Прежде чем вплотную взяться за свои чертежи до самого ужина у Эммета, Алексайо оставляет нам с Розмари две большие тарелки с удивительно-нежной, сливочной «Карбонарой». На тарелочке рядом прилагается уже натертый мужем пармезан, а паста посыпана небольшой порцией перца, добавляющего блюду пикантности.
Я знала, что Эдвард умеет готовить. Но чтобы еще и так красиво, так заботливо подавать – сюрприз…
Розмари тоже не верит своим глазам. Она заходит в столовую как раз тогда, когда я кладу возле ее тарелки вилку и нож, и немного теряется, оглядывая все это великолепие.
- Рестораны так быстро доставляют еду, Белла?
Меня пробирает гордость, а на губы просится улыбка, удерживать которую не вижу смысла. Она наполняет жизнь новыми красками.
- Это дело рук Эдварда, Роз, - хитро отвечаю я, - не откажешься попробовать?
- Он готовит?
- Знаешь, здесь говорят «талантливый человек талантлив во всем».
На такое ответить женщине нечего. Она присаживается на свой стул, оставаясь в комнате, и нерешительно глядит на пармезан.
Сегодня Роз в прежних джинсах и синих тапочках, но блузка у нее новая, темно-бордовая. И мне почему-то сразу же вспоминается любимый цвет Рональда. Неожиданно.
Первую пробу с нашего обеда снимаю я. Накрутив на вилку несколько спагетти, поддеваю ее острием кусочек ветчины в ароматном сливочно-яичном соусе. Вкусовые рецепторы замерли в предвкушении.
И пармезан… боже, как дополняет это блюдо пармезан…
- Мне говорили, мистер Каллен родился в Греции, - Роз так же пробует макароны, не скрывая приятного удивления их вкусом, - там тоже популярны спагетти?
- Просто я люблю эту пасту, - пожимаю плечами, взглянув на маму из-под ресниц, - он приготовил ее для меня. И для тебя, конечно же.
- Я не рассказывала ему о твоих любимых блюдах.
- Я знаю. Я ему рассказала.
Еще одна вилка пищи Богов. На самом деле. Будто бы это блюдо принесли прямиком с Олимпа, не забыв поперчить. Эдвард восхитителен. И больше он никогда на свете не позволит себе при мне отрицать собственное кулинарное мастерство. На какое количество блюд оно бы не распространялось.
- Белла, я понимаю, что за обедом не самое лучшее время… но я боюсь, лучшего нам с тобой не представится, - спустя пару минут трапезы, в которой нет ничего, кроме неги для желудка, произносит Розмари. Серьезно.
- Мам, не отговаривай меня, пожалуйста, - устало шепчу, вспомнив, как прошел вчерашний ужин, обреченно водя вилкой по стеклянной поверхности тарелки. Гжелевая. С заморскими цветами. Боже мой, это ведь ее я раскрасила одной из первых… да-да, вот подпись, под этой капелькой соуса, «Изз»… Эдвард нашел ее. Он о ней вспомнил.
- Я не отговариваю, - Розмари решительно качает головой, словно бы о таком никогда и не думала, - моя девочка, я вообще не намерена сейчас высказывать свое мнение. Я… я увидела достаточно.
Мне вспоминается та картина раннего утра, когда варила манку. Мама тогда сделала вид, что ничего не было, ничего она не заметила, и, стоило нам закончить вальсировать, как ее и след простыл, а когда Эдвард подошел к комнате, дверь была закрыта и вокруг тишина… так что каши она не отведала. Но не похоже, чтобы сильно об этом жалела. Паста компенсировала все.
И та же паста послужила напоминанием нашей нежности, которую не посчитал бы искренней лишь слепой.
- Я рада, если это так, - тихонько произношу, как можно проникновеннее посмотрев в ее синие глаза.
На самом деле, не могу до конца поверить, что Розмари здесь. Я столько времени ждала нашей встречи, так хотела разделить с ней всю свою радость, так мечтала получить одобрение… и убедилась, в который раз, что не всегда наши ожидания соответствуют действительности.
- Это так, - подтверждает миссис Робинс, - я просто хотела расспросить тебя… о вас. О ваших отношениях.
Паста внезапно становится чуть переперченной.
- Я не знаю, смогу ли ответить на все вопросы. Пожалуйста, давай без провокаций, Роз.
- Какие провокации, Цветочек?.. – она нерешительно прикусывает губу, вспомнив это прозвище, но едва видит, что я не против, продолжает, - Эдвард любезно предложил мне пожить у вас. Я здесь гостья. Я не имею на них права.
- Ты желанная гостья, Розмари…
- Тем не менее, это не отменяет «птичьи» права, - женщина невесело усмехается, - ладно, Белла. Это как отступление. Я просто хочу сокровенных ответов, если ты будешь вольна их дать, и правды. Я пропустила большой отрезок твоей жизни, моя девочка, и хотела бы его наверстать.
В ее искренности не усомниться.
Я как раз накручиваю на вилку еще немного спагетти с ветчиной, и аппетит вздрагивает, едва не убегая. От растроганности? Или бабочек в животе?
- Я слушаю, мама.
Выждав небольшую паузу, миссис Робинс наливает в свой стакан гранатового сока, стоящего здесь же, на столе. Чем-то напоминает вино, но безалкогольный и куда более сладкий. А еще – я его люблю.
Роз удивлена маркой. Знакомой, американской маркой. Но ничего не говорит. Уже принимает это как должное.
- Когда ты поняла, что его полюбила? – с капелькой дрожи вопрошает ее голос.
Что же, это проще, чем я думала. Мне доставляет удовольствие говорить об Эдварде в таком ключе. К тому же, каждое слово – лишнее убеждение для Розмари, а это бесценно. Я хочу, чтобы она верила мне, чтобы меня принимала. Я не желаю терять маму.
- Когда Эдвард сказал мне, что мы – семья.
- Так и сказал?
- Да. В начале марта.
- Когда ты еще была «голубкой»?
- Вроде того. Это было его серьезным отступлением от плана…
Роз вздыхает.
- Он поступил так из-за желания? Белла, прости мое любопытство, будь оно не ладно, но мистер Каллен… принуждал тебя? Хоть к чему-нибудь, хоть однажды? Я клянусь, что не стану вмешиваться. Я просто хочу знать.
Я тоже вздыхаю. И отодвигаю свою пасту чуть дальше, доверительно наклоняясь над столом в сторону Розмари. Прямо к ее синим-синим глазам.
- Мам, на самом деле, это я его «принуждала»… - загадочно блеснув ими, произношу я.
- Во время грозы?
- Нет, намного позже, - не могу скрыть того, что при упоминании этого слова мурашки все еще пробегаются по спине. Но вчерашняя ночь, хорошо подвешенный язык Эдварда, его уверенность и мастерство успокаивать меня доказали, что все не столь страшно. Можно с ним справиться, если есть желание. Если хватает сил доверить кому-то всю свою боль.
- Но почему тогда такая скорая свадьба? – Розмари конфузится, задавая этот вопрос, но не может промолчать. Ее он тревожит. – Если ты не?..
- Я не беременна, нет, - опускаю голову, не решаясь признаться матери, что вряд ли когда-либо буду в положении в принципе, это окончательно разобьет ей сердце. Не сейчас, - просто мы сочли, что так будет лучше. Зачем тянуть время?
- У тебя оно не ограничено. Ты не думала подождать немного, проверить ваши чувства?..
- Я проверила их задолго до свадьбы, мама. Честно. Я ни секунды не сомневалась, отвечая «да».
- Настолько, что обвенчалась в православном храме…
- Имеет ли это коренное значение? – я чуть не закатываю глаза, - для меня было важно обвенчаться с Эдвардом. И знаешь, если на то пошло, я бы могла сделать это и в мечети. Я его люблю - все просто.
Соглашающаяся со мной, женщина не спорит. Просто отрывисто кивает, снова невесело усмехнувшись. Берет еще вилку пасты. Она ароматная и горячая, еще не остывшая, будоражит вкус. Я тоже не удерживаюсь.
- Ты… - Розмари тушуется, раздумывая, стоит ли этого говорить. - Ты не позвала меня на свадьбу потому, что думала, я помешаю ей?
Это напоминание меня расстраивает. Я, наверное, никогда не смогу простить себе и собственной нерасторопности того, что вместо Роз в самый главный день одевала меня незнакомка-Агнесса. Я мечтала, чтобы это была Розмари. Хотя, справедливости ради стоит заметить, что в свете последних событий, открывшихся так внезапно, возможно, ее отсутствие было и к лучшему. Эдвард тогда еще не до конца верил в наше будущее… даже с кольцами…
- Нет, мама, - честно даю ответ я, - тогда я и подумать не могла, что ты можешь быть… против. Я говорила, это случилось крайне внезапно, и я просто не успела тебя пригласить. У нас на все было три дня.
- Эдвард повез тебя на свою Родину…
- Он хотел подарить мне себя, - как романтичная девчонка, запрокидываю голову, мечтательно оглядывая карнизы штор над окнами за моей спиной, - и подарил самую настоящую сказку. Если ты захочешь, я могу показать тебе фотографии.
- У вас есть свадебный альбом? – брови Розмари взлетают вверх. Она совсем на себя не похожа.
- Есть. Это ведь главное событие нашей жизни, мама… настоящее, - моя улыбка становится растроганно-грустной от того, что никогда более этот день не повторится. Самый чудесный за все мое существование.
Роз внимательно слушает. Мало того – она внимательно смотрит на меня. И ни одна деталь, даже самая мелкая, не скрывается от ее приметливого взора. Материнского, а значит – зоркого. В самом прямом смысле этого слова.
Когда я заканчиваю, она определяет для себя дальнейший сценарий действий. Решительно отодвигает тарелку с пастой, как бы ни была та вкусна, и поднимается со своего стула. Первый шаг мне навстречу делает зажато, пересиливая себя, а вот второй… второй уже проще. Легче. И третий. И четвертый.
Я быстро встаю, пока она не подошла так близко, дабы обнимать меня сидящую, и отхожу от стола. Не хочу, дабы потом пришлось кому-нибудь из нас убирать пол от липких сливочных макарон.
- Мой Цветочек, - полувсхлипом, полувздохом шепчет мама, протягивая руки вперед.
И я откликаюсь.
Мы стоим посреди столовой, обе со стремительно влажнеющими глазами и подрагивающими пальцами. Я держу Розмари за талию крепко-крепко, наверное, как в детстве, а она с лаской гладит мои волосы, не запутывая пряди. Она – мама. Моя чудесная, моя родная, моя любимая мама. Она не бросала меня, она здесь.
Эдвард прав, кто бы еще за столько миль примчался, кроме нее, спасать меня? Кто бы за меня вступился перед Великим и Ужасным «старцем»? Розмари… уникальна. Как и все те люди, что равноправно владеют моим сердцем.
- Я соскучилась, - проникнувшись моментом, сокровенным шепотом выдыхаю я. Прижимаюсь к теплому плечу в темно-бордовой блузке.
- А я как соскучилась, - таким же шепотом вторит Роз, мотнув головой, чтобы прогнать лишние слезы, - моя девочка, ты – самое главное, самое важное создание в моей жизни. Я никогда, никогда не хотела для тебя ничего большего, чем счастье. Ты знаешь это.
- Так не отбирай его, - почти взмаливаюсь я. Со всем своим отчаяньем.
Роз упряма. Если она решила, если она убедила себя, если… никто уже не поможет.
- Белла, - мама приникает к моему уху, предварительно нежно поцеловав висок, - знаешь, вчера, когда была гроза… а вчера была гроза, я думаю, ты в курсе… я так испугалась, когда увидела молнию. Я представила, что чувствуешь ты и как тебе страшно, и я… я всерьез была готова прибить этого Каллена, если бы вдруг увидела, что он не может позаботится о тебе должным образом.
- Розмари… - стону я, морщась. Первое мое действие с утра было строкой в Google «прогноз погоды» на вчера. И он отнюдь не обрадовал.
- Но Цветочек, когда я вошла, - она качает головой, прикусывая губу, и неровно выдыхает, - я увидела вас в ванной. Я услышала, что он тебе говорил… человек, которого мы с мистером Своном считали едва ли не извращенцем последнее время… и потом, ночью, когда я снова зашла, ты спала так спокойно… Белла, я не помню ни единого дня до твоего переезда сюда, чтобы ты так спокойно спала. Тебя не разбудил ни шепот, ни дальнейшее продолжение ночной эпопеи. Даже гром.
Меня потряхивает. Гроза потом продолжилась?..
- Мне с Эдвардом не страшно, - сдавленно шепчу я, прижав маму к себе покрепче, - он рядом со мной ночью. С самого первого дня, Роз, он не оставлял меня одну…
- Девочка моя, - Розмари ощутимее целует мои волосы, поглаживая их с новой силой, и я узнаю ее. Узнаю ту женщину, которую люблю всем сердцем, мою первую спасительницу, мой стимул продолжать жить после той ужасной грозы. Мама приехала. Моя мама!..
- Я поняла, - Роз накрывает рукой, мягкой и трепетной, мой затылок, так же как Эдвард этим утром, - я убедилась в его преданности тебе, Белла. Как вы танцевали утром… прости меня, я подглядела, но… как же можно было не подглядеть? Человека можно увидеть истинным лишь в такие моменты.
Наш танец… наш первый, наш главный танец. Ведь на свадьбе у нас не было возможности… ни на одной…
«Я буду твоим плащом».
«Я буду твоим дождем».
«Я буду».
Нет сомнений. Ни капли, мой Ксай. Даже у Розмари уже, похоже.
- Я не обижаюсь, мама… я не виню тебя…
Успокоенно, облегченно хмыкнув, она на мгновенье сильно-сильно сжимает меня в объятьях, а затем выпускает из них. Отстраняется, уложив руки на плечи, и гладит их у основания, разглядывая будто в первый раз.
- Не плачь, - просит, хмурясь слезинкам, являющимся отражением ее, - я предлагаю занятие получше: сначала закончить с обедом, что твой муж так старался для нас приготовить, а затем просмотреть ваш альбом. Я бы очень хотела его увидеть.
Меня пробирает на смех. Только нежный. Вдохновленный.
- И ты не плачь, - ласково пожимая ее руку, прошу я.
- Не буду, - Розмари разворачивает нас к столу, вынуждая меня вернуться на свой стул. Сама же садится на свой. Берется за вилку. – Безумно вкусная паста, Цветочек.
Как будто можно ответить на такое что-то более правильное.
Я ухмыляюсь.
- Замечательная…

Чуть позже, с двумя чашками зеленого чая, на большом и мягком диване мы с Розмари, устроившись у его левого бока, листаем альбом.
Теплая гостиная дополняется теплым чаем и не менее согревающим пледом, а яркое солнце на наших греческих фотографиях, смешиваясь с реальным русским солнцем, буквально бьет из немых картинок. Выдает их настрой с головой.
Мама, не скрывая восхищения, любуется нашими фото.
На розово-голубых страницах с изображением морских волн, полупрозрачных, зато с барашками, напечатаны фотографии (в виде наклейки с очаровательными скрепочками). Необычность дизайна альбома не менее притягательна – он кожаный, с надежным переплетом, темно-фиолетовый. На этом цвете настояла я.
…Вот Эдвард и я на фоне старой греческой церквушки острова Санторини, на фоне гор, белых домиков и морских пейзажей. Я стою почти на вершине горы, а он чуть ниже… и мы, придерживая мою фату в две руки, сливаемся в целомудренном, но отдающим всеми прелестями брака поцелуе. Мы счастливы.
…Вот маленькая мощеная улочка с узкими стенами и горшком с белыми цветами на крошечном балкончике. Я стою рядом, прикасаясь ладонью к камням, и объектив сфокусирован на мне, превращая Эдварда чуть позади в фоновое изображение. Однако его руки, по-хозяйски обвившие мою талию, как никогда заметны. Вместе навсегда.
…А вот наша гордость, лучшая, чудеснейшая из фотографий, которую я уже после получения альбома пересматривала пять раз. Берег моря. Заходящее солнце. Пляж с мелкой галькой и накатывающими барашками волн. Эдвард и я, по щиколотку в воде, любуемся закатом. Муж приподнимает меня над водой, заставляя шлейф платья в изящной позиции взлетать вверх, а фата развевается на несильном ветру сама, касаясь завитых локонов. Эдвард держит меня над всем миром и ему это не составляет абсолютно никакого труда. Он счастлив, он улыбается. И я улыбаюсь. Я свечусь на этом фото.
Изредка Розмари спрашивает, где именно сделана та или иная фотография, как фотографу это удалось и, самое главное, понравилось ли мне… естественно, мои ответы не сложно предугадать.
Мы с Роз отдыхаем душой. Мы обе, проникнувшись моментом, таем в нем. И я не вижу больше в обстановке ничего предосудительного, вокруг – неправильного, а рядом… рядом нет больше убежденного в нашей с Алексайо несовместимости как пары человека. Мы развеяли все сомнения.
Розмари понимает нас. Я вижу.
Вчерашняя ночь, это утро, тот маленький обеденный разговор с неожиданным итогом и мои эмоции раскрыли ей глаза. Верю. Как и она верит…
Так что, когда спустившийся со второго этажа Ксай с приподнятыми уголками губ в виде легкой улыбки, несильно искажающей лицо, интересуется, как у нас дела, ответом ему служит смех. Нежный-нежный. Бархатный. Общий.
- Просматриваем фотографии, любимый, - сообщаю я.
Розмари наклоняется к моему уху, когда перелистываем очередную страничку, и шепчет, делая вид, что не замечает Эдварда. Ликующе, но в меру. С любовью:
- Я принимаю твой выбор, мой Цветочек. Будь самой-самой счастливой.
И затем, прекрасно понимая, что у Ксая был шанс все услышать, Роз касается взглядом его. Мягким, но предупреждающим. И все же, в большей степени, благодарным.
- Спасибо вам, Эдвард, - крайне тепло произносит она. Не жалеет своей улыбки.
И Аметистовый так же не скупится на эмоции.
Он знал, что так будет.
Знал с самого начала.
- Не за что, Розмари.
 

Каролина вбегает в прихожую со счастливой улыбкой и Когтяузэром, столь ловко подхваченным под животик.
Он смешно свисает с ее маленькой ручки, недовольно мяукая, но не предпринимает попыток вырваться. Видимо, даже коту понятно, кто в этой жизни любит его больше всех.
Каролина же выглядит… счастливой. Здоровая, пышущая детской непосредственностью, она, чуть покрасневшая от беготни и радости встречи, широко улыбается. И нет на губах, нет на щечках ни одного шрама. Моя девочка в порядке. Наконец-то в ее серо-голубых озерах тишь да гладь и нет ни намека на болезненные мысли.
- Дядя Эд! Белла! – Малыш набрасывается на нас, выпуская свой долгожданный подарок на волю. Серым комком шерсти скатившись с ее рук, он отбегает от греха подальше. Устраивает маленькое, но довольно смешное представление, блеснув серебристыми усами.
На Карли сегодня хлопковое домашнее платье белоснежного цвета с пышной юбкой. Оно сидит на девочке идеально, любовно обхватывая ее маленькую фигурку, и не делает из юной гречанки ни топ-модель а-ля Мадлен, ни исстрадавшуюся, изболевшуюся девочку. Красивая, нежная и изящная.
Да. Да, это она.
Эдвард ступает на шаг ближе в мою сторону, поймав маленькое сокровище, и позволяет ему дотянуться и до меня. Маленькие ладошки об этом мечтают.
- Белла! – восторженно выдыхает мисс Каллен, чмокая мою щеку, - я соскучилась!
- А я как соскучилась, принцесса, - приникаю к плечу мужа, потрепав ее роскошные, уже почти полностью отросшие до прежней длины черные локоны. Эдвард любуется ими, а я по-доброму завидую. При всем желании нравиться ему таких густых и здоровых мне не отрастить. В этом плане помогают лишь греческие гены.
- Вы привели друзей? – малышка, чуть наклонив голову, выглядывает из-за плеча дяди на нашу гостью, остановившуюся в этом же коридоре.
- Зайка, - не могу удержаться, чтобы не коснуться пальцем ее щеки, - лучше. Знакомься, Каролин, это моя мама.
Розмари чуть растерянно глядит на юную гречанку. Уже без пальто, она не совсем понимает цели своего присутствия здесь. Ее ошеломило известие, что у Эдварда есть брат, причем родной, причем – с дочерью. Она переспросила меня не раз, куда мы едем.
Но, наверное, больше всего она изумлена тем, как люблю этого ребенка я. Прежде, при той же Розмари, мне никогда не удавалось наладить контакта с детьми.
- Розмари, это моя Карли, - я пожимаю теплую ладошку девочки, продолжая знакомство, - наша с Эдвардом племянница.
- Приятно познакомиться, - первой ощутив важность событий, серьезным голосом, вызывая наши с Ксаем улыбки, говорит Малыш. Протягивает Роз вторую ладошку.
Та, все еще удивленная, жмет ее в ответ.
- И мне тоже…
Каролина выдерживает взгляд моей матери, чуть опустив ресницы, а затем, обернувшись на меня, спрашивает безмолвного разрешения. Будто бы я в состоянии запретить…
И уже тогда, абсолютно счастливая, обвивается вокруг своего долгожданного Эдди.
- Люблю, люблю, - мурлычет она на чистом русском, целуя дядины щеки. Так же завороженно, как и я, встречает капельку румянца на них и бездонное, чистейшее море обожания в аметистах.
- «Каролина» это Кэролайн? – когда Алексайо уносит малышку вперед, выкрикивая приветствие Голди, шепотом спрашивает у меня Розмари. Мы обе разуваемся, придерживаясь за стенку прихожей.
- Да. По-нашему. Ее назвали в честь Карлайла, отца Эдварда и Эммета.
- Для России уж очень необычные имена.
- Это долгая история, Роз, - примирительно замечаю, забирая и ее, и свое пальто, и вешая в шкаф. Почти кожей чувствуя смятение мамы и то, как внимательно изучает все вокруг, стараюсь облегчить для нее вливание в семью. Приобнимаю за талию, чмокнув в щеку. Наш обеденный разговор определенно порадовал меня. Принятие от миссис Робинс, как от моей главной вдохновительницы столько лет, бесценно. К тому же она не станет пытаться отобрать меня у мужа. Она обещала.
- Голди, добрый вечер. Вы не знаете, где Эммет? – заглянув в арочную дверь кухни, замедляюсь. Гувернантка Каролины, естественно, в зеленом облачении, нарезает зелень для греческого салата.
- Обещал быть через минут двадцать, - та забирает остатки укропа обратно под острое лезвие, - и очень извинялся за задержку.
- Эммет – и есть его брат? – все тем же шепотом осведомляется Розмари.
- Младший, да, - не отпуская ее, направляюсь к гостиной, где слышится нежный смех Карли и мелодичный – Ксая, - они очень близки.
- И оба живут здесь, в одном поселке?
- Так удобнее. К тому же, Каролина очень привязана к Эдварду.
Почему-то я ощущаю нестерпимое желание рассказать Роз все. Конечно же, не сразу, конечно же, выверяя мысли и предложения, но… большую часть так точно. Она – мой самый близкий человек. Она – моя мать. Эдвард верно сказал, что он бы отдал многое, чтобы поговорить с Эсми. Я тоже. Я запомнила его слова и потому это ценю. Ведь могу.
Возле дивана, в зале, развернулась удивительная сцена любви. Она сразу же представляется нам, едва ступаем на порог, обдавая теплом и умиротворением дома. Настоящего.
Каролина, забравшись на колени к дяде, гладит Когтяузэра. Он, придерживаемый под тот же животик, лежит у нее на руках, ворочая серо-полосатой мордочкой и мурлычет. Тихонько, но слышно. Данное обстоятельство возносит радость Карли на новую ступень.
- Ты довольна, Малыш?
- Очень, - загадочно блеснув своему второму отцу серыми глазами, такими же, как и шерстка кота, мое сокровище приникает к руке Алексайо, - спасибо, что ты приехал… и привез Беллу для нас с Тяуззи…
Надо же, она придумала и сокращение для его имени. Фантазерка.
- Эммет скоро приедет, - когда нас замечают, проговариваю я, не отрывая взгляда от нежной картины. В голову так и лезут, плевать, сбыточные или нет, мысли о том, как Эдвард вместе с Каролиной усадит к себе на колени еще одну девочку… или мальчика… маленьких, ужасно красивых, с такими же, надеюсь, аметистовыми глазами… это будет самое большое чудо, самое большое благословение на свете. И единственная награда для него, которая сделает миф о полетах счастья реальностью. Окрылит.
Господи, пожалуйста… всего одна просьба… всего одна…
- Спасибо, - кивнув, не менее довольный и согретый любовью девочки Ксай указывает нам на мягкий диван, - присаживайтесь. По плану у нас «Холодное сердце» и, когда папа придет, мусака, да, мой зайчонок?
- Ага, - специально выпятив вперед нижнюю губку, весело хохочет Каролина, - садитесь, Белла… мультик очень интересный!
И я, и Роз проходим к дивану. Ее отпускает то проклюнувшееся чувство неудобства, когда мы рядом. Все рядом. Наша общность, наша любовь, наше родство – писанное или нет – витает вокруг.
Это семья. То, чего она всегда для меня хотела.
Синие глаза светятся в этой атмосфере уюта и комфорта, подсказывают, что я права… что мама видит, чувствует это.
Я на своем месте.
Эдвард присаживается рядом с нами, не спуская малышку с рук, через пару мгновений. Она перехватывает и мою ладонь, и дядину, надежно устроив на своих коленях, а Когтяузэр немым изваянием занимает левый подлокотник. Он похож на статуэтку котов из Египта. Такой же неподвижный и необычный в своей позе.
Ксай, не глядя на близость Розмари, не забывает напомнить мне, что рядом. Легонько целует висок, выдыхая в волосы. Ему определенно нравится то, что пахну я его шампунем.

…Действительно, через двадцать минут, когда Анна и Эльза исполняют какую-то совместную песню, раздается звонок в дверь.
Голди, только что поднявшаяся наверх, вряд ли успеет открыть дверь так быстро, как я, не занятая в гостиной. И потому, перепугав Когтяузэра, поднимаюсь со своего места, резвым шагом направляясь к двери.
- Я его впущу, - предупредив порыв Каролины, шепчу им с Ксаем.
Для полного семейного счастья нам действительно не хватает Медвежонка. Припозднившийся он, я надеюсь, никуда больше не отлучится.
Берусь за дверь ручки, опуская ее вниз, отпираю замок.
Это Эммет. Правда он.
Только такой мрачный… и такой… растерянный. Я не совсем понимаю.
Необхватный и занимающий собой почти весь дверной проход, Каллен-младший стоит, устало приникнув к косяку, и смотрит на меня чуть влажными глазами. В них нет горя и нет боли, в них просто… просто пустота. Странное сосущее чувство.
- Натос, - озабоченно выдыхаю, нерешительно притрагиваясь к его плечу, - Эммет, ты в порядке? Заходи, тут же холодно…
Горестно хмыкнув, мужчина делает шаг вперед. Становится на свой самолично купленный в далекой Греции коврик с надписью «дом там, где сердце».
- Что случилось? – встревоженная, я не могу понять его настроения. И причины задержки. И такого вида. Эммет бледный и, наверное, все же немного напуганный. Только не событием, а его… последствиями. Такое может быть?
Он вздыхает. Слишком глубоко.
А затем, глянув мне за спину и убедившись, что дочери нет, произносит одну-единственную фразу:
- Мадлен повесилась, Белла.