Глава 1.

Карета скорой помощи неслась над оживлённым летним городом, вечер был похож на день – суетой, людьми и шумом.

Ложкина кинула взгляд на систему и придержала нервно дёргающуюся руку пациента. Мужчина тридцати лет, который, впрочем, выглядел на все сорок, с сияющей синей половиной лица, один глаз был заплывший, другим он расфокусированно водил по металлическим стенам, иногда задерживался на лице девушки, и тогда из его рта раздавалось нечленораздельное  мычание.

- Погодь умирать, - уверенно сказала Ложкина, - вот доедем, в приёмнике и помирай.

Мужчина согласно моргнул взглядом, ещё раз дёрнул рукой, в итоге предприняв попытку встать и выдернуть намертво зафиксированный лейкопластырем катетер.

- Лежать, - грозно прикрикнула Ложкина, - как заебал, а, - она уверенно зафиксировала свободную руку пациента и продолжила, - свяжу сейчас, понял?

Глаз неуверенно посмотрел в сторону Ложкиной в синей форме и закатился.

- Слышь, - она обратилась куда-то в сторону водительского сидения, - никто не напомнит мне, какого мы вообще с этим сбродом возимся?

- Ты клялась самому!

- Ах, да, блядь, и это пока космические корабли бороздят просторы Вселенной.

Мужчина издал протяжный звук, смешавшийся с рывков Ложкиной, которая ловко удержала пациента, в то время как остатки рвотных масс с жутковатым и протяжным звуком потекли прямо на форменную куртку Ложкиной.

- Петрович, миленький, поторопись, а! – взмолилась Ложкина.

- Угу, - раздалось глухое со стороны водителя.

     «В небесах, высоко, ярко солнце светит.
     До чего хорошо жить на белом свете.
     Если вдруг грянет гром в середине лета,
     Неприятность эту мы переживём!»

Раздалось из кармана Ложкиной, которая с силой фиксировала лицо мужчины и его руку, в то время как молоденькая и, кажется, перепуганная практикантка всем телом навалилась на ноги.

     «Я иду и пою обо всём хорошем

       И улыбку свою я дарю прохожим.

     Если в сердце своём не найду ответа.

      Неприятность эту мы переживём!»

Продолжал напевать телефон, с каждым слогом всё громче и громче.

И так несколько раз, пока мужик, кажется, успокоенный словами песни, перестал брыкаться, и практикантка не вытащила смартфон и, проведя пальцем по поверхности, поднесла к уху Ложкиной.

- Ну, ты где? – раздалось на том конце, добродушное и даже где-то вкрадчивое и покровительственное.

- В дерьме, - коротко ответила Ложкина.

- На работе, ясно, - примирительно прозвучал голос.

- Иди-ка  ты в жопу, - огрызнулась Ложкина.

- Заманчиво, Танечка, заманчиво, буду краток, ты помнишь, всё в силе?

- Ничего я не помню.

Скорая заехала за металлические ворота в центре города и проследовала к приёмному покою, практикантка отбила звонок, Ложкина сняла перчатки и направилась «сдавать клиента», который всё же был скорее жив, чем мёртв.

Перекинувшись парой «любезностей» с дежурным, она вышла на улицу и, подмигнув практикантке, направилась к машине.

- Ну, что, сдаёмся дезинфектору, согласно санпину, богу нашему, а пока сами-сами.

Утром Ложкина сидела за столом и заполняла формуляр за формуляром, расписывалась в журналах, тщательно фиксируя и соблюдая все знаки препинания, законодательства и инструкций.

- Как вы думаете, он выживет? – подняла взгляд практикантка.

- Кто?

- Нууууу… тот дедушка.

- Ты его довезла живым, вот об этом думай, смотри, - она показала на графу, – вот тут нужно обратить внимание на…

- Но всё же?

- Лена, не думай об этом, - поморщилась.

- Но это же наша работа. Мы работаем с жизнями людей!

- Наша работа – вот, - Ложкина тряхнула сероватыми бланками, - вот с этим мы работаем, и если тебе дорога твоя жизнь, учись.

Лена потупилась, Ложкина поджала губы.

- Нет, не выживет, дня через два он умрёт в реанимации, может ему даже станет лучше через сутки, но он всё равно умрёт. А женщина с кровотечением выживет точно, это хорошо, сколько там ребёнку? Полторы недели…

- Как же её выписали?

- Да так, рабочая ситуация, сплошь и рядом, скоро поймёшь…

- Но кааааак вы на врача того, в приёмнике орали.

- Разве?

- Ага! Мне показалось, он вас не любит…

- А нас все не любят, Леночка. Пациенты нас не любят, врачи в стационарах нас не любят, нас вообще не за что любить, - подмигнула, - привыкай. И давай, запоминай, а то отправишься одна и в первый же день сгинешь под этой кипой, - показала глазами на формуляры, - а потом ещё и погаными вилами говна не разгребёшь…

Выйдя утром на свежий воздух, вкушая запах остатка белой ночи, Татьяна потянулась и направилась к остановке маршрутки. Но, передумав, пошла пешком. Иногда, особенно, когда смена выпадала особенно «весёлая», Татьяна любила пройтись по городу, слиться с потоком горожан, пройти по широкому мосту через главную реку города и, остановившись, замерев, принюхаться к запаху Невы и выхлопных газов. Причём запах Невы был скорее неким мифом, погребённым под спудом мегаполиса, но Ложкиной нравился этот миф, как и северо-западный ветер, который, несмотря на летний месяц, пронизывал насквозь, до косточек.

«В небесах, высоко, ярко солнце светит.

До чего хорошо жить на белом свете.

Если вдруг грянет гром в середине лета,

Неприятность эту мы переживём!»

- Да, - ответила на звонок.

- Как отработала?

- Ай, как обычно.

- С праздничком.

- Спасибо, спасибо.

- Так что, у нас всё в силе?

- Что у нас в силе? – в голосе слышалось недоумение.

- Ложкина! Не говори, что ты забыла!

- Не говорю, но я забыла.

- Нет же.

- Да же.

- Мы договаривались, ещё зимой, вспомни… у Лёши на даче… - он специально останавливался, чтобы дать Ложкиной вспомнить, - летом, в день…

- А, чёрт, неее, прости, Шувалов, но сил нет.

- Тань…

- Лёнь.

- Ты разочаровываешь меня.

- Ой, да брось ты.

- Я, можно сказать, ради тебя приехал.

- Я, типа, польщена и всё такое, но спать я хочу больше, чем пить и ебаться.

- Господи, какая ты хамка, Ложкина.

- Я всего лишь честная.

- Танюша, я серьёзно, нам зимой не особо удалось пообщаться, давай хоть сейчас, а то когда ещё… я соскучился.

- Ты представляешь, где дача Лёши?

- Ага, я тут сейчас.

- А я только с работы вышла.

- Лови такси и к нам, к вечеру выспишься, будешь огурцом.

- Такси? - Ложкина аж взвизгнула.

- Без паники, подъедешь, я выйду, заплачу.

- Ты представляешь, сколько они возьмут?!

- Я богатый Буратино, давай, Ложкина, мы все хотим тебя видеть, не подводи коллектив.

- Ладно, - Ложкина уже стояла на обочине дороги и отчаянно махала рукой, ловя частника, посчитав, что он возьмёт дешевле.

Почти уснув на пассажирском сидении, иногда поглядывая и делая вид, что она понимает, куда её везут и, слушая навигатор, Татьяна подъехала к небольшой даче Лёши. Щитовой домик, едва ли не семидесятых годов постройки, выходил на почти ухоженный газон и пару клумб – следы ежегодных потуг жены Алексея украсить жилую территорию.

На асфальтированной дорожке уже стоял сам Лёнька.

Он же – Леопольд Аксольдович Шувалов.

Татьяна ухмыльнулась, даже в этой, более чем демократичной обстановке стареньких дачных участков вдоль дренажной канавы, одетый в с виду простые шорты и майку, Леопольд выглядел едва ли не князем, случайно оказавшимся в этом месте, вальяжно, но благожелательно поглядывающим на окружение.

Он подошёл к пассажирской двери и открыл её, немного поклонившись Татьяне, рассчитал частника, судя по довольному лицу последнего, не поскупился на «чаевые», и, проводив глазами удаляющуюся машину, наконец, обратил свой взор на Ложкину.

Ложкина внутренне сжалась, но из вредности характера вздёрнула нос и подмигнула Лёньке. Конечно, она никогда не могла выглядеть настолько уверенной, как Шувалов.

Да и внешний вид её – джинсы-бойфренды, спортивные босоножки, серая футболка, заправленная с одного бока, и небрежно накинутый широкий кардиган, – никак не способствовал уверенности. «Не слишком-то изящно для тридцатника», - подумала про себя Ложкина, но улыбнулась широкой и самой невинной улыбкой, на которую она была способна, и, моргнув глазками, как школьница, смотрела на Шувалова. Который, оглядев её с ног до макушки, наконец, сделал два шага в сторону Татьяны и произнёс.

- Умопомрачительно выглядишь, Танюша, - он приобнял за плечи и легонько, и даже как-то покровительственно, прижал к себе.

Ложкина уткнулась носом в грудную клетку Шувалова и ощутила запах парфюма, наверняка дорогого, и ответила.

- Взаимно, Лёнечка, да и пахнешь здорово. Так…

- О, спасибо, - Лёня улыбнулся и жестом короля пригласил на девять соток Лёши, общего приятеля.

Ложкина перекинула сумку на плечо и двинулась в сторону деревянного крыльца.

- Тань, - в голосе Шувалова звучала неуверенность, что немало удивило, - эээээ…

- Ну? – Ложкина резко обернулась и пристально смотрела на  Лёню. - Ну? Только не говори!..

- Танечка, ты бы не приехала иначе.

- Конечно, не приехала! Да, как ты… да, что б тебя, да, что б тебе пусто было, свистун малахольный!

- Татьяна, ты преувеличиваешь…

- Да пошёл ты! – она развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону подъездной дорожки. - Я русским языком говорила, что не хочу его видеть! И не буду!

- Татьяна, - Шувалов выглядел бы почти раскаявшимся, если бы не самодовольное лицо, - не будь ребёнком, вы расстались уже давно, все уже забыли…

- Я помню.

- Перестань, - он строго посмотрел на Ложкину, она внутренне собралась, но больше разозлилась. – Давай поступим так – сейчас ты войдёшь, такая… нарядная, посмотришь свысока, как королева, мысленно пошлёшь его… туда и пошлёшь, - он перехватил ругательство на ходу, слегка поморщившись от нецензурного слова, слетевшего с губ Ложкиной, - и будешь его полностью игнорировать. Ложкина, ты это сможешь.

- Да иди-ка ты тоже! Всё я могу, не понимаю – зачем?

- А я? – Шувалов смотрел, аки сама невинность. – А другие? Серьёзно, все хотят тебя видеть, мы собираемся раз в сто лет…

- Вот и собирались бы без меня.

- Без тебя нельзя, Танечка, ты наш ангел-хранитель.

- Вот дурачьё-то, - он злобно ухмыльнулась.

- Так заходишь? – показал в сторону двери.

- Всё равно у меня денег нет на обратную дорогу, - она злобно хихикнула и направилась к двери, мысленно посылая своего бывшего к праотцам, только дальше.

Когда, около трёх тысяч лет назад, две жизни назад, Ложкина пришла на Станцию Скорой Помощи обычной студенткой и попала в бригаду Шувалова, который был немногим старше, но  «уже врачом» – он  взял под покровительство Татьяну в прямом и переносном смысле. Симпатичная, с детскими чертами лица, девушка не сразу смогла влиться в, по большей части, мужской коллектив, но благодаря «лёгкой руке» и внешности, к ней по-особенному относились пациенты. Даже особо нервные успокаивались при виде Ложкиной, а уж истеричные бабушки – излюбленный контингент врачей и фельдшеров, – и вовсе обожали Танечку, Танюшу, деточку – так они её называли. Коллектив подобрался дружный, работа Ложкиной нравилась, но постепенно все разошлись. Кого-то перестала устраивать заработная плата, кого-то график, кто-то уходил из медицины, Шувалов сменил не только специализацию, но и город проживания. А Ложкина так и осталась на станции… не то, что бы её устраивала заработная плата или график, или она никогда не мечтала о чём-то более спокойном и даже менее опасном, но в целом она не собиралась никуда уходить, считая, что врач скорой помощи – это диагноз, и лечению не подлежит.

Там же, на станции, в свой первый год, она встретила свою первую «взрослую» любовь – Илью. Роман был бурным и едва не закончился свадьбой, белое платье до сих где-то валяется на высоких антресолях квартиры Ложкиной, но так же, как неожиданно начался, так же и неожиданно закончился. В один «прекрасный» день Илья объявил Татьяне, что «между ними всё кончено», не утруждая себя объяснениями.

Ложкина переживала расставание остро, но, в итоге, была благодарна за урок, из которого сделала два вывода.

 Первый: никаких служебных романов. Второй: никаких романов вообще. Её устраивали лёгкие, непринуждённые отношения «на пару раз» с обязательным: «Я позвоню», и уверенностью в голосе, что этого не случится. Всякие попытки ухаживаний она отвергала ещё на подлёте и была более чем довольна своим «свободным» статусом.

Так что, спустя час, Ложкина наслаждалась общением бывших коллег, их вторых половинок, запахом лета вперемешку с шашлыком, и вкусом вина, которое ей щедро подливал Шувалов.

- Хочешь спать? – заботливо поинтересовался хозяин дачи Лёша, полноватый и уже лысый, с круглым черепом мужчина. – На втором этаже есть комнатка, можешь сходить, вздремнуть, рубит же.

- А вы тут весь хавчик сомнёте, да? – зубоскалила Ложкина.

- Какая ты грубая, Татьяна, - появившийся, как из ниоткуда, Лёня.

- Ох, простите, - она закатила глаза.

- Да ничего, мы привычные, - засмеялся Лёша, который работал теперь в городском стационаре. – Это Леопооооольд у нас из высшего общества, а мы так…

- Это да, - кивнул Лёня и уставился на Ложкину.

- Павлин самодовольный, - прямо вернула взгляд Ложкина.

Шувалов засмеялся и, развернувшись на пятках, двинулся в сторону спутницы, с которой приехал - высокой блондинки. Лёня был высокий, Ложкина не смогла бы сказать его точный рост, но никак не  меньше одного метра девяносто сантиметров, а блондинка Алёна была ниже его, меньше, чем на половину головы. Где Шувалов находил таких красоток, задавались вопросами многие, но каждый раз он приезжал с разными, но идентичными дамами, похожими друг на друга, словно клоны. «Впрочем, с его-то новым местом работы, - подумала Ложкина, - это вовсе не сложно».

Этот экземпляр девушки был приветлив, источал улыбки и, в общем, производил благоприятное впечатление на окружающих и, что особенно ценно, Алёна не заигрывала, как другие её предшественницы, с друзьями Шувалова, чем снискала одобрение у вторых половин служителей Гиппократа.

Ближе к вечеру, почти ночи, хотя на улице было светло, пьяненькая компания сходила не один раз на озеро, Ложкина успела выспаться прямо там, лёжа на покрывале, два раза пожарить мясо, допить весь припасённый алкоголь и отправить «гонцов» на мопеде за новой порцией в местный магазинчик, потравить анекдоты, рассказать тяжёлые или курьёзные случаи из практики, пожаловаться на жизнь, не единожды выпить стоя за присутствующих дам и любовь – левой рукой, – и, в конце концов, дошли до игры в «фанты». Когда Татьяна вытащила незатейливое «выполнить желание соседа справа», коим оказался Шувалов, он, хищно улыбнувшись, сказал, что своё желание он скажет Танечке наедине и без свидетелей, чем вызвал смешки и едва ли не улюлюканье пьяной компашки.

- Ну, - спросила Ложкина, сидя уже ночью, когда большинство людей или разъехались по домам, или спали, в том числе Алёна, которая отправилась в гостиницу, и Илья, который раскатисто храпел в маленькой комнатке на втором этаже, - что у тебя за желание? Трахаться я с тобой не буду, - она попыталась придать голосу строгость, но вместо этого засмеялась.

- Это почему? – Шувалов изображал обиду, но это не очень хорошо получалось, в итоге он тоже рассмеялся,  обнимая Ложкину, которая хихикала ему в грудь, хватая за свитер крупной вязки.

- Помрёшь ведь, малахольный, - она снова засмеялась.

- Об-жаешь, я очень даже…

- Ой, давай без грязных подробностей, - Ложкина поморщилась.

- Когда брезгливая стала-то?

- Всему есть пределы, Шувалов, - она оглядела мужчину рядом, он был приятной внешности, спортивного телосложения, его глаза смотрели с одобрением и немного свысока, в общем, не будь это Леопольд Аксольдович Шувалов – почти идеальная пара на ночь, но это был Лёня, отчего Ложкина снова прыснула. – Так что за желание-то? Прокричать «кукареку»? Попрыгать на одной ноге?

- Всё серьёзней Ложкина, - он прижал к себе Татьяну, потёр её холодные руки, снял с себя свитер и надел на девушку, - всё очень серьёзно.

- Ты меня пугаешь.

- Сам боюсь, но дело щепетильное, и доверить его я могу только тебе.

- Да говори уже.

- Понимаешь, Ложкина, у меня есть мама.

- Да ты что… невероятно, - Ложкина покосилась на парня, силясь собраться с мыслями и догадаться раньше о желании Шувалова.

- Так вот, Ложкина, у меня есть мама, и маму крайне огорчает мой образ жизни.

- А какой у тебя образ-то? По-моему, ты в шоколаде.

- В шоколаде, да, но я… не обременён постоянными отношениями с женщиной.

- Не женат, в смысле? Прости Шувалов, это не ко мне!

- Женат – это было бы идеально, - помолчал, - для мамы, - продолжил, - хотя бы познакомить её с девушкой, как своей девушкой… мол, живём вместе, душа в душу, всё, что полагается.

- Так познакомь с этой…- Ложкина сделала вид, что забыла имя, - с Машей сегодняшней.

- Алёной, - поправил Шувалов. – Нет, она не подходит, у мамы свои представления о прекрасном, и они несколько расходятся с моими.

- Алёна же миииииленькая.

- Да, но не ми-ми-ми, согласись, - Шувалов выглядел серьёзным.

- Нет, не ми-ми-ми, - поддакнула Ложкина.

- Если  знакомить маму с девушкой для неё, то надо, чтобы девушка соответствовала её представлениям, понимаешь?

- Нет.

- Ты, Ложкина – идеальный вариант в глазах моей мамы. У тебя почти ангельская внешность, а если ты будешь меньше говорить и больше улыбаться, то ситуация станет и вовсе прекрасной.

- То есть я – ми-ми-ми.

- Определённо! – он оглядел Ложкину. – Ты – идеальное ми-ми-ми, главное – меньше говорить.

- И как ты планируешь нас познакомить? – Ложкина уже решила, в каком направлении она отправит Шувалова с его планом, но дослушать было интересно.

- Ты поедешь со мной в отпуск, - спокойно произнёс Лёня, пока Таня искала свою упавшую челюсть. – И там вы познакомитесь.

- А не пошёл бы ты! – и Ложкина указала – куда именно, отчего Лёня поморщился, но от замечания воздержался.

- Ложкина, у моей мамочки больное сердце, ты же клялась.

- Тебе я не клялась, и вообще, ты перепил или принял чего-то? Откуда такие мысли? Комедий пересмотрел? Ты как себе это представляешь? «Здравствуй, мама, это Ложкина, моя девушка», - так?

- Примерно. Тань, ну что тебе, сложно? У тебя же отпуск через неделю, чем будешь заниматься? Снова в городе торчать? Пару раз на природу выберешься... пару раз в кино сходишь, один раз мужика подцепишь. А я тебе предлагаю полноценный отдых на мо-о-о-оре.

- Море? – Ложкина посмотрела с интересом.

- Угу, я родом из южного городка, помнишь? У родителей большой дом, гостевой дом рядом, для отдыхающих, бассейн… Для тебя – всё за мой счёт, включая дорогу. Подумай, Ложкина, устрою тебе экскурсию по побережью, прогулки морские, из окон – вид на море… И климат какой… и всё это за мааааленькую услугу – скажем моим родителям, что ты – моя девушка.

- А потом что? Как выкручиваться-то будешь? Я – не твоя девушка.

- Отпуск у меня потом года через три будет, может, у меня к тому времени уже действительно появится девушка, может, я даже женюсь, но сейчас – это будет небольшая ложь во спасение. Таков план.

- Сомнительный план, Лёня. Очень сомнительный, ты взрослый, солидный мужчина, а мелешь какой-то бред.

- Мооооооре.

- Бред.

- Сооооооооолнце.

- Ой, бред.

- Пляааааааааж.

- Блядь.

- И тебе даже не надо будет готовить, - это был последний и самый убедительный аргумент в пользу этой сомнительной аферы.

- Ладно, Шувалов. Но я ничего не обещаю и ничего не гарантирую, не прокатит – я не виновата.

- По рукам, Ложкина.

- Кстати, а что ты скажешь своей этой… Маше.

- Алёне. Ничего, она едет с подружками на Доминикану…

- Знаешь анекдот, «а я свою ебу сам»?

- Ну, а я не против поделиться, Ложкина, - улыбнулся Шувалов. – Ну, что, ты остаёшься или едешь со мной?

- С тобой, - решительно сказала Таня, - хватит, насмотрелась уже.

Она не стала уточнять, и без того было понятно, кто сегодня раздражал Ложкину, и кому досталось больше всех от её языка. Илья, впрочем, всё стерпел и даже неуверенно, но улыбался, как старой знакомой.

Здравствуйте. 

Знаете, я как-то устала от зимы, которая никак не заканчивается, поэтому решила поторопить лето. 
Это очень простая и летняя история про любовь злючки Ложкиной и Самого Леопольда Шувалова. (тут дважды КУ))) Надеюсь, это будет забавно и легко читать.

Моя бета по-прежнему Оксана. Спасибо ей огромное! 

Форум.