У меня будет один из этих моментов. 
    Ну, знаете, один из моментов, когда вы понимаете, что все, что в этой жизни было правильным и понятным, оказалось совершенно не таким. Вам и не приходило в голову подвергать сомнению свою веру в это, потому что все знаки указывали на очевидную истину, и сейчас вы впервые столкнулись с обратным. 
Иногда это просто мелочь. Возможно, вы обнаружили, что ставили неверное ударение в слове. Или все это время вы думали, что слова « … и республике, где ведьмы танцуют» действительно произносятся во время Клятвы верности флагу США. Или, что Китай – это часть Ближнего Востока. И когда кто-то замечает этот Ваш момент, то Вы чувствуете на себе его пристальный взгляд и усмешку. А позже Волшебник Гугл показывает, какой глупышкой ты была.
    Иногда, момент может быть более… важным. Например, вы внезапно обнаружили, что вас усыновили. Или, что ваши родители, которые, в общем-то, никогда даже голоса друг на друга не повысили, вдруг развелись. Или, что Санта Клауса не существует. 
    Эти моменты принять куда сложнее. Вы чувствуете себя преданным, злым и разочарованным на жизнь. И такой привычный Гугл уже помочь не может. Вы просто неправильно поняли слова этой песни; кто-то намеренно ввел вас в заблуждение. Возможно, даже лгал вам в лицо.
    Но вы справляетесь. Вы справляетесь, потому что миллионы детей по всему миру, так или иначе, принимают правду о том, что Зубной Феи не существует. Вы справляетесь, потому что можете говорить о том, как ваши друзья справились с разводом родителей. Вы справляетесь, потому что остальные справились. Разве вы хуже их? 
    Это – мой момент. Момент, когда я понимаю, что нечто, во что я безоговорочно верила всю свою жизнь, является ужасной неправдой. 
И я не уверена, что смогу с этим когда-нибудь справиться.

    Мой момент родился в один из самых обычных летних дней в Форксе – семьдесят пять градусов тепла по Фаренгейту и облачность с вероятностью дождя 99,9%. Прогноз внутри дома также был неизменен: я сижу в своей спальне в доме отца, делая тоже самое, что и каждый день. 
    Пытаюсь принять мир вокруг меня. 
    Шучу, я читаю. 
    У меня огромный недостаток по части воображения, поэтому я не трачу времени, пытаясь выдумать нечто интересное, как, например, заговор по порабощению мира. Вместо этого я полностью погружаюсь в воображение других. 
    Я такая же обычная, как и вы: обычные каштановые волосы, обычное стройное-но-не-костлявое телосложение, обычный размер в семь футов. И все остальные аспекты моей жизни тоже обычны. Я живу в обычном небольшом городе с моим обычным отцом в нашем обычном белом доме. Я люблю читать любовные романы, ненавижу математику и все науки, и у меня противоречивое отношение к физкультуре. 
    И мой любимый вкус мороженого – ваниль. 
    У меня даже обычное представление о морали. Я всегда считала себя честным человеком. Я не списываю на тестах. Я не позволяю другим списывать у себя. Я всегда сообщаю о том, что Лорен списывает. Я никогда не ворую в автомате жвачку, не заплатив за нее. 
    И, что более важно, я не лгу. 
    Никогда. 
    Именно поэтому, после того как Чарли позвал меня вниз есть пиццу, я честно отвечаю на его вопрос, с кем я говорила в моей комнате. 
    - О, с Эдвардом, - говорю я. 
    Чарли смотрит на меня. 
    Я продолжаю есть пиццу. 
    - Каким Эдвардом? 
    - Ну, просто Эдвардом? 
    - Из школы? 
    - Нет, - я кратко смотрю на Чарли. – Он не ходит в мою школу. 
    Прямо тогда мне пришло в голову, что я и Чарли никогда не говорили об Эдварде раньше. Просто как-то речи не заходило. Имеется в виду, я всегда думала, что так и было, учитывая, что он знал об Эдварде, но мы явно никогда не говорили о нем. 
    Чарли вернулся к пицце, и я думала, что беседа закончена. 
    Как же я ошиблась. 
    Позже вечером я спускаюсь вниз, чтобы выпить перед сном воды. Я некоторое время стою у крана, прежде чем мой медлительный мозг наконец сообщает мне, что что-то не так. Шепот голосов, которые я слышу, не принадлежит к звукам, которые издает телевизор. 
    Потому что телевизор выключен. 
    Гостиная была по-настоящему темной и мрачной, и шепот, который я слышу, издает Чарли, разговаривая с кем-то по телефону. 
    Кажется. 
    Я могла судить об этом, потому что Чарли обычно говорит по телефону, сидя либо в своем кожаном кресле, либо за обеденным столом. Он присоединил один из этих супер-длинных спиральных проводов к висящему на стене телефону, который мог позволить ему пойти в ту часть дома, в которую он хотел. 
    И хотя телефон все еще висел на стене, Чарли не было ни на одном из его обычных мест. Я показалась себе супер-сыщиком, проследив за шнуром, который скрылся за закрытой входной дверью. Очевидно, что Чарли разговаривает на крыльце. 
    Я подкрадываюсь к двери, чтобы лучше его расслышать. Кажется, что разговор подходит к концу, и он говорит следующее: 
    - … просто хочу быть уверен. Она с тобой разговаривает. 
    Его собеседник отвечает ему достаточно долго. Кажется, он пытается охватить все детали. Возможно, что задает много риторических вопросов. 
    - Хорошо, - все, что отвечает Чарли. – Скоро погорим. 
    Внезапно входная дверь открывается, и мы с Чарли смотрим друг на друга через коридор. 
    - Чего хотела мама? – спросила я, протянув ему стакан с водой. У меня был неплохой шанс угадать его собеседника. Чарли разговаривает по телефону только с двумя людьми – Рене и Билли. И я с Билли не разговариваю. 
    - Я, ммм, позвонил ей. Нужно было обсудить кое-какой незначительный вопрос. 
    - Хорошо, - отвечаю я, возвращаясь на кухню, чтобы вылить оставшуюся воду в раковину. Я никогда не могу выпить стакан полностью. 

    Тогда я была в неведении, что вопрос тот был каким угодно только не незначительным. Фактически, после того короткого телефонного звонка, моя жизнь никогда уже не была такой, как раньше. 

    Завтра будет воскресенье, и значит, что все утро я проведу дома, в то время как Чарли отправится в рыболовный магазин с Билли. Наступил сезон для рыболовства. Рыбалка – то немногое и исключительно мужское занятие, которым Чарли и Билли могут заниматься на равных, особенно после несчастного случая с Билли. 
    И поскольку никто на меня не смотрит, я не расчесываю волосы, не снимаю пижаму и не одеваю лифчик. Вместо этого я выползаю из кровати и спускаюсь вниз, чтобы насыпать в миску хлебных злаков. 
    Я чувствую себя немного помешанной на Cocoa Puffs.
    Когда я вытаскиваю свою голову из холодильника, то вижу, как кто-то, прислонившись к дверному косяку, смотрит на меня. 
    Я вскрикиваю и роняю коробку с молоком. 
    - Беллз! – воскликнул Чарли, схватившись за сердце, словно я была той, кто его напугал. – Это всего лишь я.
    Я впиваюсь в него взглядом и, даже если это бесполезно, пытаюсь отодвинуть свои буйные локоны с глаз. 
   - Телек выключен, - обвиняю его я, - откуда я могла знать, что ты здесь? 
    Слова звучат намного хуже, чем я на самом деле предполагаю. Глаза Чарли покинула обычная мягкость, и я знаю, что задела его самолюбие. 
   - Я только подумал, что мы могли бы провести день вместе. 
    Молоко продолжает лежать на полу. 
    Я поднимаю его прежде, чем содержимое выльется на пол и мне придется его тщательно отчищать в течение нескольких часов. Оно имеет неприятное свойство растекаться в самые маленькие дырочки и застревать там, а через несколько недель или месяцев проявляться в виде пятен. 
    - Я думала, что у тебя были планы с Билли, - беспечно говорю я, отворачиваясь к своей миске со злаками.    Перед моими глазами молоко начинает приобретать приятный коричневатый оттенок. 
    - Он, ммм, нехорошо себя чувствует. 
    Чарли – ужасный лгун. Это одна из тех причин, по которой не лгу и я, потому что уверена, в нашем случае правило «дочка пошла в папу» попадет в десятку. 
    - Хорошо. Чем хочешь заняться? 
    Чарли мигнул, как будто он не продумал это заранее. 
    - Ну, как насчет того, чтобы сходить и слопать немного мороженого? 
    Мороженое? Мы не ходили есть мороженое с тех пор, как мне было шесть лет. 
    - Да, пожалуй. 
    Я сказала «адьё» своей неудачливой миски с Cocoa Puffs. Кто я такая, чтобы отказываться от мороженого на завтрак? 
    Все это закончилось тем, что час спустя я и Чарли сидели на улице у кафе-мороженого. Оно находилось почти в центре городе. Снаружи, как и внутри, кафе было оформлено под обычную забегаловку (прим. пер.: в оригинале - Mom and Pop's Soda Shop - это действительно сеть ресторанов быстрого питания в США, насколько я поняла), с отделкой из красного винила и хрома на огромном рожке снаружи.
    К сожалению, у моей машины до сих пор нет симпатичный красных и хромовых наворотов. И я все еще сижу на пассажирском сидении в грузовике Чарли. Кто бы мог подумать, что кафе-мороженое не открывается раньше одиннадцати? 
    Двигатель не работал. А после того, как Чарли выяснил, что в воскресное утро по радио передают только Джоеля Остина и евангельские песнопения, он выключил и его.
    Я не возражаю против тишины. И всегда считала тишину удобной. Конечно, если бы я знала, что наша поездка к мороженому не имеет к тишине никакого отношения, то я бы не оставалась такой расслабленной. 
Мы видим, как какой-то подросток открывает входную дверь в кафе, и заходим в эту же через пять минут. После этого мы ждем еще столько же, пока этот подросток возвращается из подсобки и замечает, что у него появились первые клиенты.
    Кажется, он списал на воображение звук колокольчика, который весит над дверью и оповещает его о том, что кто-то вошел. 
    - Ну, - говорит Чарли, когда мы садимся за столик в углу, а наши мисочки наполнены мороженным с различными наполнителями. И это все, что он произнес. Бывает так, что, чтобы сказать что-то, требуется время. 
    Некоторое время мы ложками делаем из мороженого фигурки. Я слепила маленького снежного человека с огромным носом из леденца. 
    - Как проходит лето? – наконец спрашивает он. 
    Ложка застывает в нескольких миллиметрах от моего рта. Я с сожалением кладу её обратно в миску. 
    Открытый вопрос. 
    Моя специальность. 
    - Прекрасно, - говорю я, после чего доставляю ложку в рот. 
    - Ты не очень много гуляешь. 
    Это даже не вопрос. 
    - Нет, - отвечаю я. Обычно летом я околачиваюсь на кровати или около нее с горой книг по периметру комнаты и в доступности протянутой руки. 
    - Ты не задумывалась о том, чтобы найти работу? 
    Моя ложка застывает снова. Я же еще в средней школе; я не планировала искать работу, по крайней мере, до тех пор, пока не стану учиться в выпускном классе. Неужели мы должны пройти через эту позорную беседу отца-с-дочерью о моем будущем? 
    - Я думала об этом, - осторожно говорю я. 
    С моей стороны это, вероятно, преувеличение; в девятом классе у меня ушло на обдумывание данного вопроса не более пяти минут. Возможности для трудоустройства в Форксе были не просто возможностями трудоустройства. Они больше являлись возможностями пыток в различных формах. 
    Упаковывая продукты в Форкском Thriftway, я буду должна завести и поддержать светскую беседу с любой стареющей леди или мужчиной, которые знали меня и, если уж на то пошло, Чарли с тех пор, когда я еще носила подгузники. Раздавая леденцы в больнице, мне бы пришлось ежедневно наблюдать за тайными зажиманиями Лорен и Тайлена в подсобках. И, наконец, помогая путешественникам и охотникам в «Экипировке Ньютона», я должна буду отбиваться от открытых попыток Ньютона младшего ощупать меня. Не говоря уже о бонусе в качестве ревнивой Джессики, которая выколет мне глаза лишь за то, что он не пытается полапать её.
    Мои варианты абсолютно не были разумными для рассмотрения. 
    - Может, вам нужна помощь в отделении полиции? – с надеждой спрашиваю я. – Я могу снимать копии и работать на компьютере. 
    - В участке осуждают тех, кто приводит в сотрудники своих родственников, - отвечает Чарли. 
    В один момент мой безупречный план сблизиться с Чарли, благодаря этой работе, срывается. Уверена, что я поторопилась с его реализацией. Я планировала смягчить это, пригласив его на обед со стейком. Вопрос поднимется позже, когда он будет смотреть самый важный бейсбольный матч сезона. Желательно, после того, как он достаточно опьянеет. 
    (И это говорит о том, какая я подлая; думаете, получится?) 
    - Так как ты познакомилась с Эдвардом? 
    На этот раз произошло нечто большее, чем моя ложка просто замерла в воздухе. Я неправильно истолковала вопрос? 
    - А? 
    - Эдвард. Я никогда не слышал, чтобы ты говорила о нем раньше. Твоя мама тоже. – Чарли не встречается со мной взглядом, чем косвенно намекает мне о чем, в конце концов, был его разговор с Рене. 
    - Иногда я с ним разговариваю, - тщательно выговариваю я, приковав глаза к ложке, обезглавившей моего снежного человека. 
    - Он звонит тебе? 
    - Нет. 
    Я не могу точно определить, это вопрос или мороженое вызывает во мне легкий приступ тошноты. Может быть, мне не стоило захватывать полные ложки так рано утром, когда мой живот еще к этому не привык. 
    - Тогда ты ему звонишь? – взгляд Чарли становился все более озадаченным. 
    Я молча хмурюсь, опустив взгляд на мороженое, испытывая недоумение от его взгляда. 
    Конечно он понимает. 
    - Видимо, нет, – он принимает мое молчание за знак согласия. 
    Чарли неловко ёрзает на месте, словно он совершенно спокоен и не ждет с нетерпением возможности задать свой следующий вопрос. 
    - Что ты чувствуешь к этому мальчику? 
    Очевидно, он вообще не понимает. 
    - Он мой друг. 
    Глаза Чарли не отрываются от тающего мороженого. По сравнению с моим, в его миске фактически Гималаи – он едва притронулся к лакомству. 
    Он глубоко вздыхает и выдает: 
    - Ты хочешь быть ему больше, чем другом? 
    И меня медленно начинает одолевать понимание того, к чему он ведет. Это разговор отца-с-дочерью.             Только о другом моем будущем. 
    - Ммм, - отвечаю я. 
    Чарли давит на меня, говоря очень быстро, опустив глаза на миску. – Просто потому, что я хочу, чтобы ты знала, что в твоем возрасте это нормально. Я имею в виду, желание быть с мальчиками больше, чем друзьями. И я хочу, чтобы ты знала, что можешь говорить со мной и своей мамой о чем угодно. Особенно с мамой: она знает, на что это похоже. Она была бы счастлива поговорить с тобой. Особенно до того, как произойдет что-то новое для тебя… 
    Я уставилась на него. 
    Я за всю свою жизнь никогда не слышала, чтобы Чарли говорил так много слов за один раз. И я не могу поверить, что мой отец решил прочитать мне лекцию в кафе-мороженом. Особенно об Эдварде. 
    Ни что из этого не имеет смысла. 
    - Ммм, - говорю я. 
    - Хорошо, - говорю я. 
    - О’кей, - говорю я. 
    Выдержка Чарли как полицейского дает трещину; он не может сопротивляться желанию выяснить все из-за моих неопределенных ответов. – Ну, и как скоро ты собираешься поговорить об этом со своей мамой? 
    По каким-то причинам все это начинает меня раздражать. 
    - Ну, хорошо. 
    Мы вместе смотрим на мороженое. Мой снежный человек выглядит очень грустно, словно понимает, что теперь я не смогу его доесть. 
    - Должна ли я ожидать звонка от мамы ровно через минуту, как мы вернемся? – спрашиваю я. 
    - Вероятно, - примирительно говорит Чарли. 
    Так закончилось мое сонное воскресенье. 

    - Хорошо, - повторяю я. Я поговорю с Рене, очевидно, мои родители все неправильно поняли, и тогда смогу вернуться в свое блаженное ленивое лето.  

   Несомненно, я очень... очень ошиблась.

    Мой разговор с Рене начался неплохо. 
    - Как проходит лето, детка? 
    - Хорошо. Я много читаю. 
    - Это здорово, - говорит Рене, но я слышу, как её энтузиазм угасает. На самом деле она не очень этому рада. Чтобы скрыть правду, она меняет тему. 
    - Давай поговорим о парнях, - предлагает она. 
    Я привыкла к её способности быстро метаться от одной темы к другой, поэтому всегда успеваю за ходом мыслей. 
    - А что с ними? 
    - Я слышала, что у тебя есть друг.
    - Ммм… да. Да. 
    Рене взвизгнула: 
    – Моя маленькая девочка превращается в женщину! 
    Я хмурюсь. 
    – Он просто друг, мама, - ситуация не заслуживает такого невероятного энтузиазма, пусть даже и от Рене.
    - Кто он? Спортсмен? Музыкант? 
    - Хм. 
    - Давай же, Белла, ты можешь мне рассказать! – я практически вижу, как Рене подпрыгивает с телефоном, словно находиться посреди пижамной вечеринки. Мы с ней не часто обсуждали такие вещи. 
    - На самом деле, я не знаю, кто он, - честно говорю я. 
    - Сложно определить, так? Он загадочный? 
    - Можно и так сказать, - Эдвард действительно таинственный. 
    - Возможно, я могу помочь. Как он развлекается? Что делает? 
    Ох, родители и их странные вопросы. 
    - Я не знаю, - медленно говорю я. – Наблюдает за мной? 
    Рене молчит в течение секунды. – Прости, что? 
    - Я не знаю, как он развлекается, мам. 
    - Ты сказала, что он наблюдает за тобой? – На этот раз я не могу определить тон Рене. Он изменился с взволнованного до заинтересованного.
    - Да, думаю так. 
    - Значит, он один из тех парней, что, как ты уверена, тайком наблюдают за тобой в школе, но когда ты смотришь на него, то не можешь поймать за этим? 
    - Нет, - говорю я, хотя её представление об этом действительно в некотором роде походит на истину. – Он не ходит со мной в одну школу. 
    - Белла, - огрызается Рене, - ты специально интригуешь меня. Знаешь ведь, что я ненавижу, когда ты так делаешь. 
    А я ненавижу, когда она начинает осуждать меня за то, чего я не делаю. 
    - Ммм, - отвечаю я. 
    - Где ты с ним познакомилась? 
    Теперь меня это раздражает. 
    - Фактически, мы не знакомились с ним. 
    Это то самое время на пижамной вечеринке, когда все устают и начинают разбредаться по кроватям, чтобы уснуть до того, как дружба даст трещину. 
    Еще одна длинная пауза. 
    - Значит, ты никогда не знакомилась с Эдвардом. 
    - Нет. 
    - Ты никогда не видела его. 
    - Нет. 
    - И все же... он твой друг. 
    - Да. 
    - И ты думаешь, что он наблюдает за тобой. 
    - Правильно. 
    Еще одна длинная пауза – уверена, что это рекорд Рене. А потом: 
    - Дорогая, как ты относишься к тому, что я к тебе приеду? 
    Еще никогда я не была столь благодарна её способности так быстро менять темы. Мне действительно не нравилось говорить про Эдварда. 
    Я привыкла к тому, что Рене может устроить себе импровизированные каникулы, хотя, обычно она покупает билеты в последние минуты. Поэтому в реальности вопрос звучал так: как она будет себя чувствовать, вернувшись в Форкс?
    Если задуматься, то она не возвращалась сюда на протяжении тринадцати лет. С тех пор как сбежала отсюда с криком, оставив малышку Беллу и Чарли, чтобы отправиться на "поиски себя". 
    Мы заканчиваем разговор и кладем трубки после того, как выясняем, что, да, я буду рядом всю следующую неделю и что, нет, у меня не созревает никаких гнусных заговоров по поводу мирового господства. 
    Как я и сказала. 

    Мой момент близко. 
    Только подождите. 

    Мне кажется, что причина, по которой мои родители так странно реагируют на Эдварда, заключается в том, что мы никогда раньше не говорили о нем. Я вообще склонна не обсуждать с родителями много разных вещей, поэтому то, что Эдвард выпал из него стало ненамеренным упущением. 
    Но очевидно, что мои родители решили возместить все эти годы тишины. 
    После телефонного звонка Рене настала очередь Чарли. И я начинаю чувствовать себя шариком для пинг-понга, который перебрасываю через сетку от одного родителя к другому. Я слышала, что среди детей с разведенными родителями, это вполне нормальное чувство. Но мои развелись больше десяти лет назад, а такое ощущение возникло впервые. 
    Наверное, все дело во мне. 
    Или просто обычное состояние для ребенка с разведенными родителями. 
    Но думаю, что чувства меня не обманывают. 
    И это очень на меня похоже. 
    Ну, я и Эдвард... по некоторой непостижимой причине. 
    Чарли подошел ко мне, когда я мыла свой грузовик. Сначала я решила, что он хочет отчитать меня за то, что я, надев его любимую фланелевую рубашку, намочу её и испачкаю. Мне нравится носить её дома или неподалеку, потому что при этом я чувствую, словно мне снова четыре года, но вот только иногда забываю её снимать, взволнованная тем, что солнце вышло. Это стоит использовать в своих интересах, и что может быть лучше, чем просто помыть свой автомобиль? 
    Чарли вернулся к той самой теме. – Твоя мама убеждена в том, что ты никогда не видела этого Эдварда. 
    Он улыбается мне через грузовик, его усы ползут вверх, и я улыбаюсь в ответ. Я знаю, о чем он думает; иногда Рене выдает действительно забавные идеи. Но на этот раз её забавная идея – правда. 
    - Это правда. 
    И пока я вытирала тряпкой свой бампер, улыбка на лице Чарли исчезла. Через какое-то время он тоже берет тряпку и помогает мне с машиной в тишине. 
    Той ночью, чуть позже, я слышу, что Чарли снова с кем-то разговаривает на крыльце дома. На это раз я слушаю его из окна своей спальни. 
    - Рене, мы говорим о девочке, которая в десять лет была достаточно ответственной, чтобы приготовить своему отцу обед и постирать его вещи. И никогда не жаловалась на это. 
    Голос Чарли становиться громче, и я могу слышать каждое его слово очень ясно. 
    - Нет, это не делает её странной, - огрызается Чарли, и мой живот скрутило при мысли о том, что он пытается защитить меня от собственной матери. – Она всегда была благоразумной и готовой сделать все необходимое, чтобы люди вокруг нее были счастливы.
    Странно то, что я, вообще, это слышу. Я готовлю и стираю потому, что это нужно делать. Я получаю удовольствие от того, что занимаюсь кухней. И еще от того, что сортирую одежду на кучки по цветам. И я не знаю, делаю ли я это, чтобы сделать кого-то из людей счастливыми. 
    - Я не говорил этого, - сказал Чарли, и я могу лишь догадываться о том, что сказала Рене. Я уверена, что она взбесилась из-за его слов о том, что я разумная девушка. На самом деле, сложно представить меня без Рене, ведь мы, как разнозаряженные ионы, причем она именно «минус». Уверена, что Чарли был в курсе. 
    - Хорошо, - ответил он «теперь-мне-пора-идти» голосом. – Хорошо. Я запишу её к кому-нибудь на следующей неделе. 
    К кому-нибудь? 
    К кому-нибудь зачем? 

    Уже почти-почти. 

    Так что, все в моей жизни, моей нормальной, скучной жизни становится немного странным. Рене звонила каждый день, даже несмотря на то, что скоро мы увидимся. Хотя, она имеет обыкновение делать это, когда ей как будто что-то в голову ударит, так что точное время звонка никогда нельзя определить, а также... какое невероятное приветствие с той стороны телефона тебе предстоит услышать. 
    - Почему ты тратишь на чтение книг так много времени? – Может, чтобы быть умной. Поступить в колледж.       Избежать возможности работать всю оставшуюся жизнь в Thriftway. 
    - Почему у тебя нет друзей? – Не думаю, что будет правильно упомянуть Эдварда, чтобы опровергнуть это. И, конечно, я не могу назвать Элис, потому что она вряд ли подходит под описание надежности. 
    - Почему ты не встречаешься с мальчиками? – И тут я подумала, что, возможно, родители бесятся из-за того, что думают, будто я встречаюсь с кем-то. 
    Рене задавала множество вопросов, словно ожидала, что нечто подобное должно со мной произойти. Хотя я до сих пор не уверена, что это такое.
    Чарли тоже стал приставать, и это сводит с ума, потому что такого никогда не было. Он отменяет рыбалку с Гарри Клируотером. Он отменяет ночные дежурства и вовремя возвращается домой. Он просит меня поужинать с ним каждый вечер, то есть о том, чего мы не делали с тех пор, как мне было десять, и решает, что так я смогу показать полный пакет своих навыков в кулинарии.
    И Эдвард… 
    Ну. 
    Вы спросите, что обо всем этом думает Эдвард? 
    Это очень хороший вопрос. Вопрос, на который я ответить не могу, потому что Эдвард, в общем-то, мало говорит. 
    Ну, ладно, он вообще не говорит.
    Но возможно, что теперь будет. Ведь он должен понимать, что это он стал причиной всех проблем, что возникли в моей жизни. 
    Все, чего мне хочется, так это того, чтобы все это прошло и жизнь вернулась на круги своя. Чтобы я смогла продолжить читать книги целыми стопками, которые уже падают из-за того, что я никак не могу прибраться в комнате. Чтобы я смогла говорить с Эдвардом, когда захочу. 
    Хотя, я начинаю думать, что он не заслуживает этого. 
    В конце концов, всегда говорю только я, а он никогда не отвечает. 

    Моя жизнь становится неконтролируемой, и почва уходит из под ног, словно вымывается бурным течением. 
    Мне нужна моя опора. 
    Мне нужна Элис. 
    Поэтому я иду к ней. 
    Мне хочется надеяться, что она сможет немного осветить мой внезапно перевернутый с ног на голову мир.       Я верю в Элис. 
    Я верю в Элис потому, что она моя лучшая подруга с самых яслей. Потому, что она на самом деле гений, когда дело доходит до того, что нужно выкрутиться из безвыходной ситуации, в которые она нас с удовольствием и впутывает. Но, самое главное, Элис сможет помочь потому, что у нее тоже есть друг. 
    Его зовут Джаспер. 
    Я всего лишь однажды слышала, как она произносит его имя. И в один из дней в шестом классе мы говорили о школе и мальчиках, но внезапно поняли, что обе что-то не договариваем. Мы поняли, что в жизни каждой из нас был кто-то, о ком мы отчаянно не хотели рассказывать. 
    Мы просто смотрели друг на друга. 
    Мы все поняли. 
    Мы знали.
    Элис спросила меня: - Как его зовут? 
    - Эдвард, - сказала я чуть громче, чем шепотом. 
    - Джаспер, - ответила она, решительно кивнув. 
    И все было нормально. 
    Теперь же мне было нужно чуть больше, чем просто имя. Я должна знать больше о Джаспере. 
    Когда я вошла, Элис лежала на полу своей комнаты, рассеянно рисуя в блокноте, который держала на вытянутой вверх руке. Однажды она сказала мне, что это помогает сосредоточиться и рисовать идеальные круги. И если она сможет нарисовать их в блокноте, держа его на весу, то сможет сделать это где и когда угодно. Было очевидным, что создание прекрасных кругов в экстремальных условиях было предпосылкой возможного поступления в художественную академию Сиэтла, где она надеется учиться. 
    - Элис, - говорю я без вступления, - расскажи мне о Джаспере. 
    Я ожидаю её восхищенных визгов и того, что она усадит меня на кровать, где мы в позе лотоса будем делиться информацией о наших таинственных парнях. Вместо этого я вижу, как её карандаш дернулся и очертил кривую дугу. Её темные глаза встречаются с моими. 
    - Что ты хочешь знать? 
    Раньше я никогда не видела, что Элис Брендон может быть настолько нервной, испуганной и осторожной. 
    Но теперь вижу. 
    - Все. Я хочу знать все, - говорю я, а сама присаживаюсь на край кровати, потому что она, кажется, вообще не собирается предложить мне присесть. Я подтягиваю колени к груди и жду. 
    Элис опускает свой блокнот на пол и рассеянно смотрит на потолок. 
    - Я не должна говорить о нем, - наконец произносит она. 
    Мое сердце бешено колотится, потому что я представила Джаспера, который в тишине этой комнаты требует от нее клятвы, что она не расскажет о нем ни единой живой душе. Интересно, действительно ли он говорит с ней. Видит ли она его.
   - Говорить с кем? – я пытаюсь контролировать голос, но внутри все переворачивается. 
   - Ни с кем. 
   Именно так я ответила на расспросы об Эдварде. Мы с Элис действительно родственные души. 
- Элис, я знаю, - говорю я, и теперь мой голос дрожит от волнения и эмоций. – Я действительно знаю, о чем ты говоришь. Это я, помнишь?
    Было бы достаточно одного её взгляда, но её глаза словно мертвы, а лоб нахмурен. Абсолютно ясно, что она не понимает меня. 
    - Белла, о чем ты? – со вздохом произносит она, словно очень устала. Меня начинает это раздражать. Мне так хочется, чтобы моя подруга-оторва была здесь... прямо сейчас, чтобы помочь мне. Я хотела, чтобы мы вместе посмеялись над тем, что наши родители думают, будто наши друзья не существуют. 
    - О том, что мои родители узнали про Эдварда. 
    И снова её реакция была не той, на которую я рассчитывала. Я ожидала, что она посочувствует. Но страх и сомнение в её глазах сменились надеждой. 
    - Эдвард? – воскликнула она, резко сев и щелкнув пальцами. – Точно! Я знала, что забыла что-то.
    Но это что-то большее. Я наклонилась вперед, пытаясь понять, куда ведут мысли в её маленькой привлекательной головке. 
    - Я не единственная. Психиатры напугали меня так сильно, что я едва могла помнить свое имя. Я не должна была позволять им пичкать себя наркотиками.
    Теперь была моя очередь беспокоиться, потому что мне непонятно, о чем она толкует. 
    - Элис, что..? – начинаю я, но она знает меня настолько хорошо, что может ответить на вопрос, который мне не обязательно заканчивать. 
    - О, Белла, разве ты не видишь? – Теперь-то её глаза сияют, и она подпрыгивает вверх-вниз на коленях. – Мои родители узнали о Джаспере прошлым летом. Помнишь мои трехмесячные каникулы до начала школы? 
    Я киваю, совершенно не понимая, как с этим связан её отдых в Италии. 
    - Ну, так вот, поездка была не просто развлекательной. Мои родители твердо уверовали в медицину Старого Света и пользу сельской глуши. Они арендовали комнату в итальянском замке, пока я общалась со светилами европейской психиатрии. 
    - Но неужели они так беспокоились из-за Джаспера? – изумилась я. 
    Глаза и рот Элис широко раскрылись. 
    - О, - говорит она. 
    - Я поняла, - говорит она. 
    - Ты не знаешь, - говорит она. 
    - Не знаю что? – требую я. Элис – королева драмы, и сегодня этот образ работает на нее. 
    - Люди считают, что Эдвард – воображаемый друг. 
    Я мигаю. 
    Воображаемый? 
    Разве кто-то хоть что-то говорил мне о том, что я кого-то воображаю? 
    - Воображаемый? – повторяю я. 
    - Ну, знаешь, как волшебники и оборотни, и розовые кролики. Ненастоящие. 
    - Я знаю, что такое воображаемые герои, - огрызаюсь я. – Эдвард не придуман мной. 
    - О, конечно нет. Я знаю это, - отвечает она и поправляет волосы, уложенные, как у туземцев, дико и необузданно, - но другие не знают. 
    - О чем ты говоришь? – спрашиваю я, сжав зубы. И хотя мне очень нравится, когда скромница Элис выпускает свои коготки и ставит всех учителей на место, заставив их краснеть, словно это они не выполнили домашнее задание, мне неуютно от того, что весь свой ум она направила сейчас против меня. 
    - Я говорю, - выделяет она, - что у большинства детей есть воображаемые друзья. Но нормальные дети вырастают из этого.
    Я пришла к Элис, чтобы найти свою опору и защиту от всего мира. Вместо этого мой мир разогнался еще быстрее, и я попала в водоворот, в один из этих кругов Элис. 
    Это - мой момент. 
    Момент, когда я впервые понимаю, что все это значит. 
    Постойте. 
    Мои родители думают, что Эдвард не что иное, как плод моего воображения. Мои родители посылают меня к психиатру. Мои родители думают, что я ку-ку. 
    Вот это да. 
    - Ты не права, - говорю я. – У всех людей есть непридуманные друзья вроде Эдварда. 
    Элис лишь снова поправляет волосы, и её глаза темнеют. 
    - Ты не права, - упрямо повторяю я, - и я докажу это. 

Перевод: Hell_in
Редактура: Kate1