6.
Щенок уверено свернул к хозяйственным постройкам, приближаясь к вольеру, где жила его мать. Илья уже было чуть не вернулся обратно, решив, что тот просто спрячется около матери, но Арчи направился в маленький проход между гаражами и вольером, который вел к кладовой. Он пролез между прутьями железной решетки, которая скрывала вход к кладовке, сердито тявкнул на Илью, который замешкался, раздвигая скрипящие дверцы, и принялся осторожно спускаться вниз. Длинный коридор был освещен тусклой лампой, из него выходили несколько дверей. Илья дернул каждую из них, но они были заперты. Потом щенок опять тявкнул на него и исчез за поворотом, который Илья сразу не разглядел. За ним были еще несколько дверей, но Арчи уверенно шел вперед. Там было совсем темно, и Илья достал телефон из кармана, чтобы хоть как-то посветить себе. Пахло сыростью и почему-то корицей, и этот запах показался ему смутно знакомым. Если бы не телефон, он бы так и не разглядел лестницу, завершающую коридор, по которой уже медленно и осторожно спускался щенок. Он больше не оборачивался, словно понимая, что Илья безропотно идет следом. Когда они спустились, стало светлее. В глубине следующего коридора, который был, словно зеркальным отражением предыдущего, виднелась лампа, гудел вентилятор. Илья пошел по направлению к лампе и не заметил, как щенок свернул. Он только услышал, как тот начал скулить.
За поворотом была небольшая темная комната. Мутное, замазанное краской, окошко высоко, почти под потолком пропускало частичку розовеющего рассвета. Посреди комнаты стоял какой-то странный станок, похожий на ткацкий, а за ним нашелся щенок. Он облизывал лицо лежащей на полу Ольги и надрывно скулил. Илья рассеянно опустился рядом с ней.
Она была без сознания, дыхание едва угадывалось. Руки связаны за спиной, на губах – кусок хозяйственного скотча, под носом – спекшаяся кровь, ночнушка, в бурых потеках. Илья почти не помнил следующих минут. Он долго тряс ее, звал, но она не откликалась. Потом тащил безвольную куклу наверх, к свету.

Потом что-то кричал, отдирал с ее губ скотч. Когда он донес ее к домику, прибежал услышавший его сосед.
Он никого к ней не подпустил. Сам вымыл под душем, осторожно прижимая к себе, сам укутал одеялом.
Она проснулась уже в кровати. Открыла глаза и дернулась от него. Отпрянула, попыталась вырваться. Он удержал ее, и только тогда Оля открыла глаза.
- Илья? – словно удивленно спросила она. Потом, что есть силы прижалась к нему и громко разрыдалась.
Он гладил ее волосы и плакал вместе с ней.
Арчи заснул, вытянувшись под дверью, поджав к себе сломанную лапу, и только иногда повизгивал во сне.

 

 

7.

 

Когда они вернулись в город, зарядили дожди. Они торопливо стучали по подоконнику и навевали сонливое безучастное настроение. Илья с головой ушел в работу, как оказалось, раннее возвращение было кстати. Оля приучала Арчи к жизни в квартире и прогулкам на поводке. Он был прилежным учеником. Терпеливо дожидался, когда ему не только вымоют, но и вытрут насухо полотенцем лапы после прогулки, быстро запомнил, в каком ящике спрятан его поводок и где зонт. Единственной «шкодой», которую он себе позволил- изгрыз до лохмотьев тапки Ильи, и сами лохмотья растащил по углам, а потом еще долго вытягивал их из самых неожиданных мест, где хранились очередной теннисный мячик или резиновая косточка.
С беременностью было все в порядке: Оля исправно набирала вес, сдавала анализы, ходила в школу молодых мам. Не отекала, не мучилась головной болью или изжогой. Она даже округлилась какой-то неуловимой внешне женской прелестью, еще больше привлекавшей мужа. С тайной радостью он про себя отмечал, что испытание она перенесла стойко, и только много недель спустя, когда закончилась запарка на работе, и он уже не приходил домой, валясь от усталости, заметил, как вздрагивает она от каждого постороннего звука будь то внезапно сработавшая сигнализация за окном, упавшая тарелка или чашка, даже просто настороженный лай Арчи от едва слышной возни за стеной, как редко она стала выходить из дому, как мало ее стали радовать покупки и цветы. Он несколько раз звонил в пансионат, но там не было никаких новостей, а его звонки уже начинали раздражать администрацию, о чем Инна Леонидовна однажды не применила ему сообщить. Он звонил в отделение милиции, где седеющий и грузный капитан напоминал ему, что «расследование ведется согласно инструкциям», и что слишком мало улик и подозреваемых, а в конце концов намекнул, что она начинает подозревать его самого. Илья не рассказывал об этом Ольге. Он не знал, пыталась ли узнавать что-то она сама. Они вообще не разговаривали на эту тему. Вечерами, когда они вместе выгуливали Арчи, когда она кормила их ужином у них были другие темы: ребенок, собака, погода и политика. Сначала он даже радовался этому и лишь потом, понял, как тяжело давалось ей это напускное спокойствие. Сразу по возвращении она еще тянулась к нему. Каждую ночь засыпала, лишь насытившись нежностью и крепко прижавшись. Потом, когда стало холодать, она достала еще одно теплое одеяло и стала укутываться в него так, что он не мог подлезть к ней, даже когда пытался - она заворачивалась в него, словно в кокон, и спала скрутившись в тугой клубок. По утрам ему уже не казалось это таким непонятным, как ночью. По утрам он спешил.
И только, когда он вернулся после недельной командировки домой и увидел ее бледность и запавшие глаза, домашнее платье с оторванной пуговкой, потрескавшуюся землю в цветочных горшках – ему вдруг стало по–настоящему страшно. За всю эту неделю Ольга вышла из дому всего один раз – купить корм собаке и продукты к его возвращению. Выгуливался Арчи сам. Она надевала ему ошейник и отпускала, нагулявшись, он приходил под дверь и лаял, тогда она ему открывала. Все это ему рассказала соседка, которая заходила к ней несколько раз, но Оля разговаривала с ней через дверь. Она не знала, что ела сама Оля, хотя к его приезду был накрыт стол, но в холодильнике не нашлось ничего из того, что она ела до этого, даже пакет молока был распечатан, когда она наливала ему кофе. И рассказывала она ему о школе, где дрессируют собак, и куда она хотела бы, чтобы он поводил Арчи. Чтоб научили его, как положено ее охранять.
Он внимательно смотрел на нее и в душе сгущался студеный холод.

8.

 

В то субботнее утро, когда он и Арчи отправились на первую тренировку, неожиданно на смену дождю выглянуло солнышко и сильно похолодало. Арчи погода понравилась. Он немного понервничал в машине, полаял на пятнистого дога, пока они стояли в пробке, а весь остаток пути просидел, смирно пялясь в переднее окно.
«Собачья» школа оказалась приземистым невзрачным зданием с облупившейся штукатуркой, окруженной небольшим парком и спортивной площадкой с ярко окрашенными «тренажерами». Всевозможные лесенки, горки, трубы, в которых нужно проползать и по которым нужно успевать пробежать, качели. Арчи сначала недоуменно поглядел на эту красоту, осторожно принюхался к обилию собачьих ароматов, но к тому времени, когда к ним подошел инструктор, он уже взобрался на вершину горки и радостно звал Илью присоединиться. Они отработали положенный час, Илья всерьез пожалел, что не настоял на том, чтобы Ольга поехала с ними. Трудно было определить, кому эта тренировка доставила большее удовольствие: Арчи, счастливо свесившему на бок язык, или самому Илье, который уже забыл, когда столько времени он проводил на свежем воздухе. Они договорились, что будут приезжать два раза в неделю: в среду вечером и в субботу утром и распрощались с миленьким кругленьким дядечкой-кинологом.
Когда Илья уже открывал машину, подъехал следующий «клиент»: упитанный молодой кавказец. Он неторопливо выскочил из машины и потрусил к Арчи, радостно виляя хвостом. Несмотря на то, что он оказался раза в два больше самого Арчи, тот тоже завилял хвостом и стал носиться вокруг него.
- Шкип! – окликнул его хозяин. Но тот был неумолим. Они затеяли веселую щенячью возню вокруг машины Ильи. Хозяин, полноватый очкарик солидной наружности, очень похожий на своего питомца, подошел к усмехающемуся собакам Илье и опешил:
- Седой? Илюха?
Он рассеянно снимал и снова надевал очки, пытаясь лучше разглядеть Илью, а тот опешил в ответ:
- Рыжик?
Они лупили друг друга по плечам, обнимались, а собаки носились вокруг, оглашая безлюдные окрестности веселым лаем.

9.

 

– А как ты здесь? – спросил Илья, когда они уселись на лавку в дальнем конце поля, пока тренер водил толстенького, ленивого Шкипера по лесенкам. Арчи дремал у их ног.
- Мне Шкипа клиентка подкинула, в благодарность. А он – ну просто воплощенная благожелательность. Лишний раз ни гавкнет. Шутки ради попросил соседа ночью забраться через забор в дом – этот проснулся, и все руки ему облизал. Еле отучил на руки не проситься, - со смехом рассказывал Рыжик в далеком прошлом, а теперь уже просто Геннадий Петрович. – Последняя надежда на этих., - кивнул он в сторону школы. - Может, хоть лаять научат на чужих. А ты как?
- Жена приволокла собаку с пансионата, теперь воспитываем,- ухмыльнулся Илья. - Жена? Ты женат? – вытаращил глаза поверх очков Геннадий Петрович. – Илюха…
- Чего? Уже почти три года.
- Зашибись! Седой женился, гроза всех баб в округе, - он недоуменно продолжал рассматривать Илью.- А что ж так, втихую?
- Боялся, что пока буду готовить свадьбу, жена передумает, - рассмеялся Илья.- Не поверишь, мы на третий день поженились после встречи. Даже мать не знала.
- Ого! – восхищенно присвистнул Геннадий Петрович. - Я начинаю почти завидовать и хочу ее видеть.
- Обязательно, - заверил его Илья и тут же напрягся, вспомнив о нынешнем состоянии Ольги. – Кстати, а ты как? Все еще работаешь? Не бросил медицину к черту?
- Да, все недосуг, - рассмеялся Геннадий Петрович. – Только главный доктор - это уже не совсем доктор.
- А чем занимаешься? Просто у меня жена вот-вот рожать должна. Может, найдешь доктора хорошего? В нашей консультации только божьи одуванчики остались, а я как-то за нее побаиваюсь.
- Илюха, да у твоей жены я и сам роды приму. Тряхну стариной. Приводи в понедельник, на учет в нашей лавке поставим, и все будет по высшему разряду. А кого ждете?
- Не знаю. Не хотели узнавать до родов.
- Значит, сюрприз будет.

 

 

10.

 

Геннадий Петрович Ничиков непроизвольно попытался сесть также прямо, как и женщина, которая пришла к нему на прием. Он врач, светило, его время и внимание дорого. Он так привык к этому, что воспринимал как должное раболепство подчиненных и пациенток. Баб. Рядовых и красивых, здоровых и больных, беременных и бесплодных. Они все одинаково осторожно и доверчиво распахивали перед ним свои ноги и с такой надеждой выслушивали его вердикт. Эта была такой же бабой, пытался он себя успокоить. Сильно беременной женой его школьного друга, к тому же. Сидевшей так аристократически прямо, словно ее и не утяжелили набранные за беременность 16 килограммов. Она оказалась миловидной, бледной и напряженной. В строгом черном платье и туфлях на высоких каблуках. И ему казалось, что это не она пришла к нему на прием, а он ее сильно обязывает своим присутствием. Геннадий Петрович непроизвольно сел так же прямо и параллельно со стандартными вопросами пытался представить, каким его видит эта женщина. Явно не божеством в белом халате, накинутым на темно-зеленый хирургический костюм. Костюм не стиран уже третий день, халат давно перестал застегиваться на животе, да и сам живот мешает ему выпрямиться и то и дело тянет сесть, как обычно, так, как располагает его удобное модное креслице. Он, ровесник ее еще по-мальчишечьи подтянутого мужа, кажется много старше из-за полноты, очков и так старательно обретаемой «внушительности», к которой доверяют больные. Он для нее не мужчина. Он лишь бесполое создание, источник знаний и умений. Она для него вдруг оказалась Женщиной. Он уже забыл, что значит, испытывать вот такое внезапное и мощное влечение.
Геннадий Петрович с подозрением выслушал ее отказ от внутреннего осмотра и решил, что это повод для кофе, плюс в его пользу, кокетство. Он включал чайник, выискивал чистые чашки в шкафу и ухмылялся давнему призванию Ильи выискивать неординарных баб. Скольких он переимел, трудно даже теперь сосчитать. Да, славно они покуролесили, были времена. А на этой женился. Поразмысли на этой мыслью Гена еще минут пять, он бы пришел к выводу, что именно сей факт и влечет его к отстраненно-приятной женщине с идеальной осанкой и манерами. Первая беременность, первые роды. Менструация в тринадцать, половая жизнь в 16. Неотягощенная, вполне развитая первородка. Он познакомил ее с Розой Львовной, заведующей физиологией, которая должна была оформить ее к себе в отделение.
Ольга. Олюшка. Оленька.
Ему еще некоторое время казалось, что в кабинете остался тонкий привкус ее духов.
Потом вернулась Роза Львовна, пожала плечами и сказала, что потеряла Ольгу по пути к лифтам.