Часть 2.

Ехать часа два, все это время Вася крутится в своем кресле, бесконечно задает вопросы про бабушку и дедушку, просит мой телефон поиграть, потом папин, потом засыпает, прижимая к себе изрядно потрепанного Маню.

Мы подъезжаем к обычному двухэтажному дому из красного кирпича с крышей из черепицы, с ухоженной лужайкой и цветами. Это выглядит красиво, но странно, ведь цветы не растут сами по себе, и видимо вопрос самополива цветов занимает меня на какое-то время, потому что я не вижу, как Вася выскакивает из машины и бежит к калитке, хлопая ею, с криками: «Дедушка!»

- Василина?

- Василина?

- Василина, - слышу я с третьего, как я думаю, раза, - Вася… пойдем?

Я уже порываюсь встать, как руки притягивают мое лицо, и я ощущаю невесомый поцелуй, который тем не менее совсем нельзя назвать невинным, потому что через время мои глаза закрываются, а между моих губ оказывается язык Егора, который я с готовностью принимаю, кажется забыв, где мы… Открывая глаза, я вижу через лобовое стекло красивую женщину. Я зажмуриваю глаза, решив, что эндорфины в моей крови сыграли какую-то шутку, и я брежу, но, открыв их снова, я вижу эту же женщину. Она одета в простое платье, на ногах у неё сланцы, но выглядит она так, словно только сошла с подиума или рекламы фешенебельной мебели.

- Пойдем…

- Привет, мам, - мои глаза стараются не вылететь из орбит, потому что, уверена, мне нужны мои глаза, но эта женщина никак не может быть мамой Егора, в смысле, она вообще не может быть мамой… Она может быть бестелесным фееобразным существом, но никак не мамой, которая заботится о красоте клумб на лужайке рядом с двухэтажным кирпичным домом.

- Мам, это Василина. Василина, это моя мама Анжела…

- Просто Анжела достаточно, детка, - обращаясь к Егору, переводя на меня взгляд.

«Детка»? Мама Егора – Крестная Фея, за пазухой у которой наверняка лежит пара-другая хрустальных туфелек и эксклюзивный парфюм, называет двадцатисемилетнего обладателя самой аппетитной задницы «детка»… Мир сошел с ума.

- Рада с тобой наконец-то познакомиться, Василина, пойдем в дом и зови меня по имени, пожалуйста, меня чертовски смущает отчество Сигизмундовна…

В этом есть резон, меня бы тоже смущало. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Егора и убедиться, что это не шутка, но вижу только его задницу, потому что он нагнулся за вещами в багажнике. У «Октавии» очень большой багажник.

На крыльце дома я увидела мужчину, обыкновенного мужчину и наконец-то поняла, что я не в параллельной вселенной, созданной специально для крестных фей.

- Василина? Очень приятно. Я Сергей, отец того обормота, который привез тебя сюда, за что я ему очень благодарен. - Он приобнимет меня совсем немного, потому что у него на руках сидит Вася и стучит по голове Маней, который танцует веселый танец на седых волосах Сергея.

Теперь мне становится понятно, откуда в правильных чертах лица Егора присутствует грубоватость, от кого у него такие невероятно глубокие серые глаза и улыбка, которая может растопить ледники Ледовитого океана. Мне нравится, как выглядят лучики морщин вокруг глаз отца Егора, и я ловлю себя на мысли, что очень хочу когда-нибудь увидеть такие же вокруг глаз своего продавца.

Позже меня знакомят с бабушкой Егора и Насти, и меня ждет еще одно потрясение, потому что передо мной стоит мама феи крестной, на ней соломенная шляпа с огромным пионом и лак на ногтях в цвет этого цветка. И я всерьез задумываюсь о возможности клонирования человека, и была ли на самом деле овечка Долли первым опытом или женщины этой семьи все же стали первыми экспериментами.

- Называй меня Антонина, Василина.

- Вас тоже смущает отчество? - спрашиваю я.

- По большей части, меня смущает мой возраст, хотя отчество Петровна еще хуже, чем Сигизмундовна, - заговорщицки шепчет мама феи крестной.

Когда поодаль от беседки, где Вася играет со мной в морской бой, я наблюдаю, как у барбекю собрались три поколения женщин, а рядом улыбается Егор своей невероятной улыбкой, у меня складывается впечатление, что я наблюдаю за ожившей рекламой, где неприлично красивые люди на фоне неприлично синего неба рекламируют здоровый образ жизни.

- Немного жутко смотрится, правда? - сказал подошедший Сергей.

- Что есть, то есть… - честно отвечаю я.

Сергей смеется.

К вечеру мне нет дела, красивы ли женщины семьи Егора, потому что к красоте привыкаешь так же быстро, как и к некрасивости, и на первый план выходят привычки человека.

Анжела, проходя мимо своего мужа, задевает его рукой, плечом или попой.

У Насти удивительно живая мимика, и сейчас она в процессе разговора изображает хомяка, ленивца и порой хищную кошку, потом смеется и не перестает спорить с братом, разговаривая слегка свысока, несмотря на то, что он всегда во всем с ней соглашается.

Антонина, та, что Петровна, шевелит ушами. Это кажется забавным, даже отчаянно смешным, когда женщина элегантного возраста вдруг подмигивает правнучке и начинает шевелить ушами, отчего Вася сначала смотрит, открыв рот, а потом взрывается смехом, прыгая у меня на коленях, и я опасаюсь, что она отдавит их. Все же она довольно рослая девочка, и теперь я точно знаю, что она вырастет с такими же стройными клонированными ногами.

Но главное – Егор шепчет мне на ухо: «Давай потанцуем».

И мы танцуем. Босиком. На мягкой траве.

Не обращая внимания на его семью, потому что я ни на что не могу обращать внимание, когда меня окружает кокон из рук продавца, я слышу размеренный стук его сердца, и тихое шептание «спасибо, что поехала со мной, Василина».

Я уже достаточно утомлена и, по большей части, возбуждена, скорей всего, это эффект от травы под голыми ногами. Вася спит, и Егор сказал, чтобы я поднималась в комнату, его бывшую комнату, но которая до сих пор «числится» за ним, как моя комната в квартире родителей «числится» за мной, и выложила вещи из сумки в комод. Мне кажется вполне уместной такая просьба, ведь чем раньше я доберусь до тела своего продавца, тем лучше. Егор также уточнил, на всякий случай, что в доме отличная шумоизоляция, а на втором этаже только мы и Настя, но она вряд ли будет ночевать дома, «соскучилась по подружкам».

Бывают странные моменты, когда ничего, кроме как «ничто не предвещало» сказать нельзя. Открывая верхний ящик комода, я увидела много фотографий, очень много, фантастически много. Наверное, если распечатать все мои фотографии за всю мою жизнь, включая случайные и общие – такого количества не наберется.

Не надо сильно всматриваться, чтобы понять, кто на этих фотографиях. Вася сильно похожа на свою мать…

Фотографии, где совсем юная, невероятно стройная девушка стоит на фоне зелени и неба, где Егор обнимает её, где держит на коленях, где целует в шею, где кружит её на руках, где она в свадебном платье и, несмотря на свой очевидный живот, она всё еще невероятно стройная, фотографии, где их губы переплетаются… Где малюсенькая Вася сидит на руках все так же стройной девушки… Это похоже на подглядывание в замочную скважину, я не могу отделаться от ощущения, что увидела то, что не должна была видеть, как если случайно прочитать чужую переписку или стать нечаянным поверенным тайн… От этого странный холодок бежит по позвоночнику, но руки перебирают фотографии отдельно от моего мозга. Кинопленка… Это не должно меня удивлять или злить, ведь я каждый день вижу итог этой связи, я учу этот итог читать и разрешаю откусить кусочек теста на вареники.

Именно этот итог целует меня обязательно на ночь, даже если я ночую одна дома, придя за руку с Настей. Именно глаза этого итога смотрят с фотографий, оставленных в верхнем ящике комода…

- Прости, - слышу над своей головой.

Меня одергивает. Есть правило: никогда не разговаривать с человеком о том, о чем он не готов говорить. Егор никогда не рассказывал о своей жене и почему он остался один с Васей, я не спрашивала… Не то, чтобы я не задавалась вопросом… Просто – высшая степень непродуктивности задаваться вопросами, на которые тебе не спешат ответить – так всегда говорит мой папа. Он, чаще всего, прав.

Быстро одернув руки от фотографий, я говорю быстрое:

- Прости, прости, я… я… я должна была сразу закрыть… мне жаль, правда, - мой голос звучит как-то странно, но я же не собираюсь заплакать… наверное… просто мне стыдно… отчего-то.

- Василина, прости, я забыл про них.

- Ничего… - я все еще не собираюсь плакать, просто мне стыдно, как бывает стыдно, когда увидишь что-то, что не предназначалось для твоих глаз…

- Дай пакет, я сожгу их, - и я наблюдаю, как фотографии безжалостно отправляются в большой полиэтиленовый пакет, лишь изредка серые глаза скользят по ним, а иногда и пальцы.

- Подожди, подожди, - вдруг вспоминаю я. - Ты не должен! Василиса, она начнет спрашивать… понимаешь? Это важно… мне кажется, верней, я не уверена… оставь их тут, где они лежали… это не имеет значения… да, это не имеет значения для меня… - я же не собираюсь плакать.

- Уберу их на чердак, - кидая последнюю фотографию в огромный пакет, разворачиваясь спиной ко мне.

Выглядывая в окно, я увидела силуэт продавца и огонек сигареты в беседке. Ситуация стремительно выходила из-под контроля, я не видела, что бы Егор курил до этого… Все это довольно неприятно и сюрреалистично, но думаю, что для Егора это не менее странно, а, скорей всего, даже больше, ведь это не я осталась одна с ребенком… В моей голове начинают стремительно крутиться вопросы, я совсем не уверена, что смогу их не задавать, но так же я уверена, что мне обязательно нужно спуститься к Егору…

- Почему? Почему ты остался один? – не выдерживаю я, - Я имею ввиду твою семью… и жену, конечно же…

- Я не уверен, что тебе захочется это знать, Василина.

- Может... все же?

- Ты же все равно будешь задаваться этим вопросом, не так ли…

- Скорей всего, - признаю я.

- Лёльке… я так называл Алёну, не было шестнадцати, когда мы познакомились.

- Шестнадцати? – кажется, мне не удается скрыть удивления.

- На самом деле, ей только исполнилось пятнадцать… - сглатывая, произносит продавец.

В моей голове судорожно отсчитывается счетчик времени... Егору 27, Васе почти 5, значит на момент рождения ему было 22…

По сравнению с пятнадцатью – это пропасть, хотя… ну, не сразу же у них появился ребенок… я имею ввиду… Но пятнадцать лет? Ради бога. Это же ребенок…

Я молчу…

Я молчу… Не мне судить, к тому же, я не знаю всей истории.

- Я увидел Лёльку на генеральном прогоне, она шла ровно на меня, потом подмигнула и… в общем, потом я уже мало что понимал. Все были в ужасе, в шоке… Мне было все равно… Я слетел с катушек… бросил академию… Все, что я хотел, быть с ней...

- Академию?

- Я учился в ветеринарной академии… неважно… Она не хотела принимать таблетки, боялась потолстеть, а я… блять, я такой идиот, мне нужно было во что бы то ни стало чувствовать… Она забеременела, я не знал, я не знал, пока это не стало очевидно и слишком поздно… я отвез её к врачу, договорился… она несовершеннолетняя… но я договорился, но было уже поздно.

- Ты хотел, то есть ты не хотел…

- Я не хотел ребенка. Мне нужна была Лёлька, а не ребенок. Потом я нашел другого врача… она из неблагополучной семьи... знаешь, формально… у неё только мать… так что несовершеннолетняя мать-одиночка из неполной семьи вполне подходит под социальные показания… и приличная сумма денег, конечно же… Но она не захотела.

- Она хотела ребенка?

- Нет, она просто боялась… просто боялась, это больно, преждевременные роды больно… словно от этого ребенок рассосется, и роды в срок не будут болезненными… Ей не было шестнадцати… так глупо… И я, как честный человек… хотя никогда им не был…

- Не был?

- Эм… у меня были проблемы с моногамностью… понимаешь? У неё тоже, но я Это начал. И мог бы остановить, наверное… мог… не стал…

- Проблемы с моногамностью?

- Я никогда не мог быть с одной женщиной, даже с Лёлькой… - и это «даже» мне совсем не понравилось. Я имею ввиду, о таком же предупреждают, или нет? Например, «Привет, меня зовут Егор, и я изменяю всем своим женщинам». Мы никогда не обсуждали этот вопрос, отчего это казалось очевидным, но очевидно только то, что это не всем очевидно…

- Я был таким сладким блядским красавчиком, а вокруг подруги Насти… и Лёльки… После рождения Васьки все стало еще хуже, я попросту не приходил домой… А должен был, ей было шестнадцать… она, нахрен, не понимала ничего... я тоже, когда потом видел её то с одним, то с другим… и я Это начал… Потом она попросту ушла… а потом и вовсе уехала, подписав отказ от Василисы… Настя увезла нас в один день к родителям, но это мало чем помогло… Меня не было три месяца… Три… я вообще ничего не помню из этих трех месяцев, только то, что мне было жаль себя, я не хотел ребенка, не хотел, и меня, блядь, кинули с ним… а она все мелькала и мелькала на страницах журнала… и это сводило с ума… Пока отец не сказал, что лишит меня прав на Василису, и он бы это сделал…

- Каак?

- Хм, достаточно было пары анализов, чтобы признать меня неблагонадежным… Он дал мне пару месяцев, что бы я разгреб все дерьмо, которое наворотил… или убирался из их жизни с Василисой. А Васька… она маленькая… беспокойная была, она и сейчас бывает ночью плачет, ты знаешь, но тогда… я приходил домой, и бабушка укладывала мне на грудь Ваську, даже если я был в дымину... и сидела рядом, Васька засыпала, цеплялась своими ручонками за мои волосы… Мне некуда было идти… бабушка продала свою квартиру, отдав деньги нам с Настей, сказала, что вечно жить не собирается, а деньги нам нужны сейчас… так что большую часть времени она теперь живет на этой даче… Мы купили две квартиры и взяли в аренду два магазина. Настя передумала быть моделью после… после… неважно… Я бы не справился без Насти, никогда…

За время монолога Егор выкурил едва ли не пять сигарет, а сейчас смотрел в одну точку… Я смотрела в ту же точку, пытаясь найти там что-то…

- Эм, Егор… у тебя и сейчас эти проблемы?

- Какие именно, Василина? С алкоголем? Со съехавшей крышей?

- С моногамностью… для начала… - отчего-то хочется прояснить этот вопрос, другие вопросы тоже крутятся на языке, но это вопрос вылетает первым. Я взрослая женщина и должна знать правила игры, даже если после проигрыша, а в нем я уверена - пять выкуренных сигарет и целый ящик фотографий довольно красноречиво говорят об этом.

- Василина… Вася, - его руки на моих руках, - Вася, я не изменял тебе и не собираюсь, я знаю, что такое терять и боюсь потерять… тебя… пожалуйста, останься со мной, Василина…

- Но ты же… ты… - а вот теперь я действительно плачу, - ты любишь свою Лёльку.

- Нет, Василина, нет. Не один наркоман не любит свой наркотик. Она не имеет значения... для меня…больше никогда не будет иметь, мне страшно потерять Тебя.

И хотя он не говорит слов «я люблю тебя» или «ты особенная», я верю ему… ведь в конечном итоге он справился, он не хотел ребенка, но теперь он души не чает в своей Ваське, и даже когда он приходил под утро, пьяный, Васька спала на его груди... а эта девушка, его наркотик… ведь излечиваются от любой зависимости, мне хочется так думать, поэтому я шепчу ему…

- Давно не танцевал? – и включаю музыку на своем телефоне, делясь с ним наушником, которого, конечно не хватает из-за разницы в росте, и он попросту поднимает меня, обернув свое тело моими ногами и отвечает:

- Давно…

Егор.

(через неделю после знакомства с родителями)

- Егор?

Черепно – Мозговая. Открытая.

Лёлька.

Все та же.

Её рука на моей руке.

- Дай ключ от машины.

Моё сознание – Крыса. Она – Нильс с дудочкой.

Иду.

Лобовое стекло.

Отражение.

Память.

Я вижу тебя в кремовом платье, ты кружишься на дорожке, освещенной одним единственным фонарем, завихрения мотыльков над головой. Она – мотылек. Я – её свет.

- Так будет всегда? – говоришь ты.

- Всегда, - вторю тебе я.

Мы курим одну на двоих. Блестки с твоих волос осыпались на лицо. Твой блеск для губ пахнет малиной. Она – малина. Я – её сорвал.

- Так будет всегда? – говоришь ты.

- Всегда, - вторю тебе я.

Ты запуталась в простынях. Сливочного оттенка. Как твоя прохладная кожа.

Твоя кожа – персик. Я – нож, рубанувший до косточки. Сладкий сок стекает мне в рот.

- Так будет всегда? – говоришь ты.

- Всегда, - вторю тебя я.

Центр города. Отель.

Лифт.

- Что мы делаем?

- Мы? Стоим… - пальцем по… действительно стоим.

Моё тело – Крыса. Она – Нильс с дудочкой.

Номер.

Глаза в Глаза. Тонкие пальцы. Холодные.

- Что ты хочешь, Алёна?

- Тебя…

- Меня?

- Тебя…

- Ты появилась через четыре года, и всё, что ты хочешь... это меня?

- Почему нет, Егор?

Губы.

На моей шее.

Прижимается.

Не такая…

Холод.

Прозрачные пальцы расстегивают мои джинсы.

Моё тело – Крыса. Она – Нильс с дудочкой.

Дергаю за волосы. Разворачиваю.

- Хочешь меня, Алёна?

В ухо.

Белья нет. И не было.

Ты не готова. Даже рядом.

Плевать.

Моё тело – Крыса.

- Хочешь? Бери…

Одним рывком.

Больно. Тебе больно.

С каждым толчком тебе больно.

Больно за каждый всхлип «мамочка».

Больно за каждое чертово восьмое марта.

Больно за каждый вопрос «почему»

Больно за каждый мой ответ.

- Хочешь? Бери…

- Мне больно, Егор!

- Хм…

- Перестань…

Слезы.

Щекой в стену.

Волосы на кулак.

- Ты можешь меня попросить, Алёна, я помню, как сделать тебе приятно.

Моё тело – Крыса.

- Пожалуйста.

- Пожалуйста, перестать?

Сильно за волосы. Сильные качки. Извращенный секс. К черту подготовку. Меня не готовили.

- Пожалуйста, сделай приятно…

Отлично.

Мое тело – Крыса.

Давится моими пальцами.

Пальцы знают, что делать. Помнят точки. Добавляют стимуляции.

Финиш. Вместе.

- Ты – дрянь, Алёна.

- Ты пожалеешь об этом, Егор!

Тебе больно. До сих пор. Тебе будет больно. Долго.

Я УЖЕ жалею об этом.

В пиве слишком много виски.

Такси слишком медленно едет.

- Настя…

- Мудак.

- Что это?

- Марганцовка, пей, я не хочу, чтобы ты сдох.

Не важно.

Я сдох.

Я уже сдох.

Для этого не нужно блевать желчью.

Дорогие читатели не забывайте благодарить автора – Наташу  и редактора - Свету.
Наверное это один из немногих моментов, когда мне хочется рвать и метать. Ну или тяпнуть коньячку))) Он говорил, что боится потерять Васю, но появилась его Лёлька и вот...
Ждём вас на Форуме.