Какое-то время над лугом стояла тишина, и я смотрела, как ветер раздувает траву. Все это только еще больше взбесило меня. Все, чего хотел Эдвард… мы хотели…  - в один прекрасный день уйти от всего этого. От этих плохих воспоминаний, этого давления и всей этой… чепухи. Неважно, как далеко я заходила и насколько нормальной, по своим ощущениям, я себя чувствовала. Это всегда было рядом и просто ждало, когда я буду наслаждаться мгновениями счастья, чтобы именно в этот момент рассмеяться мне в лицо.

Эдвард вздохнул рядом со мной, но я не посмотрела на него. Мне не хотелось направлять на него свою боль. «Бля, я не имел в виду ничего такого, Белла. Клянусь», - несчастно прошептал он. Конечно же, он, может, и не намеренно сказал это, но такая мысль подсознательно была в его голове. Потому что это было правдой. Я могла жить, отрицая все, что хочу, но это не меняло того факта, что я не была нормальной.

Лучшее, что я могла сделать - запихнуть все это поглубже. Поэтому, пожав плечами, я развернулась к нему с улыбкой. Я не могла винить Эдварда во всем этом. Просто такова была моя жизнь.

Его зеленые глаза с грустью и раскаянием смотрели на мою натянутую улыбку. «Ты же знаешь, что это дерьмо не имеет для меня значения», - прошептал он и любовно погладил мою руку. Принимая как должное.

Я лишь улыбнулась в ответ. Единственное, чего я действительно хотела после того, как испортила наш день, это отправиться домой и предаться там своим страданиям и проблемам в течение нескольких часов. Похоже, Эдвард почувствовал это, потому что он поднялся и протянул мне руку.

По дороге назад к берегу я замерзла, и Эдвард дал мне свою куртку. Я задумалась, не было ли это главной причиной, по которой он одел ее. И от этой мысли я почувствовала себя до невозможного хуже. Потому что он всегда старался, чтобы мне было комфортно, и оберегал меня от подобной чепухи. И теперь он думал, что я не была готова, и этот эпизод только доказал его правоту, а шансы на то, что он снова дотронется до меня, были настолько малы, что мне хотелось зарычать от отчаяния. Мой собственный сломленный предательский разум боролся с моим сердцем, инстинктами, желаниями и мечтами. И, как и всегда, она выиграл и на этот раз.


Позже в беседке он сказал, что любит меня. И он показал мне это, когда смотрел в мои глаза и ласкал мою руку. Погладив в ответ его руку – ту, на которой было одето кольцо, - я сказала, что тоже люблю его. Потому что я действительно его любила. И мне хотелось прокричать об этом самой себе, чтобы уяснить – мне нечего бояться.

Когда он тем вечером целовал меня у балконной двери, я была настойчива. Я молча умоляла его попробовать еще раз. Возможно, в этот раз все было бы по-другому. Но он не захотел этого делать. Прежде чем мы легли спать, он еще раз сказал мне, что любит меня, доказывая это своими нежными ласками, пока я гладила его волосы и напевала ему.

Школа была школой. От взглядов, перешептываний и насмешек я ненавидела себя больше, чем когда-либо. Но со мной был Эдвард. Он шел рядом, всем своим электричеством успокаивал меня и провожал к каждому классу, бросая злые взгляды на всех окружающих. Во время ланча я сняла свой капюшон, потому что ему это нравилось. Позже он склонился к моим волосам и прошептал мне на ухо, что любит меня. И он показал это, когда стал гладить мои волосы и ласкать шею. Мы сидели напротив Элис и Джаспера и смотрели, как они болтают и ведут себя как нормальная счастливая пара.

На биологии он взял мою руку под столом так, чтобы никто не смог увидеть. И когда мы остановились перед дверью в спортзал, он нежно поцеловал меня в щеку и снова сказал, что любит меня, прямо перед Стэнли и ее ведьмами, не обращая на них ни секунды внимания.

Я слушала, как они разговаривают и сплетничают. Обычно я не делала этого в раздевалке, когда пряталась, чтобы переодеться. Но, продолжая чувствовать горечь, я думала, что, по крайней мере, могу смириться со всеми, к кому Эдвард мог прикасаться. И я смирилась. Хотя, наверное, не до конца.

Как и в пятницу, Джеймс избегал встречаться со мной взглядом. Вероятно, я испугала его до усрачки, но мне было все равно. Ушибленный нос только усиливал мою горечь.

Когда прозвенел звонок, Эдвард уже ждал меня. Со встревоженным, как и после каждого урока, видом он заботливо обнял меня, когда мы направились к стоянке. Перед тем, как я села в «Порше», он поцеловал меня в лоб и прошептал, что любит меня. И подтвердил мне это, когда открыл дверь и помог забраться внутрь.

Элис была сбита с толку. Она оттаяла по отношению к нам. Но не хотела просто так признавать свое поражение. Поэтому я просто держала язык за зубами, пока мы ехали домой, гадая, что именно подорвало ее мнение, и почему она наконец-то поняла, каким замечательным был Эдвард.

У балконной двери я снова была напористой. Я чувствовала себя такой смешной и жалкой, делая это, но я лишь умоляла его попробовать снова. Просто еще один раз, просто чтобы посмотреть, смирился ли, наконец, мой разум с моим сердцем.

Он не сделал этого.

Прежде чем мы легли спать, он сказал, что любит меня. Подтверждая свои слова тем, как погладил меня рукой по щеке и сильно прижал к себе.

Мне хотелось закричать и наорать на него, потому что я и так знала, что он любит меня. И я знала - для него не имело значения, что он не мог так дотронуться до меня. Это взбесило меня еще больше. Потому что это имело значение для меня. И я хотела, чтобы это было важно для него, хотя бы чуть-чуть. Увидеть в нем хоть капельку разочарования было бы действительно приятно. Но вместо этого я столкнулась со смирением.

Вся неделя была такой. Заполненной этими понимающими «Я тебя люблю», и иногда «Бля, я люблю тебя». Он возвышался надо мной, пока мы шли по коридорам: молчаливый страж, обнимающий меня за талию и сердито смотрящий на проходивших мимо людей. Он выглядел так, будто только и ждал, что его кто-нибудь спровоцирует. Осмелится приблизиться ко мне или сказать что-нибудь не то.

Я нуждалась в этом.

Меня возмущало это.

Я обожала это.

С каждым днем он начал все чаще прикасаться ко мне. В школе, в столовой, в своей комнате. Его руки всегда были на мне, когда мы были достаточно близко. Он касался моих ладоней, рук, щек, шеи, талии, плеч, и никогда, никогда в других местах.

Когда я пришла к нему во вторник вечером, он, казалось, был чем-то занят. Я по-прежнему давила на него. А он по-прежнему отстранялся. Я боролась и сражалась, проглатывая это как горькую пилюлю. Это была не его вина. Он просто защищал меня. Он просто любил меня.

Безусловно, он и сам уже достаточно много раз сказал мне об этом. Пять раз за один только вторник. Я делала все возможное, чтобы насладится этим, позволяя его словам максимально утихомирить ту боль, которую я чувствовала. Я даже позволила себе искреннюю улыбку и небольшой смешок.

Но были и плохие дни. Для нас обоих. Как среда для Эдварда.

Он шел со мной на ланч, обняв меня и лавируя между людьми в коридоре с присущей ему легкостью и изяществом. Я была окутана безмятежностью его прикосновений и любящими объятиями, когда кто-то вывернул из-за угла прямо перед нами.

Это был просто несчастный случай, которого Эдвард с легкостью избежал, поспешно остановившись и закрыв меня в защитном жесте, чтобы уберечь от столкновения с темноволосым мальчиком, который тоже немедленно остановился.

Эдвард не был тем, кто прощает подобные вещи. «Смотри, бля, куда прешь, ублюдок», - резко и сердито выкрикнул он на него.

Молоденький темноволосый парень зло прищурился, когда Эдвард провел нас мимо него. И когда мы уже почти вышли из зоны слышимости, ему понадобилось сделать этот неподходящий комментарий. «Еб твою мать, Каллен!» - прокричал он через коридор.

Эдвард резко остановился. И я почувствовала, как в его теле сжимается каждый мускул от этих слов, которые на самом деле для Эдварда были более оскорбительными, чем в обычном их понимании. Разве мог этот парень знать?

Он развернул нас кругом и направился обратно к темноволосому мальчику, которому грозила опасность перелома… чего-нибудь… или всего. Но я остановила его, поспешно затолкав в пустой класс. Пока я одергивала его и тащила внутрь против его воли, он сердито смотрел уже на меня.

В конце концов, я сделала это. Но, вероятно, только потому, что он сам позволил мне. Я быстро закрыла дверь, прижавшись к ней спиной, чтобы сохранить жизнь глупому парню. Эдвард со злостью вымерял шагами пустую комнату, резко проводя рукой по волосам в отчаянии и гневе.

«Нахера было это делать?» - зарычал он, остановившись на мгновенье и прищурившись на меня. Его зеленые глаза потемнели от злости, ноздри раздувались, а руки по бокам сжались в кулаки.

Я вздохнула, понимая, что его гнев направлен не на меня. «Если бы ты избил его, тебя бы отстранили от занятий», - осторожно пояснила я, стараясь не расстраивать его еще больше.

Он всплеснул руками в отчаянии. «НУ И ЧТО, БЛЯ?» - громко заорал он, отчего я машинально отшатнулась.

Я использовала единственное свое оправдание, которое имело для него значение. «Всю неделю я была бы тут одна», - тихо сказала я, зная, что ему не понравится мысль о том, что я хожу по коридорам школы в одиночестве, без его защиты.

Его лицо тут же поникло, он зарычал в отчаянии и плюхнулся на один из свободных стульев, с силой ударяя локтями по столу и пряча лицо в ладонях. «Бля!» - в расстройстве выругался он, потирая лицо ладонями, а я стояла у двери и не знала, как мне его успокоить. Я почувствовала иррациональный всплеск вины из-за того, что ему приходилось держать себя в руках ради меня. Как будто я была ему в тягость, потому что он не мог пойти и избить того парня, тогда как действительно этого хотел.

Это лишь подтверждало всю глубину моей любви к нему. Я была готова сделать что угодно, лишь бы он был счастлив, и я могла увидеть его улыбку.

Я нерешительно подошла к нему и медленно положила руку ему на плечо. Несмотря на то, что через кожаную куртку было трудно почувствовать его мышцы, я могла сказать, что он все еще был напряжен от гнева. Я скользнула рукой по его шее, успокаивающе потирая его кожу, и в итоге добралась до волос, ласково погладив их и попробовав успокоить его.

Через несколько мгновений он фыркнул в ладони, одной рукой обнял меня за талию и усадил меня к себе на колени. Я села боком к нему, и он, наконец, поднял голову и освободил вторую руку, чтобы стянуть с меня капюшон.

«Прости», - проворчал он. Он все еще был расстроен, но пытался перебороть свои эмоции. Это не ускользнуло от моего внимания. Поэтому я улыбнулась ему и продолжила гладить его по волосам, пока его сердитый взгляд был сосредоточен на чем угодно, только не на мне. На лбу снова пролегла морщина, а брови были раздраженно нахмурены.

Спустя какое-то время он вздохнул и припал лбом к моему плечу, еще крепче сжимая меня за талию, пока его растрепанные волосы щекотали мне ухо.

Мы так и не пошли на ланч в среду. Мы сидели в темном классе, пока я лаской пыталась успокоить его гнев. Я гладила его по волосам. Я целовала его в щеку. Я зарывалась носом в его шею. Я шептала ему на ухо, что люблю его. Я рассказала ему непростительно пошлый и безвкусный анекдот о двух монахинях, зашедших в бар. И к тому времени, когда прозвенел звонок, он снова мне улыбался, а морщина у него на лбу исчезла.

Он опять выглядел чем-то озабоченным, когда я пробралась к нему в комнату той ночью. И я испугалась, что он опять провел весь вечер, накручивая себя, но, когда я поцеловала его, я испытала облегчение от того, что на его лице не было этой морщины. Так что я снова была настойчивой. Я дергала его за волосы и намеренно прижималась к нему бедрами, пытаясь заставить его поддаться желанию и снова дотронуться до меня.

Конечно же, Эдвард не мог так просто потерять контроль, и мне следовало бы знать - что бы я ни делала, с ним это не сработает. В ту ночь наряду с горечью и разочарованием я почувствовала кое-что еще. Поражение.

Я полностью утонула в депрессии, в которую повергло меня это горькое поражение. На всю ночь и на весь следующий четверг. Это было так глупо. Нечто столь незначительное и кажущееся бессмысленным стороннему наблюдателю. Дело было не в том, что я была зациклена на сексе или чем-то подобном. Но мысль о том, что мы можем никогда не стать полноценной парой, как другие, без конца волновала меня. Мы могли общаться, спать, смешить и любить друг друга. Но я была единственной причиной, удерживающей нас от перехода к следующему этапу.

Когда этим вечером на кухне я тушила говядину, я фантазировала о самых нелепых вещах про нас с Эдвардом.

Я вообразила, каким мог бы быть наш первый раз, когда мы будем заниматься любовью, и он наконец подарит мне эту часть себя. А я, не колеблясь ни секунды, подарю ему свою невинность, потому что я уже знала, что всегда буду хотеть только его, и никого другого. И когда нам стало бы достаточно комфортно в этом плане, возможно, я смогла бы проверить те слухи, которые я услышала от Джессики.

Я мечтала о том, как мы вместе окончим школу и поступим в один и тот же колледж, не расставаясь друг с другом. Может быть, у нас будет собственный дом или квартира, где мы могли бы делить нашу постель, ни от кого этого не скрывая, и мы могли бы заниматься любовью каждую ночь, перед тем я как буду напевать ему перед сном. Довольная и окрыленная тем, что он держит меня в своих объятиях.

Когда я добавила к мясу овощи, мои фантазии стали еще более нелепыми. Как однажды он попросит меня выйти за него замуж, и я, конечно же, отвечу ему «да». Было так глупо даже задумываться об этом, но мой разум жил уже своей собственной жизнью и показывал мне будущее, которое никогда не произойдет.

Может быть, я наконец-то разыщу своего настоящего отца, чтобы он мог присутствовать на нашей свадьбе. После того, как моя мать умерла, меня пытались убедить найти его, несмотря на то, что он даже не знал о моем существовании. Но зачем искать того, с кем никогда не сможешь жить? Зачем показывать ему, что у него псих вместо дочери, которую он никогда не сможет коснуться или обнять, как любой нормальный отец? Он никогда не сможет провести меня по проходу к алтарю, к тому Эдварду, которого я себе придумала и которого даже не существовало.

Чувство горечи во мне нарастало и еще больше раздувало мечты в моем воображении.

Разум против моей воли рисовал жестокие картинки, травившие мне душу. Например, как Элис планирует свадьбу и заставляет меня надеть платье, которое я ненавижу, и я спрашиваю ее что-то вроде: «И почему у платьев нет капюшонов?»

И когда она подкалывает мне вуаль с кривоватой ухмылкой, я улыбаюсь, как сумасшедшая.

Отдельные части этой выдумки стали до боли красочными, превращаясь в одно целое, полностью овладевшее моими мыслями видение. Оно и вправду было настолько ярким, что я фыркнула в кастрюлю с мясом, когда представила, как Элис и Эсми запрещают Эдварду использовать ругательства в свадебной клятве. А я, усмехнувшись, закатываю глаза и говорю, что отказываюсь выходить замуж без бранных слов.

Не спрашивая моего разрешения, в моей голове отчетливо послышались слова, которые мог бы сказать Эдвард.

…в радости и в дерьме… в богатстве или даже если мы оба кончим, как нищие ублюдки,.. торжественно клянусь дать пинка под зад любому, кто коснется тебя… любить и беречь тебя целую гребаную вечность…

Все, кто не знал нас достаточно хорошо, глазели бы на нас, в шоке разинув рты. Люди бы закатывали глаза и раздраженно вздыхали. А мы бы просто как два идиота улыбались друг другу, пока священник с негодованием смотрел бы на нас.

Я бы испекла печенье только для Эдварда. Возможно, Обещание из Арахисового Масла. Мы в нетерпении улизнули бы с танцев, чтобы начать нашу первую брачную ночь. Мне было бы все равно, куда. Сначала мы занялись бы любовью. Страстной, потрясающей, скрепленной нашими обетами, удовольствием и экстазом от соединения наших жизней. А потом я провела бы остаток ночи, вытворяя самые непристойные и невероятные вещи со своим мужем. И я бы убаюкала его, купаясь в улыбке, которая бы не сходила с его лица.

Вместе с этой последней нереальной фантазией мое рагу сгорело. Оно было окончательно испорчено, обволакивая дымом все вокруг. Я прокляла свое богатое воображение, выбрасывая его в мусорное ведро, мрачно наблюдая за тем, как символично обгорелая черная бурда сползает по белому пластиковому мешку. Оно могло бы быть неплохим.

Это были такие глупые мечты. Эдвард не планирует ничего даже на неделю вперед. Он никогда не интересовался общим колледжем. Он даже никогда не проявлял интерес к сексу со мной. Вероятно, это было к лучшему, учитывая то, что, скорее всего, он был просто невозможен.

Я сердито захлопнула крышку мусорного ведра и разогрела остатки ужина. Я не стала готовить Обещание из Арахисового Масла этим вечером. Я сделала Брауни со Вкусом Поражения.

И когда я поднялась на балкон и зашла в комнату Эдварда, я подарила ему нежный, любящий, целомудренный поцелуй. Приняв поражение. Я устала от отказов и от горечи, которая появлялась каждый раз, когда он отстранялся. Так что я спасла его от этих трудностей и мучений. Потому что я знала - он бы не хотел, чтобы я чувствовала это. Но больше всего я устала от того, что вместе с собой делала несчастным и его. И я ненавидела, что ему приходилось нести и мое бремя. Не хватало ему еще и моих страданий.

На его лице явно читалось облегчение, когда я не стала тянуть его за волосы с намерением возбудить его. Хотя его глаза и смотрели печально. По каким-то причинам, которые я не могла понять. Я приложила все усилия, чтобы больше улыбаться ему, и я знала, что это сделает его счастливым. Прежде чем мы отправились спать той ночью, я сказала ему, что люблю его. Опередив его, перед тем как начать напевать колыбельную. Я не хотела слышать его признание вместе со своим.

Моим худшим днем была пятница. Все было так же, как и в любой другой день: Эдвард провожал меня по коридорам, а я терпеливо ждала его на своем месте после каждого урока, чтобы он мог забрать меня, как маленького ребенка. Он продолжал касаться меня руками при каждом удобном случае. Моих рук, шеи, и всегда абсолютно невинно.

Ланч начался как обычно. Розали и Эммет никогда не садились к нам за стол. Поначалу я ждала их, но они не проявляли никакого желания и оставались за прежним столом вдовем, поглощенные друг другом. Роуз недолюбливала ни Эдварда, ни Джаспера, а Эммет следовал за ней, куда бы она ни пошла.

Я сняла капюшон для Эдварда, и он гладил мою шею, пока мы ели наши Брауни со Вкусом Поражения. Элис и Джаспер вошли в столовую с чрезвычайно игривым видом и направились к столу, держась за руки, смеясь и хихикая. Мне почти захотелось прихлопнуть их обоих. К тому времени я уже достаточно хорошо понимала, что это значит. Они как раз вернулись после быстрого перепихона в подсобке уборщика.

Мы с Эдвардом наблюдали за тем, как они шли к столу. И я уже как раз была под гнетом своей депрессии, когда Джаспер подошел к ней сзади и игриво накрыл руками ее грудь. На глазах у нас и всей столовой. Это не было в новинку. Они всегда проделывали что-то в этом духе. Элис это никогда не волновало, потому что ей нравилось, когда он делал подобные вещи. Она всегда говорила, что так он ее «метил» перед другими девочками в школе. И обычно я бы просто скривилась и с отвращением отвернулась.

Но сейчас это было похоже на то, как будто Вселенная ткнула мне этим в лицо как раз тогда, когда я только начала примиряться. Я почувствовала, как напряглась рука Эдварда на моей шее, на мгновение сбившись в своих ласках. А мне оставалось лишь уставиться на поверхность стола, запихивая Брауни со Вкусом Поражения к себе в рот, и погладить его колено, просто чтобы показать ему, что меня это действительно больше не волновало.