Глава 22. Прозрение

Я знал, что сейчас бесполезно препираться с Беллой, ведь она настолько была уверена в том, что намеревалась сделать. Я был недоволен этим. Ладно, на самом деле я сходил с ума, думая о её решении. Но я посчитал, что мне лучше поехать с ней, потому что она совершенно точно поедет туда, со мной или без меня.

Кроме того, я не мог позволить ей выпрыгнуть из окна спальни, а она планировала это сделать. Откуда она только взяла идею о том, что может это сделать, причем, достаточно далеко, чтобы ничего не повредить себе? Я не знал, и это так и осталось для меня тайной. Но я лучше понимал, что это падение точно отправит Беллу в больницу. Разве это плохо, что я собирался защищать её не только от Виктории, стаи псов, но ещё и от причинения вреда самой себе?

Не продолжая спор, я просто взял её на руки и непринужденно выпрыгнул из окна. Для меня это было абсолютно нормально, и не было даже мысли о том, что я совершаю какой-то подвиг. Когда мы приземлились, я поставил её на ноги и сказал:

- Ладно, - мне не хотелось, чтобы гнев звенел в моём голосе, но лишь начав говорить и услышав его, я понял, что она тоже слышала это. Она и так уже много раз огорчалась из-за меня, а я лишь подливал масла в огонь.

Итак, я никак не мог исправить это, поэтому решил, что настало время совершить задуманное.

- Залезай, - я помог ей сделать это. Белла на спине всегда означала для меня маленький бонус. Это означало, что она прижмётся ко мне и крепко – ну ладно, для неё крепко – обнимет меня за шею.

Как только она устроилась, я побежал. Этот бег расслабил меня. Когда я бежал, то мог выбросить из головы всё остальное, сконцентрироваться на скорости и ветре, несмотря на то, что было передо мной. Я наслаждался воздухом, ласкающим моё лицо. Теперь понял то, что раньше не осознавал – он напоминал мне легкие, словно перышко, прикосновения Беллы.

Мои мысли отстранились от насущных проблем. Я думал о её прикосновениях, о её коже, так отличающейся от моей, о вкусе её губ на моих, и чувстве, накрывающем меня всякий раз, когда наши тела соприкасались. Существовать рядом с Беллой, не имея возможности наслаждаться радостными моментами с ней, будет труднее, чем я представлял. Вплоть до этого времени я был способен держать это глубоко в себе. Новые чувства и мысленные картинки атаковали мой разум. Они заставляли меня сомневаться в том, как долго я смогу выдержать всё это.

Эмметт вдоволь посмеялся, если бы смог прочитать мои мысли прямо сейчас. Они были не слишком далеки от его самых сдержанных мыслей о Розали. Это о многом говорит, ведь я никогда не считал ни одну из его мыслей приличной, особенно по сравнению с Карлайлом или Джаспером.

Она прижалась щекой к моей шее, и, чувствуя это, я испытывал удовольствие, ошеломляющее мой разум. Я привык просить её прятать лицо, когда бежал, но сейчас всё было по-другому, и я наслаждался этим. Тогда, когда я думал, что уже ничего не может быть лучше, она повернула голову и прижалась теплыми сладкими губами к моей шее.

Мне казалось, что я сейчас взорвусь от нарастающего физического возбуждения, которое испытывал. Такое простое действие - поцелуй в шею встряхнуло меня пониманием того, как много значит для меня Белла, и как сильно меня тянет к ней. При этом мне было все равно, что она может сделать или возможно уже сделала. Нет, я должен немедленно остановить эти мысли, чтобы не сделать ничего, о чём потом сильно сожалел бы.

Я снова начал обдумывать прежние темы, и вернулся к беседе с Беллой о сновидениях. Что ей снилось, когда она спала или что может указать на это? А потом настал момент, когда я перестал думать о том, что это может значить и просто получал удовольствие от её губ, прижавшихся к шее.

- Спасибо, - сказал я, а затем добавил:

- Это значит, что ты всё-таки осознала, что не спишь?

Впервые, после того как мы вернулись из Италии, я услышал смех Беллы, точно звон хрустальных колокольчиков. Это было наслаждение для моих ушей.

- Наверное, нет. Но в любом случае я не пытаюсь проснуться. Не сегодняшней ночью.

- Я получу твоё доверие обратно, так или иначе, - Я сделал это искреннее обещание себе и ей. – Это моё последнее слово.

- Я доверяю тебе - с осуждением сказала она. – Я себе не доверяю.

Я ничего из этого не понял, поэтому сказал:

- Объясни это, пожалуйста.

Разве возможно такое, что она может доверять мне после того как сказала, что я могу оставить её снова, но она не верит себе, зная, что будет делать дальше и зная, чего она хочет? Я чувствовал, что это многое бы объяснило из того, чего я никак не мог понять. Я думал об этом, замедляя бег, потому как хотел объяснения раньше, чем мы прибудем домой.

- Ну, - нерешительно начала она, подбирая верные слова для объяснения. – Я не доверяю себе, потому что я… недостаточно хороша, чтобы быть достойной тебя. Во мне нет ничего такого, что могло бы удержать тебя возле меня.

Она была смехотворно далека от правоты, но смех был последней вещью, которую мне хотелось бы сейчас сделать. Это я не заслуживал её. Она была непорочна, безупречна и чиста, в то время как я был монстром, живущем на теплом сладком кровяном нектаре. Ещё хуже было то, что я однажды поддался и выпил человеческой крови, чтобы выжить. Всё моё существование с того момента стало недостойно её.

А что касается «ничего такого» в ней нет, «что может удержать» меня… Это было несоизмеримо далеко от правды. Она – моё все, и я никогда не брошу её, пока она мне не скажет этого сделать. И всё равно не уеду далеко. Я впал в ступор, наслушавшись её сомнений.

Я помог ей слезть со спины, но потом не отпустил её, а поставил прямо перед собой. Потом обнял её, мягко притянув к себе как можно ближе. Она могла не верить этому, но я никогда не позволю ей скрыться с моих глаз, и если она позволит, то буду рядом каждый возможный момент любого дня, проведенного вместе. И она должна знать это.

- Твоя власть надо мной вечна и нерушима, - прошептал я, открывая ей сердце. – Никогда не сомневайся в этом, - если бы я мог надежно и навечно прикрепить это к её сердцу и разуму, я был бы счастлив.

Всё ещё оставался вопрос, на который она так и не ответила, поэтому я мягко спросил:

- Ты так и не рассказала мне…. – я спросил сам себя, ответит ли она, и если ответит, понравится ли мне её ответ.

- Что?

Лишь продолжив говорить, я пожалел, что вообще сказал всё это.

- Так какова твоя самая важная проблема?

Вздохнув, она предположила:

- Сам можешь догадаться, - она посмотрела на меня и прикоснулась пальцем к кончику моего носа.

Даже лишь простое её прикосновение было удивительно прекрасным. Я был бы счастлив стоять всю ночь в лесу, чувствуя её прикосновение к моему лицу, и также наслаждаясь своими прикосновениями к ней. Но всё же она была права, назвав свою важнейшую проблему, и я не мог поспорить с этим выбором.

- Я хуже Вольтури. Что ж, я заслужил это.

Она лишь закатила глаза, после чего посмотрела на меня, объясняя:

- Худшее, что могут сделать Вольтури – убить меня.

Она преуменьшала значение своей собственной смерти, но для меня это было действительно худшим, что только могло произойти с ней, потому что это значило бы, что я потерял её навсегда, на вечность. Я полагал, что для этого должно было быть больше причин, поэтому всё ещё ждал её объяснений.

Наконец она ответила так, словно вытягивала из себя насильно, в муках.

- Ты можешь бросить меня. Вольтури, Виктория… они – ничто по сравнению с этим.

Я начал понимать. Разлука для неё была столь же болезненна, как и для меня, когда казалось, что медленно и мучительно умираешь каждый день. Если она чувствовала тоже самое, я навредил ей гораздо больше, чем только мог представить, и чтобы эта разлука причинила ей столько боли, она должна была испытывать по-настоящему глубокие чувства ко мне.

Наконец всё начало проясняться, она действительно любила меня, так же как и я любил её. Почти столетие я не смог найти никого, кто мог меня любить так сильно, а отыскав, чуть не потерял навсегда. Теперь меня терзала другая боль. Она заставляла меня жалеть, что я поступил не так, как должен был, и оставил её.

Белла была права со своей точки зрения. Вольтури и Виктория могут забрать её жизнь, но это будет быстро и не так болезненно. Я же оставил её, сломанную, в одиночестве со своим страданием, и её муки были такими же большими, как и мои. Она была права, я был её величайшей угрозой, потому что отъезд вызвал её невыносимые мучения, и эта боль не закончится так быстро.

Я знал эту боль, потому что тоже потерял кое-кого, кто так же много значил для меня. Как она, должно быть, ненавидела меня, когда я оставил её в этих пытках, но всё же она охотно рискнула своей жизнью, чтобы спасти мою. Она должна ненавидеть меня. Она должна заставить меня страдать от причиненной мной боли. В конце концов, я причинил боль самому себе и заслужил эти муки. Всё, что она делала – любила меня, а я ранил её так, что она чуть не умерла.

В другом аспекте наших отношений я был для неё ещё большей угрозой. Моё постоянное желание её притягательной крови от момента к моменту было также желанием осушить её, выпив каждую восхитительную желанную каплю сладкого вина её крови. Но вместе с этим желанием во мне росло новое – я хотел физической близости с ней.

Она наверняка не знала об этой новой угрозе, но я узнал о ней в тот момент, когда она упала в мои объятия в тёмном переулке. (п.п.: в Вальтере) Я держал её, и был взволнован чувствами и её близостью. Новое желание начало жечь меня изнутри больше, чем раньше. Я знал, что если не буду чрезвычайно осторожен, то могу нанести ей ещё больший ущерб, если не буду контролировать эти самые желания.

Белла, должно быть, видела моё замешательство и заметила, как меня мучают собственные мысли, поэтому тихо прошептала:

- Не надо, - она потянулась и коснулась моего лица, а потом продолжила говорить. – Не грусти.

Я почти искренне улыбнулся. Она пыталась утешить меня в тот момент, когда я должен упасть на колени и просить её прощения. Что я ещё мог сказать сейчас? Я должен показать ей правду во всей этой ситуации и также показать глубину моих чувств к ней.

Всё что я смог сказать, это:

- Если бы только был способ показать тебе, что просто не могу покинуть тебя. Время, я полагаю, убедит тебя.

Знаю, она хотела, чтобы я улыбнулся, когда ответила:

- Хорошо, - но этого было недостаточно, чтобы рассеять боль, которую я причинил ей.

Чуть более лёгким тоном она спросила:

- Итак, ты остаёшься. Можно мне забрать свои подарки?

Это – первый знак того, что она поверила, что я останусь. Но это был такой смешной для меня вопрос, и мне не хотелось на него отвечать. Но всё же, с улыбкой я признался:

- Они никуда и не исчезали. Я знаю, это неправильно, ведь я обещал не напоминать о себе, - теперь, когда я начал больше думать об этом, то понял, как это было глупо и болезненно, ведь я попытался украсть её воспоминания. Мои же воспоминания о ней – единственное, что мне не давало распасться на части в эти мучительные месяцы. А я попытался их украсть у Беллы. В некотором смысле я был рад, что мне не удалось этого сделать, поэтому я объяснил:

- Это глупо и так несерьезно, но я хотел, чтобы частичка меня осталась с тобой. Диск, фотографии, билеты – они под половицами в твоей комнате.

Я не признаюсь в том, как долго искал место, надеясь на то, что она найдёт всё это. Очевидно, я плохо выбрал.

- Правда? – она, казалось, удивлена, но также ей нравилось, что я не забрал их.

Я лишь кивнул в знак согласия. По крайней мере, я принёс ей капельку удовольствия, сказав о том, что её подарки все ещё у неё.

Она нерешительно сказала:

- Я думаю, что не уверена в этом, но всё же… Я думаю, что знала об этом всё это время.

- Что знала? – я искал разъяснений. Я счёл её слова более запутанными, чем они были на самом деле, потому что действительно не понимал, что она имела в виду, и о чём она думала, когда сказала это.

Глядя на неё, я отметил, что она была неуверенна в своих словах сначала, но потом ей открылся секрет, о котором она не знала раньше.

- Некоторая часть меня, может быть моё подсознание не прекращало верить в то, что тебе не все равно, жива я или мертва. Вероятно, поэтому я слышала голоса.

Элис не говорила о том, что Белла слышала голоса. Здесь было что-то, о чём я не знал и чего я не понимал. Какие голоса и что они говорили ей? Из-за этого она прыгнула?

- Голоса? – они беспокоили меня, поэтому я должен был знать больше.

- Ну, лишь один. Твой. Но это – длинная история.

«Мой голос? Почему мой, и что он говорил ей?» - спрашивал себя я. Он, очевидно, не говорил ей о том, как я люблю её, скучаю по ней и отчаянно нуждаюсь в ней. Если бы это был мой голос, он действительно говорил бы ей всё это. Так что же мой голос говорил ей? Я причинял ей боль, не будучи тем, чем я являюсь на самом деле. Кто говорил или заставлял слышать её мой голос?

Я должен это услышать, а то, что это длинная история, меня не заботило.

- У меня есть время.

- Она действительно жалкая, - сказала она.

Я лишь ждал её продолжения, продолжая задаваться вопросом, что мой голос мог говорить ей, и хорошо это или плохо, что она слышала его.

После небольшой паузы она сказала:

- Помнишь, что тебе рассказывала Элис о моих опасных занятиях?

Это не то, что я так скоро забуду. «Опасные?» - подумал я. «По-моему, опасные – не то слово!» - хотелось мне добавить, а затем кое-что спросить, но я отказал себе в этом. «Мой голос заставил тебя прыгнуть?». Я спросил себя, чем еще опасным она могла заниматься до нашей поездки к Вольтури. Чтобы показать ей, что я знаю, о чём она говорит, я ответил:

- Ты прыгала с утёса ради забавы, - но мне хотелось добавить: «Разве ты не понимала, что этот прыжок может убить тебя!?»

- Да, верно. А перед этим были мотоциклы.

Я чуть не открыл рот, осознавая это. «Мотоциклы?» - Элис ничего не говорила о мотоциклах. «Зачем она рисковала своей жизнью ради этого» - эта мысль вспышкой пронеслась сквозь мой разум.

- Я предполагаю, Элис не рассказала тебе об этом, - невинно проговорила она, как будто это не имело никакого значения, ведь это было обычно для её жизни.

Я немного задрожал, когда мой мозг заметил. «Обычный день из жизни Беллы! Мотоциклы, вервольфы и прыжки со скалы!» Вслух я лишь ответил:

- Нет, - и решил, что она не сказала этого Элис, зная, какая реакция последует за этим, если бы той было известно, что Белла ежедневно рисковала своей жизнью.

- Ну, что я могу сказать об этом… - нерешительно начала она. – Смотри, что я открыла для себя… если я делала что-то опасное или глупое… то вспоминала тебя более ярко.

Мой разум пытался понять, что она сейчас пыталась сказать мне, говоря о том, что находясь под угрозой смерти, она ярче помнила меня. Я был плох для неё, особенно если воспоминания обо мне приходили ей под угрозой смерти ее драгоценной жизни. Это не показывало, как сильно я пытался защитить её, расставаясь с нею.

Это лишь доказывает, что я поместил её в ещё более опасное положение, уехав от неё. У меня было такое чувство, что я никак не могу оградить Беллу от опасности. Она находилась под угрозой смерти и в моих объятиях, и в руках других, которые как-то связаны со мной, или же из-за её собственных придумок. Как я мог оставить её в живых, если она сама разрушала свою, по моему мнению, драгоценную жизнь?

Она привлекла моё внимание, сказав:

- Я помнила, как звучал твой голос, когда ты сердился. Когда я могла слышать его, мне казалось, что ты стоял рядом со мной.

«Она рисковала своей жизнью, чтобы услышать, как я кричу на неё? Невероятно!» - подумал я.

- Вообще я пыталась не думать о тебе, чтобы не испытывать боль, но это не причиняло мне боли – мне казалось, что ты снова меня защищаешь. Ты не хотел, чтобы я причиняла себе боль.

Её откровение заставило меня смутиться. Она намеренно причиняла себе вред, чтобы я вопил на неё, и из-за этого её сердце меньше болело, чем когда она пыталась не думать обо мне. Всё это казалось таким неправильным и настолько опасным для неё, но всё же ей казалось, что она поступает правильно.

- И я хотела знать, по какой причине я слышала тебя так хорошо, ведь, наверное, в глубине души я всегда знала, что ты не прекращал любить меня.

«Как она могла?», - спрашивал я себя. «Почему она это делала?» - мне было трудно понять, что ещё такого она могла вытворить. Не веря самому себе, я пытался сказать:

- Ты… рисковала своей жизнью… чтобы услышать…

Она быстро остановила меня.

- Тш-ш-ш. Погоди секунду. Кажется, меня осенило.

Мой разум сейчас был перегружен. «Она говорила мне, что рисковала своей жизнью, но множество раз она занималась экстремальным спортом, чтобы услышать мой голос, потому что мои крики причиняли ей боли меньше, чем попытки всё забыть. А сейчас она прозрела.

О чем её прозрение? О том, как я опасен? Что может быть хуже этого? Что, если она только что поняла, что может жить без меня?». Казалось, мой разум пытался найти все минусы того, о чём думала Белла, но я знал, о чём она думала. Смотря в её глаза, глубоко внутри них я увидел, как что-то промелькнуло, вопрос был в том, это будет положительным или отрицательным для меня.

Больше чем когда-либо я хотел, чтобы Белла понимала - я всегда любил её, и моя любовь никогда не изменится. С течением времени она будет лишь расти, но уж уменьшаться это чувство не будет никогда. О, нет, она была моей яркой сияющей луной, моей кометой, освещавшей тёмное ночное небо, она была смыслом моего существования.

С того момента, как я понял, что люблю её, у меня была причина жить, наслаждаясь каждым днём. Было ли это тем, что чувствовала Розали, когда нашла Эмметта, или то, что чувствовал Джаспер, когда, наконец, нашёл Элис? Поэтому Карлайл был готов изменить Эсми?

После того как моё изменение пошло не совсем так, как он ожидал? Возможно, все в моей семье знали о том, что я упускал все эти годы, но, возможно, они также знали, что пока я не найду настоящей любви, то никогда не поверю в то, что между существованием в одиночку и возможностью быть с тем, кого ты действительно любишь, есть очень большая разница.

Беллу осенило лишь сейчас, но ведь и меня тоже осенило не так давно. Белла любила меня. Это было не подростковое влечение. Она любила меня, добровольно испытывая мучительную физическую боль, чтобы услышать мой голос, смягчающий боль душевную.

Возможно, она любила меня так же сильно, как и я её, но я не думал, что это возможно. Следующий вопрос был таким: что мне делать? Если она действительно любит меня, да даже если вполовину также сильно, как я её, каким будет мой следующий шаг? Действительно ли я готов отпустить её, потеряв ту любовь, что она испытывала ко мне, или мне нужно бороться, чтобы заполучить эту любовь? И если я начну бороться, даст ли мне она шанс вернуть все назад?

Если бы я только мог знать, что скрывается за этими блестящими глазами, пока её разум анализирует это прозрение. Вместо этого я должен был ждать те мучительно долгие минуты, которые были нужны ей, чтобы пройти это осмысление и прийти к пониманию.

Я чувствовал себя брошенным в море вопросов без ответа, угрожающем потопить меня, пока Белла продолжала думать о чём-то. У меня не было никаких подсказок, на счёт чего она размышляла.

Впервые за время моего долгого существования, я почувствовал себя смущенным и потерянным, как обычный человек. Я был не в силах даже предположить, о чём думала Бела. Я ненавидел это чувство. И ведь именно Белла была тем самым человеком, мысли которого я не мог прочесть. И я влюбился в этого самого человека, к разуму которого не мог получить доступ, как сильно бы этого не желал.

Казалось, что её выбор в этой ситуации расстроит меня. Я подожду, пока Белла наконец не скажет, о чём думает. И ответ на вопрос целиком и полностью будет зависеть от этого.

Неожиданный вскрик Беллы «О!» застал меня врасплох.

- Белла? – спросил я, надеясь, что она, наконец, расскажет, о чём она так долго думала.

- О, да, я поняла!

Не очень исчерпывающий ответ, и я спросил себя, говорила ли она о прозрении, хорошо или плохо это скажется на наших отношениях, из-за того единственного, из-за чего я до сих пор существовал.

- Твое прозрение? – спросил я, теперь уже не понимая, действительно ли мне хочется знать о результате её раздумий.

- Ты любишь меня, - уверенно сказала она.

«Наконец-то», - подумал я, чувствуя, как облегчение разливается по моему телу. Возможно, сейчас мы сможем двигаться вперед, и, возможно, сейчас я смогу начать снова завоёвывать ее доверие. Так или иначе, я чувствовал благодарность за то, что она верит мне, поэтому улыбнулся и искренне ответил:

- Верно, люблю.

Чтобы придать выразительности своим словам, я взял её лицо своими твердыми холодными ладонями и снова вложил всю любовь в свой поцелуй. Я также вложил туда всю страсть, но так, чтобы не навредить ей, и надежду на то, что с этим поцелуем мы преодолеем все барьеры, все ещё стоявшие на нашем пути, и что мы сможем восстановить наши отношения благодаря взаимной любви и доверию.

Я наслаждался поцелуем, и был немного взволнован, поэтому, когда я наконец оторвался от губ Беллы, мое дыхание было сбивчивым, воздух входил и выходил из лёгких чаще, чем обычно.

Я прислонился лбом к её лбу, потому как поцелуй слегка вскружил мне голову.

То, что случилось тогда, и с тем, что происходит сейчас, я понял, что она сделала всё, что в её силах, чтобы выжить, когда я ушёл. Она, в каком-то смысле продолжала жить, пусть не так, как я хотел бы чтобы она жила.

Я ведь на самом деле ушёл от всего, чем когда-то дорожил. Мне было бы очень трудно, останься я с семьёй, потому, что любовь каждого из них, которую тот разделял с другим, так много значила для него, в то время как я просто пытался найти способ прожить от одного дня к другому.