Я училась в девятом классе, когда Карлайл и Эсме Каллен переехали в Форкс, и местный «завод по производству слухов», как и полагается, отреагировал, словно стая голодных акул на сочный кусок мяса. Официальная версия гласила, что богатый, красивый доктор решил отказаться от успешной роскошной жизни, потому что его жена предпочитала жить в маленьком городе.

Местный «завод слухов» не купился на это.

С присущим им старанием городские сплетники соорудили множество различных гипотез, которые намного «удачнее» описывали данную аномалию. Предположения колебались от скандала в большом городе (включающего чертовски привлекательную внешность Карлайла и его халатную неосмотрительность при развлечении с хорошенькими медсёстрами) до немного тронутой умом Эсме (что объяснило бы её привычно мечтательный вид и странные пристрастия в декоре).

Форкс маниакально обсуждал вычурную одежду Калленов, вычурные машины и вычурный дом, по заказу сооружённый на окраине города. Безусловно, подрядчиками из Сиэтла; местные строители недотягивали до нужного уровня.

Но мне больше запомнилась часть слухов, упоминающая, что Каллены не могли или не хотели иметь детей (никто не знал наверняка). Помню, что размышляла об этом всякий раз, сталкиваясь с Карлайлом, с его ласковым лицом и самыми нежными руками.

Из него бы получился прекрасный отец.

А из Эсме – чудесная мать.

Может быть, всего лишь возможно, так и есть.

Я нахожусь на перепутье.

По левую сторону путь к нормальности, выздоровлению и потенциально-долгой продуктивной жизни.

И одной ногой я уже уверенно стою в начале этой дороги. Оставила Форкс, выкорчевала себя из дьявольского леса с удушливой паутиной ветвей, корней и лжи и начала новую жизнь по другую сторону побережья, где уютные домики с зелёными ставнями и на удивление хладнокровные супермодели вроде Розали и… тюльпаны. Студенческий городок Дартмута просто кишит ими.

Этот триумфальный момент, скорее всего, не более чем остаточное заблуждение, «последнее ура» моего мозга, отчаянно цепляющегося за комфортное прошлое. Выброс эндорфинов и адреналина, вызванный чересчур усердным выполнением задания по Искусствознанию. Я штудировала статьи. Знаю, что нельзя в один миг избавиться от воображаемого друга; нельзя забавно передёрнуть носом и «пуф» - он исчез навсегда (прим. пер: отсылка к фильму «Колдунья» и одноимённому сериалу).

Требуется время, чтобы излечить укоренившийся образ мыслей; время, чтобы перестроить тропинки нервной системы и подстроиться к новой реальности. Здоровой реальности. Настоящей реальности.

Фокусируюсь на фактах. Концентрируюсь на том, что реально.

Там в Форксе у Калленов есть картина Д. Нали, на которой три лица, подобные кляксам. Помню, что обратила внимание на эту деталь, потому что Элис как-то сказала, что нечётное число объектов порождает ассиметрию, которая визуально намного динамичней, чем предметы с идеальной симметрией.

Если не считать, что картина существует, всё остальное лишь догадки.

Третья клякса может быть чем угодно. Вполне вероятно, это один из по-прежнему живущих родителей Калленов или двоюродная бабушка, достаточно состоятельная, чтобы позволить себе купить картину индийского подающего надежды художника.

Или может собака.

Да, вероятно, собака. Одна из тех дорогих пород, которых так боготворят богачи, например крошечный йоркширский терьер или португальская водяная собака, или английский бульдог. Какая-нибудь иностранная. Каллены ведь похожи на любителей собак? Я прямо вижу, как доктор Каллен выводит ирландского сеттера для активной прогулки по лесу. Вижу, как слюнявый мохнатый питомец носится по безукоризненному дому Эсме, оставляя грязные следы…

Нет.

Я не могу этого представить.

Каллены совершенно непохожи на собачников. Есть нечто такое в их глазах. Возможно, кошатники. Их глаза по-кошачьи зловещи…

Соберись.

Слева от меня – обыденность, нормальность.

Но справа указатель на Крейзивилль.

По правую сторону неизвестность, социальная проказа и, вероятно, безрадостное будущее, в котором я буду сидеть в кресле-качалке в доме, заросшем ежевикой, совершенно одна, без детей, которые бы помогли облегчить переход в мир иной.

Могу ли я доверять собственному разуму?

Я так безукоризненно лгу, что в состоянии одурачить окружающих. Может я одурачила и себя?

Может после пятидесяти трёхминутного созерцания абстрактной картины, мне настолько это наскучило, что разум решил «добавить огоньку»? Может мой разум досконально сфабриковал историю о вымышленном художнике, который искусно «прятал» одно изображение под другим, пользуясь различными приёмами: светом, тенью, глубиной, восприятием. Может потом я вернулась домой и «начиталась» обо всём этом в Гугле?

Да. Может.

Очень даже может.

Человеческий мозг способен практически на всё. Я прекрасно осведомлена об этом из своих изысканий. И если уж твой мозг решил функционировать с перебоями… что ж. Паршиво. Но ты полностью в его власти.

Слева: рациональность, безопасность, приземлённость.

Справа: сверхъестественность, риск, безумие.

Такое ощущение, что я не покидала Форкс. Моя новая жизнь в Гановере исчезает; весь достигнутый прогресс, все мои обещания и вся ложь, всё это… больше не имеет значения. Весь прошлый год я провела, пытаясь по кусочкам собрать собственную жизнь. Всего один день, и я чувствую, как она начинает рассыпаться прямо у меня на глазах.

Я хочу мистера Медведика.

Слева: доктор Кей, Рене и Чарли.

Справа: бабушка, Эдвард и… Элис.

Фокусируюсь на Элис.

Как бы она поступила? Если бы Элис была здесь, прямо сейчас, что бы она посоветовала? Та, кто всегда танцевала в ритме барабанов, которые слышала лишь она. Я точно знаю, как поступила бы Элис. Она всегда бросает вызов нормальности. Элис самый спонтанный, живой и открытый человек из всех, кого я знаю. Человек, на которого я хочу быть похожей, когда повзрослею. Даже при том, что я на два месяца старше неё.

Но... это та же самая Элис, которую перевозили в Италию на принудительно-медикаментозное лечение. Та, которой приходилось тайком выбираться из дома, чтобы встретиться с лучшей подругой в домике на дереве. Та, которую шеф полиции подозревал в незаконном распространении пыльцы.

Неужели я и впрямь хочу закончить как Элис?

И в этот момент, в эту самую секунду, жужжит мой телефон.

Я опускаю взгляд на мобильник, лежащий рядом с мышкой. Прямо возле руки. Несколько секунд и он сползёт со стола, аккурат в мусорную корзину. И пусть. Позволю ему свалится в пропасть; туда, где ему самое место.

Три… два… один…

Выбрасываю руку и перехватываю его у самого края, словно кошка, выпустившая когти в мышь.

Гляжу на экран и вижу два маленьких слова.

Одно. Второе.

Время пришло.

Полагаю, даже не нужно говорить.

Сообщение от Элис.

Невероятно. Немыслимо. Непостижимо.

Триста шестьдесят пять дней, даже дольше, я не говорила и не переписывалась с Элис. И вот она объявляется сегодня. В этот самый момент. Именно с этими словами.

И вот я сижу, размышляя о портрете из клякс и пятен, и знаю – знаю, знаю, знаю – что мой разум не состряпал какой-то дьявольский план, чтобы окончательно свергнуть мою психику. Что Д. Нали – реален. Что третья клякса на семейном портрете Калленов – не престарелый родитель. Не прабабка. И не какое-то животное.

Я это знаю.

Верю в это.

Мысленно воссоздаю в голове картину такой, как я её помню. Я не могу рассредоточить взгляд и увидеть, что скрывается под ней.

Но моё сердце знает.

Сердце знает, что не Эсме играла в тот день на рояле. Это не её пальцы бегали по клавишам, порождая музыку – мою музыку – призывно разливаться по воздуху.

И песня вовсе не ноктюрн Шопена в ми-миноре.

Похожа, столь же печальна, но не та же самая.

И если бы на самом деле играла Эсме, она бы точно знала, что это за песня.

Как и всегда, Элис права.

Время пришло.

Пришло время перестать игнорировать знаки, что я не сумасшедшая. Время поверить раз и навсегда, что Эдвард – не сфабрикованная мною иллюзия, помогающая справиться с детскими психологическими травмами. Время, чтобы взять всё в свои руки.

Буквально.

Невозмутимо оттолкнувшись от компьютера, я медленно выхожу из спальни, минуя распахнутые настежь двери, ведущие в тёмные комнаты соседок. Кто-то на учёбе, кто-то на работе. Я одна. Ни родителей, ни друзей, ни Джейка.

На кухне наливаю себе воды. Пока я пью, держа стакан в левой руке, свободной открываю шкафчик возле раковины. Там, в груде столовых приборов, моя последняя отчаянная попытка показать Эдварду, что я настроена решительно.

Прошлые попытки провалились. Но только не в этот раз. Я не провалюсь, ведь пойду до конца. Не оставляю себе путь к отступлению. Не привожу с собой Джейкоба, на случай если Эдвард решит позволить мне утонуть или размозжить голову о камень. Отдаю себя на волю случая.

Никакой страховки.

Откройся или умри.

В доме царит тишина, тяжёлая, подавляющая тишина. Даже мыши не скребутся под полом. Птицы не чирикают на дереве под окном моей спальни. Соседская собака непривычно спокойна, и даже соседские коты ведут себя пристойно.

В тишине собственной комнаты, за закрытой и прочно запертой на замок дверью, я становлюсь перед простынёй, словно саваном скрывающей зеркало. Рывок, и она быстро скользит на пол, оставляя за собой танцующий ворох пылинок.

Гляжу на собственное отражение, и что же я вижу? Самую обычную девушку – среднего роста, среднего веса, с самым распространённым цветом волос, с самым распространённым цветом глаз и среднестатистическим тридцать седьмым размером обуви.

И всё же эта самая обычная девушка собирается совершить нечто экстраординарное.

В отражении сталь рядом с моим бедром опасно подмигивает.

Зачарованно поворачиваю запястье, наблюдая за игрой света на металле. Блики гипнотизируют. Фокусируюсь на том, как привлекательно выглядит лезвие; стараюсь не думать о том, что оно способно натворить.

Согнув руку, я прижимаю кончик ножа к тонкой коже на внутренней стороне левого запястья.

Металл прохладный.

- Что ж, - изрекаю я.

- Вот и всё.

- Я собираюсь перерезать вены.

Говорю это собственному отражению.

В комнате спокойно, тихо, даже лёгкое дуновение ветра не колышет занавески.

Жду пару секунд, пока не становится ясно, что моему отражению плевать. Затем сжимаю смертельно-манящий нож, пока не белеют костяшки пальцев. С шипением я вдавливаю кончик лезвия в запястье, достаточно сильно, чтобы выступили первые капли алой крови.

Старательно отвожу взгляд, вместо этого сосредоточившись на ощущениях горящей болью плоти. Делаю глубокий судорожный вдох, настраиваясь на быстрый, решительный рывок. Одно уверенное движение – большего не требуется. Один глубокий порез и всё будет кончено, так или иначе.

Откройся или умри.

И в тот момент, когда мои пальцы решительно сжимаются вокруг рукоятки ножа, готовые к одному последнему порезу, я слышу голос.

И голос говорит:

- Остановись.

Сегодня я, пожалуй, воздержусь от долгих речей. Вы ведь знаете, чего я жду? Спасибо вам огромное за комментарии к истории!