У нее терпкий, горький вкус с нотками цитрусовых, скрипучий на зубах осадок и полная потерянность дельных мыслей. Поворот от них в сторону малозначимых, звучащих данность.
Отрешенность.
Она порой спасает жизни. Она порой их губит. Но прежде всего, отрешенность, как и морфий, снимает боль.
Я восседаю за длинной барной стойкой из темного дерева с изящными вставками каких-то традиционных мексиканских изображений (скелетов в образе мариачи) вот уже сто миллилитров горячительного напитка назад. Благополучно ускользая в дебри сознания, мысли… попросту пропадают. Их тянучесть, вызванная переизбытком эмоций, теперь просто данность опьянения. Я ощущаю его каждой клеточкой организма, вот уже больше полугода не получавшего и капли алкоголя. Нет ни боли, ни страха. Нет никакого сожаления. Есть прострация, только вот теперь приятная. В прострации этой я хочу пробыть как можно дольше.
Разглядываю, будто вижу ее впервые, последнюю рюмку кашасы. Сет уже оплачен, бармен уже понял мои намерения, а бразильский ром ударил в голову. В теле поразительная легкость, хоть управлять им все тяжелее. Но это и к лучшему. Управляй я им сейчас, меня бы тут не было.
Где-то в глубине, далеко-далеко, где затаился залитый обжигающим спиртным здравый разум, проскальзывают мысли вроде «Что же ты делаешь?!». Но они слишком слабы сейчас. Потом… потом накроют, да. Вскроют, может быть. И я умру. Но пока умирать не хочется… по крайней мере, болезненно точно. У меня нет сил больше ни на какую боль. Разговоры, оказывается, куда страшнее пыток. В разговорах этих пытка и есть. Неминуемая.
Я опираюсь на барную стойку и едва ли не улыбаюсь. Горько, пьяно – словам Розмари. Союз благоденствия, твою же мать. Идеальная пара – Красавица и Чудовище. Все есть, включая замок, слуг, даже пышные балы… только вот последний лепесток с розы давно опал – Чудовище так и останется чудовищем. Его ничем не исправишь.
Забавно, а ведь когда-то я ему сострадала – да хоть вчера. Отчасти. Немножко. Как слабость женщины: сострадать… прощать… наверное, я больше не женщина. Или просто выжата до последней капли – прости, Ронни, на твою долю ни прощения, ни понимания. Я лучше постараюсь Розмари понять… если когда-нибудь мне это удастся.
Людей в баре немного – еще не вечер. В основном мужчины, но есть и несколько женщин. Кажется, у них та же цель, что и у меня – судя по заказам, какие слышу.
А какая у меня цель?..
Я оглядываюсь по сторонам. Я изучаю взглядом бар. Я пытаюсь отыскать знакомые черты в черепах мариачи. Я… схожу с ума, не иначе. Потому и голос, зазвучавший прямо передо мной, воспринимаю как часть этого безумия. Сладкого, горячего безумия.
- Какие же здесь люди заседают!.. – восхищенно протягивает кто-то притворно-восхищенно.
Я касаюсь говорящего взглядом.
Я понимаю, что перепила.
- Я сам ее обслужу, Осер, - буквально отталкивая от меня бармена, так мило исполнившего все желания, мужчина подходит ближе. Становится прямо напротив меня. Исключает возможность ошибки.
Светлые волосы, которые чуть вьются, уложены в хвост. Синие глаза искрятся. А улыбка… дьявольская, насмехающаяся улыбка, в которой изгибаются тонкие розоватые губы.
- Джаспер…
- Как приятно, что вы еще узнаете простых смертных, графиня Изабелла, - он чванно кланяется, не прекращая улыбаться.
Мрачно хохотнув, я показываю ему средний палец. Не думала, что после жизни с Эдвардом еще хоть раз посмею продемонстрировать кому-то этот жест.
Впрочем, Джаспер воспринимает его очень даже благоприятно. Ему весело.
- Какими судьбами?
- В гости…
- Хорошие такие гости для благопристойной девушки, - Джаспер складывает руки на груди. В нем не изменилось ничего. Голос, лицо, тон… я будто бы возвращаюсь в прошлое. Этот человек был моим любовником два года. Он снабжал меня «Пылью Афродиты». Он повелевал мной. И вот мы снова друг перед другом.
- Приличное общество очень… выматывает.
- Как и старый муж? – Хейл мне подмигивает. - Знаем-знаем, милая, тут ты не одна такая.
Я просто показываю ему палец еще раз.
- Он лучше всех.
- И это тоже знаем, - Джаспер кивает на мой почти опустевший сет. На деревянной дощечке две из трех рюмок с кашасой пусты. – Хорошее начало. Дальше?
- Мне хватит.
- Тут потрясающая русская водка, Изабелла. Тебе, как ценителю, стоило бы попробовать.
- Я не пью.
- А-а, - мужчина едва не хохочет в голос, доверительно склоняясь ближе ко мне. От него пахнет довольно дорогими духами, а глаза, как вижу, чисты. Неужели?.. Меняется все.
Я не понимаю, почему не ощущаю зла. Наверное, спиртное высосало все плохие эмоции. Джаспер и Джаспер. Он предал меня, он отказался от меня, он унижал меня… он едва не согнал меня в могилу, хоть и шла за ним с послушанием. Он – отвратителен. А я не могу его ненавидеть. Всепрощение, которое проповедует Ксай, не обошло меня стороной.
Сюрреалистично, я согласна. Возможно, глупо и безответственно. А еще, что вероятнее всего – просто смешно. Но сегодня, сейчас, я точно не хочу думать о том, что правильно, а что совершенно неверно. Я пьяна – могу себе позволить.
- Ты специально сюда шла или случайная гостья? – Джаспер все-таки наливает что-то в мою опустевшую рюмку. - За счет заведения, кстати. Не думал, что увижу тебя в Вегасе.
- Случайно, - кошусь на рюмку, но трогать ее не решаюсь. У меня есть еще одна, проплаченная, полная пока.
- Название бара привлекло?
В пьяном мозгу сообразительные процессы идут очень медленно. Я, если честно, только по ухмылке парня пониманию, к чему он клонит.
- Твой бар? Серьезно?
- Думаешь, кто-то еще бы назвал его так? – аплодирует моей сообразительности Хейл, - ты мне два года только и бормотала эту фразу. Привет папочке.
- На его деньги, да? – я смеюсь.
- На его, - кивает Хейл.
Я злорадствую. Я довольна. Лучшее применение тем пятистам тысячам, что Рональд ему отвалил. В центре Лас-Вегаса, бар, мексиканский… потрясающе. Сюрреализм в чистом виде – параллельные миры. Не думала, что найду место, где они состыкуются.
- Ты преобразилась, Изза, - приметливо отмечает Хейл. – Неужто и правда тот тип тебя исправил? Никакой романтики в душе?
- Ты тоже не тот…
- У меня теперь бизнес, - пожимает плечами он, - надо вести дела. Тем более, поют тут мои песни.
- Ради этого стоило открыть бар…
- Ради этого он и открыт. По пятницам, кстати, у нас день X. Слышала, что «Обитель Света» канула в небытии?
- Деметрий умер…
Я хмурюсь, но не вздрагиваю. Никто не знает правды. Голди замела следы, потом замели Голди… я тут точно не причем.
- Траванулся своей же наркотой, идиот, - фыркает Хейл, видимо, пропагандируя общую версию полиции, - причем в вашей России. Там и слышала?
- Даже видела…
Вот уж точно…
- Папочка показывал этим зрелищем, как не надо делать?
- Папочке на меня плевать до сих пор, - закатываю глаза, забирая с доски свою третью рюмку. Залпом ее осушаю.
- Я про другого папочку, - Джаспер с интересом, опираясь локтями о стойку, наклоняется к моему лицу, - как ты, замужем за ним?
- Не поднимай даже эту тему.
- Так все плохо?
- Водка жжет глаза, если ее выплеснуть на них, слышал?
Хейл смеется, сдаваясь. Поднимает руки, отстраняясь от меня. Он стал сговорчивее? Или просто играет?
- Сегодня, в воскресенье, вечеринка года, Изза. Оставайся.
- Тот самый день X?
- Без муки жить скучно. Благо, таких здесь много.
- Теперь «мука»?
- Свежо и оригинально. «П.А.» - выдумка Дема.
Даже название наркотиков меняется… за эти полгода словно бы пробежала вся жизнь. В Лас-Вегасе так точно.
- Пожалуй, воздержусь.
- Возвращаешься к прежнему ритму постепенно? – парень качает головой моему опустошенному сету. - Когда ждать в гости снова?
- Я сюда не вернусь. В Вегас.
- А-а. Прощальный аккорд?
- Я никогда не умела прощаться, ты же знаешь…
- Твое прощение мне понравилось, - хмыкает Джаспер. Подталкивает ко мне последнюю рюмку, налитую собственноручно. – Давай попрощаемся тогда еще раз. Как следует.
- Я уже до двери и так не дойду…
- Донесем, - лучезарно улыбается Хейл.
Я ухмыляюсь. Я тянусь к предложенной выпивке, тем более, себе парень тоже наливает. Но она вдруг пропадает с дощечки. Повисает в воздухе, точно как в кино.
Пораженная происходящим, я перевожу глаза на рюмку, стараясь понять, что это за фокус.
И понимаю. По фиолетовому цвету, притягивающему взгляд куда лучше, чем прозрачная водка.
Дыхание перехватывает сразу же – как от удара.
Фантазию разрезает реальность в лице Эдварда, чья рука в голубой рубашке разделяет нас с Джаспером.
Забавно, но за время, проведенное в баре, я не представляла себе реакцию Алексайо на мое развлечение, ровно как и сам факт того, что мне придется вернуться. Надеялась смазать картину все тем же спиртным. Однако вариант изначально проигрышный. Ничто и никогда не происходит по нашим правилам – особенно, если нарушаем чужие.
Первобытный страх, казалось, затихший, комком сворачивается в животе. У меня нет внутренностей. У меня есть только он. И сердце, что выпрыгивает из груди. Что не дает ни мгновенья, дабы все же вздохнуть.
Мне кажется, опьянение пропадает. Исчезает просто.
- Что это? – баритон не добрый. Баритон грубый. Вопрошающий. Твердый.
- Ваше народное средство, - не теряется Хейл, похоже, воспринявший появление Каллена как очередной виток захватывающей игры, - русский, а не знаешь… неграмотный папа, Изза.
Я не отвожу от Ксая глаз. А он на меня даже не смотрит.
- Ты опоил ее?
- Попробуй опоить насильно, - парень явно пребывает в восторге от активности событий, - сама пришла, сама заказала, сама выпила. Я под конец подошел.
- Сколько выпила?
- Сто пятьдесят.
Рука Алексайо, держащего рюмку, сжимается до белых костяшек.
- Ублюдок, - тихо выплевывает он. Ставит водку обратно на стойку.
А затем все же оглядывается на меня, но таким тяжелым взглядом, что пробирает до костей. Я поспешно опускаю голову.
Господи. Господи!..
- Пора уходить, - принимает решение Эдвард. Не спрашивает, не интересуется. Просто поднимает меня с высокого стула, даже не пытаясь поставить на ноги. Прямо так, крепко прижав к себе, несет на улицу. Заинтриговывает немногих посетителей, вызывая вздохи умиления у женщин и смех у мужчин. Только вот лицо у него такое… каменное, что мне хочется прямо здесь и умереть. В его объятьях нет спасения. От его действий я задыхаюсь. Я его… боюсь, как бы иррационально такое ни звучало.
Только теперь, здесь, понимаю, что наделала. И что за это получу.
Джаспер позади нас смешливо изгибает бровь. Но не мешает, не рискнув попадаться Эдварду под руку – стал осмотрительнее. Или приметливее.
На улице, прямо у бара, припаркован «Ягуар». Эдвард ловко открывает дверь, попутно придерживая меня, которая на ногах, как оказывается, устоять не в состоянии. Осторожно, контролируя, чтобы не разбила голову, усаживает на кожаное сиденье. Оно холодное.
Не закрывая дверь, Ксай быстро набирает какой-то номер. Тяжело опираясь об открытую дверцу, часто дышит. Очень мрачный. Мрачнее туч.
- Нашел, Розмари. Езжайте домой.
А потом отключается, убирая мои ноги и пальцы рук подальше от двери. Закрывает ее. Садится на водительское место – как в сценарной разработке, точно по строчкам. Зажигание активируется, а я утыкаюсь лицом в кожу салона. Я не могу. Не могу…
Алексайо ведет быстро, но ровно. От этой аллеи до нашего дома минут пятнадцать. Мы доезжаем за двенадцать. И вот уже снова Эдвард открывает мою дверь.
Как быстрая перемотка…
Я крепко зажмуриваюсь, как только оказываюсь снаружи. Мы в замкнутом пространстве гаража, муж держит меня близко, прямо у груди, а значит, в глаза посмотрит. И я посмотрю, даже если не хочу.
Что же, что же я натворила!
Это больше, чем ужас. Это паника. Я готова бежать, я готова умолять, я готова… на многое. Только вот тело мне не подвластно.
- Белла, - требовательно зовет Ксай.
Я мужественно держусь.
- Белла, - продолжает он. Ставит меня ровнее. Не закрывает машину.
Оттягивать – страшнее. Я закусываю губу, но решаюсь. Открываю глаза.
Аметисты… не пылают яростью. Вернее, пылают, но не все, а только в глубине, в уголках. В большей степени в них, что меня несказанно удивляет, серьезность. Горькая убежденность. Недоумение.
Он поднимает руку, а я дергаюсь. Тут же. В сторону. Подальше. Словно бы щека уже пульсирует…
Теперь в его взгляде ощутимо просматривается сострадание.
- Не бойся, Белла, - говоря мягче, глядя мягче, произносит Эдвард. Ласково целует мой лоб, - мы сейчас пойдем домой и все будет хорошо. Только скажи мне, ты пробовала что-то кроме спиртного?
- Блины…
- С Розмари?
- Да.
Ксаю, похоже, легче. Он еще раз целует мой лоб. Тепло.
Неужели не… не страшный? Я не спешу верить. Я впервые испытываю к нему подобные эмоции, а значит, в этом есть какой-то смысл. Я что-то упускаю.
- Это была кашаса? Три рюмки, да?
- Да… - как болванчик. Большего ожидать не стоит.
Я снова зажмуриваюсь, что Алексайо расценивает как знак. С той же легкостью поднимает меня обратно на руки, захлопывая дверцу «Ягуара». Несет. Куда? Зачем? Как долго?..
Я не знаю. Я сосредотачиваюсь на том, что аметисты не смотрели на меня с отвращением, и это немножко, но распускает тесный узел страха внутри. Мне больно от этого страха. Мне плохо от выпивки. Я себя не понимаю.
Эдвард бережно кладет меня на постель, отсылая заинтересовавшихся домоправителей. На его лице появляются почти все морщинки, какие я когда-либо видела. Самая явная из них – между бровями.
- Ради Бога, прости…
Мое скуление отражается истинной болью в аметистах. Ксай отмахивается от извинения, делая его ненужным. Не подтверждая его значимость, чем всегда унимает мое отчаянье.
Методично раздевает меня, снимая сперва босоножки, потом джинсы, а под конец – блузку с лифчиком. Все это благополучно устраивается в изножье постели, а тело мягким шелком обволакивает ночная сорочка. Я пытаюсь помогать с этим унизительным процессом, но в большей степени беспомощна. Смиряюсь с тем, что ситуация такова. Дозволяю Ксаю самому закончить.
Он убирает мою одежду, заботливо поднимает край одеяла, поправляет подушку. Укладывает меня, точно ребенка, без единого осуждающего слова, без единого лишнего звука. Лицо непроницаемо теперь.
- Я тебя люблю, - прекрасно понимаю, как жалко это звучит, но, по сути, это все, что могу сказать. Ни словом больше.
- Я тебя больше, - выдыхает Алексайо. В который раз, за сегодня, целует мой лоб. Гладит волосы. – Спи, Белла.
…И я засыпаю. Мысли останавливаются на том моменте, когда понимаю, что за все это время он ни разу не назвал меня «Бельчонком».
* * *
Тепло. Тихо. Темно.
В спальне ни намека на часы, но, так как рассвета еще нет, явно не больше трех. Приятная на ощупь простынка, служащая мне одеялом, натянута до груди. Как в древнегреческую тогу, я кутаюсь в нее, будто стараясь прикрыться. И в то же время, движения тела никак не ограничиваю.
Я знаю, что Эдвард спит со мной – подсознание диктует это как неоспоримый факт. Никогда, какой бы проступок я не совершила, он не оставлял меня одну по ночам – держит данное давным-давно слово. Но то, что позволяет мне спать достаточно близко, чтобы вот так откровенно себя касаться... сонное сознание лелеет надежду, что это знак того, что не все потеряно. Постепенно вливаясь в пост-алкогольное состояние, я начинаю соображать. Пропадает невесомость. Нет ее.
А вот Ксай есть. Я чувствую его очень явно, потому что моя нога накрывает собой его бедро – словно бы захватывает. А рука, выпутавшись из подобия тоги, старается ухватить себе место у груди. Несильно, без какой-либо грубости, зато конкретно. Он будто убегает, а я ловлю. Повернувшись к нему лицом, сжав правой, свободной рукой подушку, пытаюсь догнать. Поза отчаянного захватчика.
Но мужчина ни капли не протестует. Наоборот, его ладонь, надежно спрятав под собой мою, на широкой груди, возле сердца – легонько пожимает мои пальцы. А вторая рука, благодаря тому, что Алексайо лежит на спине, благоволит нашей позе – придерживает мою ногу.
Немного освещает комнату луна, крадясь по полу, шторам и переходя на лицо Эдварда. Встревоженным назвать его сложно, но и умиротворенным тоже не выйдет. Нечто среднее. К тому же, мне кажется, проскальзывает в его чертах толика хмурости.
Мое чувство вины обретает чудовищную силу.
Почти такую же, как жажда, похоже, вовек воцарившаяся внутри.
Вот она, безысходность – движения слаженными не назвать, думается тяжело, а до кухни с заветным фильтром еще нужно преодолеть лестницу…
Морально я подготавливаю себя к столь сложному маршруту, попутно размышляя, как не потревожить Эдварда – еще раз смотреть ему в глаза после всего, что совершила, пока не готова.
Медленно, призывая на помощь всю свою координацию, убираю ногу. Буквально выскальзываю из-под ладони Ксая, свою ладонь подстроив под это же действие. Оказываюсь на свободной, своей части постели. Тяжело вздыхаю.
Теперь самое сложное…
Однако прежде, чем успеваю встать и сделать хоть шаг, обнаруживаю интереснейшую вещь: на моей прикроватной тумбочке, тесно примостившись в ряд, пять маленьких пластиковых бутылочек воды. Голубенькие, с зелеными крышечками, они – посланники моего Рая. От благодарности мне хочется плакать – Аметистовый даже это предусмотрел.
Я беру бутылочку в руки так, словно она из золота. Тихонько открываю, тихонько глотаю… тихонько выпиваю всю свою целительную влагу подчистую. И тянусь за следующей порцией.
Пустой пластик аккуратно кладу у кровати – падает он громко, точно разбудит Эдварда.
На тумбочке так же обнаруживается две белых, вытянутых по форме таблетки – «утром», гласит подпись на их салфетке. От головы, похоже… или от всех симптомов похмелья сразу.
Приз в студию для Ксая. При всем том, как я перед ним виновата, мучиться он мне не позволяет даже на грамм. Даже в зачет справедливого наказания.
Благодарность, по силе ее проявления - одно из самых ярких человеческих чувств. До победных огненных залпов в сердце. До сладостной дрожи на коже. До улыбок. Многих, искренних улыбок. Едва ли не до слез.
Все это звучит слишком надуманно, но я действительно так чувствую. Нежность, какую прямо сейчас, в это мгновенье, хочется подарить мужу… не удержать. Я люблю его еще больше. Только когда падаем перед кем-то, можем сполна оценить его к себе отношение. В Ксае сомневаться грешно.
Побитой собакой, еще надеющейся получить прощение самого родного человека, осторожно подползаю обратно к нему. Самонадеянно, конечно, ведь запах спиртного, какой окутывает меня с ног до головы, Эдвард ненавидит, но спать на отдалении от него – выше моих сил. Даже самых ярых.
Укладываюсь на краешек подушки, приникаю к его плечу. Боязно, но обвиваю его за талию. Как могу нежно. Какая же мягкая у него футболка… и какая бархатная кожа, кусочек которой она оголяет. Я жмурюсь. Пахнет клубникой.
Эдвард вздыхает, чуть двинувшись подо мной. Слишком глубоко для спящего.
…Разбудила.
Рука Ксая рассеяно поглаживает мои волосы, привлекая ближе к себе.
- Ты нашла воду?
В безмолвной спальне голос его звучит жутковато.
- Да…
- Я прекрасно понимаю, что чувствуешь себя не лучшим образом. Чтобы это прошло, надо сейчас поспать.
- Да, Ксай.
Мои негромкие, почти шепотом слова согласия он воспринимает с подозрением. Явнее прикасается к волосам, постепенно переходя с них на спину. Разравнивает тонкую сорочку.
- Тебе очень плохо? – сдается, говоря со мной теплее. Теперь в баритоне лишь желание быть полезным – еще одна очень точная характеристика мужчины в принципе.
- Нет…
- Можем выпить таблетку сейчас.
- Не стоит таблетку… Ксай? - хоть тело и противится, чуть отодвигаюсь от его плеча, заставляя себя посмотреть прямо в аметисты – я все же должна. Покарания в них нет, злости нет, нет даже боли – только горечь. Он и здесь со мной мягок.
- Что, душа моя?
Сердце заходится от такого обращения. Неприятные слезы самобичевания уже близко. Я ощущаю трепет в каждом уголке тела. Я никогда не смогу сполна оценить, сполна поверить в его всепрощение… еще и в мою сторону.
- Я хочу, чтобы ты знал, что мне безумно жаль… я не понимаю, как такое случилось и как оно на меня нашло, я не понимаю, как посмела в принципе зайти в тот бар, я…
Мою тираду, сбитую, сорванную, он прерывает быстро и легко – нежно оглаживает пальцами губы. Призывает сосредоточиться на этом касании. Замолчать.
- Все разговоры завтра, Белла. Сейчас – отдыхать.
- Уникальный…
- Завтра, - довольно твердо повторяет он. Убирает руку от моих волос. – Поворачивайся на бок.
Тихонько выдохнув, я не спорю, послушно поворачиваясь.
Эдвард крепко обнимает меня со спины, притянув к себе и игнорируя любой запах. В доверительной позе «ложки», дополняя ее особым элементом – подбородком поверх моей макушки, Ксай убаюкивает меня негромкими словами давно забытой песенки. Своей колыбельной.
Противиться такому средству для засыпания не в состоянии никто.
Тепло. Тихо. Светло.
Я открываю глаза, толком и не понимая, где нахожусь, и почти сразу ощущаю боль. Меткой стрелой огонечек ее вгрызается в висок, следуя дальше и дальше, глубже. Насквозь пропитывает все клетки. Поджигает их.
Вот вам и доброе утро.
Давно забытое состояние, пребывание в котором – одно из худших последствий ночных возлияний. Как же здорово жить без спиртного…
Я морщусь, очень медленно, но поворачиваясь на другой бок. И к потрясению от головной боли и вернувшей свои позиции адской сухости в горле добавляется новое: в постели я одна.
А в такой постели оставаться я не намерена.
Все как в тумане: бутылочка воды с ночи – таблетка. Вторая бутылочка – вторая таблетка. Некий ритуал одевания, заключающийся в набрасывании той самой простыни, служащей моим одеялом, на сорочку. И, через мучения, но все же осуществившаяся мечта – дважды почищенные эвкалиптовой пастой зубы. Надолго запах это не скроет, но хотя бы притупит – Ксай заслуживает.
Естественно, об полноценном приведении себя в порядок речи не идет – я просто брызгаю водой на лицо, чтобы затем осушить его полотенцем. И покидаю комнату. Медленно, держась сперва за стены, а затем за перила лестницы, бреду на аромат свежезаваренного чая. Он выдает Эдварда лучше всего.
А ему меня выдает нетвердая походка.
Когда как видение в голове больного художника являюсь в пространстве, в этой глупой простыне, взъерошенная, заспанная, Эдвард уже откладывает планшет. Похоже, не до конца верит, что это правда я.
- Белла, - намеревается встать, чтобы то ли помочь мне добраться до стола, то ли заставить вернуться в спальню – не знаю. Просто выставляю руки вперед, надеясь получить разрешение добраться до него самой. И так от меня много хлопот.
Алексайо принимает просьбу. Но почти сразу же отодвигается от стола, пригласительным жестом указав на свои колени. Делает вид, что больше за обеденным столом на семь человек мест нет.
Я с радостью принимаю его приглашение. Лучшее, что может быть, после столь длинной прогулки – оказаться у него на руках. Я позорно прячусь в хлопке знакомой мужниной рубашки.
- Ты знаешь, сколько времени?
Он подбирает мою простыню с пола, устраивая так, чтобы не натягивала и не мешала. А руку, в уже ставшем традицией жесте укладывает на затылок. На волосы.
- Ты не спишь, значит, много…
- Отнюдь. Полседьмого.
- Я вчера рано легла…
Эдвард тихонько хмыкает, щекой накрывая мой висок. В столовой повисает тишина.
- Тебе не противно?
- Не говори глупостей, Изабелла.
Опять полное имя. Доходчиво донельзя.
Я, заняв максимально удобное положение на его груди, отыскав себе достаточно места в руках, не могу упрятать улыбки. Она вымученная и слабая, зато честная. То, что он не сгоняет меня с колен – уже большой показатель, что не все потеряно. Со вчерашним приездом я почти впала в истерику, рисуя себе, что такого отношения никогда больше не дождусь. Впервые за всю жизнь на выпивку у меня такая реакция.
- Ты боишься меня? – вдруг спрашивает Каллен.
Я пристыженно краснею.
- Вчера боялась, - хоть и вряд ли подберу адекватную причину. Возможно, все дело в том, что я перешагнула последнюю черту?
- А сейчас? – пустив в голос каплю волнения, зовет Эдвард.
- Нет… ты нежный.
Мое объяснение вызывает на его лице лучистую улыбку. Как солнышко, она согревает. Лучше солнышка. Так умеет только Аметистовый.
- Вот и правильно. Никогда меня не бойся.
Еще немного тишины – дабы мне освоиться. Эдвард ничего не говорит, только гладит, только целует изредка – и это куда больше, важнее любых слов.
- Хочешь чая?
Он словно только теперь вспоминает, что на столе все еще стоит его ранний завтрак – наполовину недоеденная порция сырников с традиционной русской сметаной и большая белая кружка молочного улуна.
Я сглатываю.
- Ты будешь против, если немного отопью твоего?
Эдвард ничего не отвечает. Просто и предельно ясно самостоятельно подает мне чашку.
- Вкусный чай…
- Пей сколько хочешь, Белла.
Я обвиваю кружку обеими руками, возвращаясь к его груди. Эдвард садится ровнее, помогая мне держать нужную позу, чтобы спокойно пить. А я снова ощущаю себя забравшейся к папе на колени девочкой. Ксай дарит мне умиротворение и уют, каких еще стоит поискать. И я, я, к своему ужасу, вчера позволила себе выслушивать подколки в его адрес от Джаспера… я с Джаспером вчера разговаривала!.. Не день – катастрофа. Отвратительная.
- Ты очень на меня зол?..
Эдвард вздыхает. Рука его замирает на моих волосах.
- Это не злость. Не хочешь обсудить это позже? Когда тебе станет лучше?
- Мне вряд ли станет сегодня лучше…
- Тогда завтра. Время у нас есть.
- Ксай, я бы хотела сейчас. Я просто не могу… молчать. А такого состояния я заслуживаю.
Я почти чувствую, как Эдвард хмурится. Но отказывать мне не намерен.
Я возвращаю его кружку обратно на стол, усаживаясь на коленях Аметиста таким образом, чтобы его взгляд имел ко мне максимальный доступ. Чтобы он меня видел, и я его видела – целиком и полностью, без уверток. Никогда не позволю их себе с мужем.
- Прежде всего, я хочу, чтобы ты знал, что мне ужасно стыдно…
- И ты раскаиваешься.
- И я раскаиваюсь, да, - твердо киваю.
- Я знаю, малыш, - Эдвард поправляет мою сползшую с плеча простынку, - потому что знаю тебя.
- Однажды я обещала тебе, что вчерашнюю меня ты больше не узнаешь.
- Сегодня – уже сегодня.
Я немножко злюсь.
- Я не могу извиняться, когда ты каждым словом пытаешься оправдать меня, Ксай.
Он сажает меня ровнее, мягко касаясь скулы.
- И правильно – потому что извиняться тебе не нужно. Все извинения написаны у тебя на лице, Белла, еще со вчерашнего дня. Там, в баре, когда ты увидела меня, я понял, что ты в раскаянье.
- Ты все переворачиваешь…
- Только лишь подвожу к главному, - Ксай целует мою макушку, - скажи мне, что послужило последней каплей вчера? Что именно тебя так расстроило, что ты не смогла дождаться меня?
- Я не была… расстроена.
- Ты просто пошла в бар? – фыркает мужчина, - сбежала от Розмари из блинной и пустилась во все тяжкие? По прихоти?
- Я была… зла, - поморщившись из-за напоминания о моем вчерашнем вторжении в то чудовищное место, бормочу, - Розмари мне кое-что сказала, а я очень остро отреагировала. Она пыталась удержать меня, но оставаться было выше моих сил.
Ксай обращается в предельное внимание.
- И что же она сказала?
Я зажмуриваюсь. По-детски жалко прячусь у его шеи.
- Что они с Рональдом вместе.
Эдвард малость растерянно пожимает мою здоровую ладонь. Он в задумчивости.
- Это причинило тебе больше боли, чем разговор с отцом?
- Она недостойна его. Я очень боюсь, что он сведет ее в могилу – как маму, Ксай.
- Она выбрала не то время…
- Я согласна, что они наслоились друг на друга, эти разговоры, все слишком быстро, слишком горько, - прикусываю губу, супясь, - только это все равно меня не оправдывает. Я сомневаюсь, что ты понимаешь, насколько я сожалею, Эдвард.
Мне не нравится, что он избегает темы бара. Она-то и волнует меня в данную секунду больше всего иного – похмелье ни на мгновенье не дает забыть.
- Я не сержусь, Белла. Если ты об этом.
- Не сердишься, нет, - смело подхватываю я, - ты разочарован во мне. Мало того, что спиртное, еще и средь бела дня, еще и в баре Джаспера… это тянет на мятеж.
- Это не было мятежом, - Ксай ласково потирает мою спину, - ты была в отчаянье и тебе было больно. Раз не было меня, чтобы тебя успокоить, ты прибегла к проверенному средству, находящемуся в досягаемости.
А вот теперь сержусь я.
- Еще себя сделай виноватым…
- Отчасти это так, - спокойно пожимает плечами Эдвард, - ведь стой я рядом с тобой, разве пошла бы ты в бар, Белла?
Я устало приникаю к его плечу. Закрываю глаза.
- Эдвард, я сбежала и напилась в Лас-Вегасе. Я сбежала, чудесно зная о том, как ты будешь волноваться и что с твоим сердцем шутки плохи. Если бы вчера что-то случилось с тобой… Скажи, как мне искупить свою вину? Пожалуйста… я готова сделать все, что угодно.
Эдвард откидывается на спинку стула, организуя нам обоим полный комфорт. Снисходительно рисует линии на моей спине.
- Ничего не надо искупать, ну что ты.
- Ты не зовешь меня больше ни «Бельчонок», ни «белочкой», Ксай. Надо.
Кажется, я ввожу его в ступор. Поднимаю голову – Эдвард хмурится. Морщинка прорезает его лоб, точь-в-точь вчерашняя, на улице, перед «Ягуаром».
- Правда?..
- Да, - прикасаюсь к его щеке, еще не бритой сегодня, проводя тоненькую линию, - и это вполне логично с твоей стороны – не быть со мной прежним. Я ведь фактически предала тебя этой кашасой… и знаешь, что хуже всего? У меня не возникло ни малейшей мысли в ту секунду, ни малейшего сомнения, что это неправильно. Там словно была не я.
- Это последствия стресса, любимая. Тебя вымотали эти дни, - сострадательно объясняет мужчина, кладя одну из рук мне на талию. Прижимает к себе, как следует обнимая.
- А твой стресс? – я закусываю губу, очень надеясь, что слез не будет. Голова и так раскалывается, неохотно поддаваясь таблетке. Еще и их я не выдержу, хотя, несомненно, заслуживаю свою выдержку испытывать. Раз за разом после проигрыша. – Как сильно ты вчера… переживал?
Перед глазами картинка Алексайо в те разы, когда было, о чем беспокоиться. Каролина, я, Эммет, «Мечта», Конти, Аурания… миллион, миллиард поводов для него, чересчур понимающего.
А вот и альтернативная картинка… из больницы.
Как мне благодарить Бога, что вчерашняя моя выходка закончилась так хорошо? Не нужно быть провидцем, дабы оценить степень риска…
- Мне позвонила Роз и сказала, что ты отправилась домой на такси, - довольно ровно отвечает Эдвард, так и не переставая меня гладить. Мне чудится, он никогда не перестанет, словно бы зная, сколько для меня в этих его касаниях… догадывается ли? – Я приехал, мы прочесывали улицу с двух сторон. Повезло мне.
- Я перед тобой так виновата…
- Я не думаю, что нам надо постоянно возвращаться к этой теме за сегодня. Бельчонок, я не обижаюсь и не злюсь. Все прошло.
Мне этого мало. Он всегда будет так говорить, в этом весь Ксай. А моя первостепенная задача, если хоть чего-то стою после своей глупейшей выходки, сделать все для его благополучия. И не пустыми словами, хоть с них и неплохо начать…
- Ты прощаешь меня?
Эдвард, похоже, понимает.
- Прощаю, солнце, - убежденно произносит он. Откровенно смотрит в глаза, уверяя, что это чистая правда. И больше ему ничего не надо.
Я обвиваю Эдварда за шею, заняв совершенно детскую позу.
- Знаешь, Ксай, в одном я уверенна на сто процентов: в этот город я больше не вернусь.
- Просто не в ближайшее время, - Эдвард целует мой висок, - прости, что заставил тебя приехать сюда.
- Свадьба Константы была чудесна, - вспоминаю я, - а Рональд… это было ожидаемо. Розмари меня удивила – и только… Ну, разве что Джаспер еще.
Алексайо отстраняет меня, требовательно, но нежно перехватив руки. Пальцы его вдруг сжимаются вокруг моих запястий.
- Я хочу его убить.
От пацифиста-Ксая любая угроза – открытие, впечатляющее не меньше парада планет. В принципе. Но когда это произносится таким тоном, таким утром еще и с желанием притронуться ко мне явнее… звучит очень пугающе. И очень честно.
- Не буквально, - заметив мое напряжение, Эдвард с сожалением такому стечению обстоятельств качает головой, - этот этап я уже прошел, Бельчонок. Но когда он рядом с тобой, когда тебя касается, я действительно зол. Только тогда и зол.
Блеск его глаз мне не нравится. Что-то в них неудержимо-животное. Первобытное. Нетипичное, а тем и опасное. Эдвард умеет негодовать, я знаю. Не глядя на весь его до блеска отточенный самоконтроль, порой эмоции берут вверх.
Я надежно обвиваю Алексайо за шею.
- Ты – лучший из Защитников. Я вчера говорила с ним на равных, без какого-либо страха – благодаря тебе. Я даже не знаю, как это вышло.
Эдвард расслабляется, оттаивая. Пропадает с его лица это необычное выражение. Он не шутил?..
- Просто ты у меня очень сильная девочка, - сообщает мне, бережно погладив скулу, - вот и все.
- Да уж, о моей силе ходят легенды…
- Кто там говорил мне не прибедняться, м-м?
Когда он так смотрит на меня, я заново влюбляюсь в этого мужчину. Похмелье или нет, утро или ночь, виновата я или он уже простил – неважно. Лицо Ксая, который мной любуется, сложно описать простыми словами. Одухотворенное, почти божественное его выражение придает уверенности в себе, заряжает оптимизмом и ведет, как сердце Данко, в правильном, лучшем направлении. Выводит из тьмы. Ксай и есть мой Данко…
Его скулы, губы, глаза, ресницы, волосы… от переизбытка эмоций я сама не своя. Зацеловать – меньшее, что сейчас хочется с Эдвардом сделать. Останавливает напоминание, что пахнет от меня, мягко говоря, плохо… и на близость у нас все еще запрет.
Ограничиваюсь словами.
- Я стану еще сильнее, Ксай, - обещаю ему, обе ладони устроив на лице и привлекая к себе все его внимание, - и такого больше не повторится. Никогда.
- Не сомневаюсь, Бельчонок, - соглашается муж. Через полсекунды. И целомудренно, по личному желанию, игнорируя даже горе-запах, целует меня. Коротко, зато влюбленно. Как всегда. Мне легче даже физически.
Тему мы закрываем. Вчерашний день задвигаем в полку с наименованием «прошлое». И хоть не сомневаюсь, что камня за пазухой у Алексайо нет, а прощение его, помноженное на доверие мне, искренно, даю себе собственную клятву, что никогда больше не притронусь, не посмотрю даже в сторону алкоголя. Каким бы он ни был. Кто бы его ни предлагал. Как бы внутри ни болело.
С каждой каплей я предаю Эдварда – непосильное наказание, которое крайне отрезвляет. Это словно бы плевок ему в душу, попытка уколоть как можно больнее. У меня даже малейших вариантов нет, как позволила алкоголю вернуть себя на скользкую дорожку. Как повелась.
Я допиваю чай Ксая, все так же сидя на его руках, пока он методичными, случайными движениями гладит мою спину. По-доброму шутит насчет необычного наряда. С участием интересуется, как действуют принесенным им таблетки. И улыбается, успокоенно и нежно, когда шепчу ему, отставляя чашку подальше, что люблю его и очень благодарна за заботу, какой он никогда меня не обделяет. Даже немножко краснеет, мне чудится.
- Во сколько мы возвращаемся домой? – с интересом зову, когда Ксай отрезает мне своего сырника, аргументируя это тем, что не помешает хоть что-нибудь да съесть после возлияний.
- Самолет в час дня, Белла. К вечеру будем там.
- Я уже соскучилась по России…
- Это пока в ней нет снега, - подкалывает Алексайо, потеревшись носом о мой висок, - вспомню тебе зимой…
- Зимы теплые, когда ты рядом, - без лишних слов отвечаю ему непреложную истину. С улыбкой. – Спасибо за твое понимание, Эдвард.
- Ты правда чувствуешь себя там дома?
Он так пронзительно смотрит на меня, что даже и желай я соврать, не смогла бы. Аметисты кристально чисты, готовы принять любой мой ответ. Эдвард никогда не прячется в такие моменты. Он мне доверяет.
- Больше, чем где бы то ни было, родной.
Какое чудесное, какое радостное зрелище, видеть, что глаза его светлеют. Сам он светлеет, похоже, забывая ту чехарду, что устроила ему вчера. Незаслуженно.
- Я тоже буду рад вернуться, - докладывает Ксай. А потом оглядывается на лестницу. – Но времени на то, чтобы еще немного поспать перед полетом, у нас хватит. Присоединишься?
Ох, Эдвард…
Я благодарно, вымученно киваю.
Алексайо, догадавшийся о таком исходе, улыбается. Запросто утягивает меня наверх – прямо в этой простыне, как истинную греческую богиню.
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
