Автору как никогда будет интересно узнать ваше мнение о главе после прочтения. Спасибо!

То, что нужно увидеть:
1.

2.

По лицу Дамира медленно расплывается улыбка.
Та самая невероятная улыбка, когда кто-то, кого очень ждешь, к тебе возвращается. Робкая, потому что еще живет в нем толика неверия, нежная, потому что на сердце становится тепло, настоящая. Искренняя детская улыбка.
Из всего окружающего нас пространства мгновенно находя его, Колокольчика, я не могу удержаться от ответной улыбки. Все внутри трепещет от каждого моего шага навстречу, все внутри, как и на скудной клумбе у входа, ярко зацветает…
Какой же он необыкновенный мальчик…
В холле детского дома, поближе к дверям и подальше от вахтера, стоит Анна Игоревна. Ее рука мягко поглаживает плечико Дамира, пока глаза касаются меня. Женщина производит собранное впечатление, взгляд у нее внимательный и может быть даже пронизывающий, однако доверие в радужке присутствует. Это помогает мне.
Разумеется, заведующая отпускает Дамира за пределы учреждения со мной только из-за уважения к Эдварду. Вторая официальная встреча не подразумевает подобных вольностей, тем более если происходит она так скоро после первой. Анна Игоревна закрывает глаза почти на все, как я теперь понимаю, если имеется возможность хоть как-то отблагодарить их благодетеля.
Мы вмешиваемся в судьбы – мы все, несомненно. Только вот та же судьба привела меня к этому мальчику. Я не могу отступиться без боя, это уже просто невозможно.
Эдвард дал мне шанс. Я намерена его использовать.
Потому я дружелюбно киваю заведующей, произнеся условное «доброе утро», а потом переключаюсь на Дамира. В голубой футболке с жизнерадостной обезьянкой и легких штанах ей под цвет он выглядит как сама иллюстрация слова «детство». Такой маленький, такой милый… и такой смущенный, что выдает его чуть наклоненная к груди голова и несмелый взгляд из-под ресниц. Мальчик будто теряется, когда я приседаю перед ним.
- Привет, Дамир.
Невероятно голубые глаза на единую секунду ловят мой прямой взгляд.
- Здравствуйте, Белла.
Анна Игоревна подбадривающе потирает плечо воспитанника, смотря на нас сверху, а я терпеливо жду возвращения его взгляда. Настанет день, и этому ребенку не придется прятать от меня глаза.
Его смелость достигает нужной отметки. Он смотрит.
- Я очень рада тебя видеть, малыш, - не переставая улыбаться, позволяю себе кое-что рискованное – костяшками пальцев легонько касаюсь его щеки. Как по мановению волшебной палочки, Дамир краснеет. Румянец, особо задержавшись на его щечках, вызывает у меня мучительное дежавю. Точно так же первое время на мои прикосновения реагировал Ксай.
- Прогуляемся с тобой?
Маленькие пальчики осторожно обвивают мои, стоит лишь предложить. Нерешительно, однако с вопиющим желанием. Дамир не первый ребенок, кто хочет навсегда уйти из этого места. И совсем скоро он уйдет.
Анна Игоревна с усмешкой качает головой.
- Будь хорошим мальчиком, Дамир, - наставляет напоследок она. – Вы вернетесь к шести, я права, Изабелла?
- Да, Анна Игоревна. И ни в коем случае не опоздаем.
- Если будут проблемы, позвоните мне.
- Конечно же.
Женщина убирает руку с плеча мальчика. Отступает на шаг назад.
- Изабелла, позже я смогу увидеться с Эдвардом Карлайловичем?
- Он заглянет в ваш кабинет, когда мы вернемся.
При упоминании имени Ксая, я подмечаю, Дамир нервничает. Он прикусывает губу, как-то неловко помявшись на месте. Но моей руки не отпускает.
Ох, Колькольчик… пожалуйста, не отпугни Эдварда… он заслуживает права узнать тебя так же, как знаю я.
- Пойдем-ка, - я разворачиваю нас к выходу, придерживая тяжелую дверь, - сегодня нас ждет кое-что интересное.
Дамир послушно делает то, что я говорю. Его румянец и нервозность ощущаются почти физически, пока мы пересекаем крыльцо учреждения, спускаемся по невысокой лесенке, движемся вперед, к автостоянке. Но чем ближе забор, тем малышу легче. Он понимает, что гулять мы будем не на территории детского дома.
Я держу его ладошку в своей… и ликую. Непередаваемое, почти наркотическое чувство, которое затапливает, едва касаюсь его – это что-то запредельное. Причинно-следственные связи такого моего отношения к Дамиру, одному из сорока мальчишек лесного лагеря, одному из миллиона сирот земного шара меня больше не интересуют. Я не знаю, сколько у нас времени, я стараюсь не думать об этом, потому что пробивает на слезы. У меня есть возможность насладиться сполна и подарить такое же, надеюсь, наслаждение Дамиру. Он навсегда останется в моей памяти ребенком, так сильно и отчаянно радующимся баночке греческих маслин.
- Вы очень красивая, - вдруг негромко признается мальчик.
В этот день солнце как никогда ярко сияет на небосклоне, передавая всю атмосферу прелести лета, белые облачка умиротворяюще плывут по небу. Одиннадцать утра одного из важнейших дней в моей жизни. Неужели в нем я и вправду выгляжу хорошо?
Оглядываюсь на Дамира, как и в самый первый наш вечер, пронзительно глядящего на мое лицо. Больше всего ему нравится, что несильный ветерок развевает волосы. Он тоже поклонник длинных локонов?
- Спасибо… ты тоже выглядишь чудесно.
Он смущенно хмыкает. Опускает глаза на шуршащий гравий под нашими ногами. Пристально изучает камешки.
- Мне можно знать, куда мы пойдем?
- Лучше это будет сюрприз, - я легонько пожимаю его ладошку. Она такая теплая… и такая маленькая. Помешательство или нечто похлеще, но я не хочу эту ладошку отпускать. Никогда.
Такой ответ Дамир принимает спокойно. Больше того – в уголках его глаз поблескивает предвкушение. Захватывающее зрелище, если учесть историю этого ребенка.
Я открываю мальчику калитку, выводящую наружу с территории детского дома. Не дальше, как в пятидесяти метрах виднеется парковка, где нас уже ждут… и вопреки расслаблению Дамира, волноваться начинаю я сама. Слишком многое стоит на кону.
- Мы поедем? – удивленно зовет ребенок, стоит нам повернуть к рядку машин. Их здесь совсем немного.
- Да. Только перед этим я бы хотела тебя кое с кем познакомить.
Пятая справа. Все такая же белая, как и вчера. BMW-X6, машина, на которой я первый раз отправилась в приют.
Со вчерашнего дня здесь изменилось только одно: на месте водителя теперь Эдвард. И он, заметив нас, покидает машину.
У Дамира распахиваются глаза, а ладонь против воли крепко сжимает мою. Он совершенно не ожидал увидеть мужчину сегодня.
Я всеми силами стараюсь ничего не испортить. Так же невозмутимо, как и от калитки, подвожу мальчика к Алексайо.
- Это Эдвард, малыш.
Звучит по-идиотски, принимая во внимание, что они условно знакомы, но я не нахожу лучшей фразы. Летний зной становится настоящим зноем, я не знаю, куда от него деться.
В своих белых брюках и свободной кремовой рубашке с закатанными рукавами и розовыми пуговицами Ксай идеально соответствует машине. И моему нежно-розового цвета платью с кружевными рукавами. Однако, судя по виду Дамира, все вокруг хорошо, кроме его присутствия. Он не вписывается.
Я с мольбой смотрю на мужа, который, впрочем, и без моих просьб прекрасно знает, что делать. Он давно готов – со вчерашнего вечера, когда согласился познакомиться с ребенком.
- Здравствуй, Дамир, - мгновенно присаживаясь, чтобы сравняться с ним ростом – я ловлю себя на мысли, что сделала точно так же вчера, хотя даже не задумывалсь об этом – приветствует Ксай. У него на лице добрая улыбка, в глазах – все та же лучащаяся доброта. Эдвард как с картинки про волшебников из детских сказок. Мне хочется ему поверить.
Колокольчик же рдеется куда сильнее, чем когда увидел меня пару минут назад. Тогда он смущался, но с улыбкой. А сейчас смущение это почти болезненное…
- Доброе утр-ро, Эдвард Карлайлович, - слегка запнувшись, сбито бормочет он. – Спасибо за все… что вы для нас делаете.
Заученная фраза, так неожиданно прозвучавшая здесь, вне детдома, отражается маленькой, но глубокой морщинкой между бровей Ксая. Однако в самоконтроле ему равных нет.
- Здорово, что ты помнишь меня, Дамир, - сохранив все до единой крупицы дружелюбия в голосе, не дав ему и дрогнуть, подмечает Аметистовый, - но это имя слишком сложное, тебе не кажется? Называй меня просто Эдвард.
- Мне нельзя. Анна Игоревна будет ругаться.
Я слишком хорошо знаю мужа, и потому вижу все, что с ним делают такие фразы. Глубоко в аметистах свистят рекошечущие пули. Эдвард никогда не хотел к себе особого отношения, и мне абсолютно понятно, почему желал помогать тихо и без суеты. Он никогда не создавал ее, другие создавали – вместе с его образом. Теперь приходится с этим бороться.
- Не будет, ну что ты, - обещает Ксай, добрее взглянув на мальчика. В приветственном жесте протягивает малышу руку. – Познакомимся еще раз?
Колокольчик тихонько вздыхает, еще не избавившись от своей абсолютной зажатости. Мои пальцы еще в его власти и это, наверное, немного помогает. Не без усилия, однако Дамир свободной рукой касается ладони Каллена. Совсем невесомо.
- Здравствуйте, Эдвард.
Аметисты переливаются, придавая ребенку уверенности. Я знаю, что Эдвард сейчас играет, я знаю, что его истинное мнение, эмоции и все, что относится к делу и нынче за семью печатями, я увижу куда позже… но игра бесконечно хороша. Еще один способ порадовать Дамира и подарить ему хороший день.
Наш маленький гость чуть расслабляется.
- Хорошо. У меня кое-что есть для тебя.
Дамир как может старается дышать ровнее. Он побаивается?..
Впрочем, Эдвард сама невозмутимость. Он ловко выуживает из непрозрачного пакета справа от себя оптимистично-оранжевого цвета игрушку. Гребешок, два плавника, белые полоски по бокам…
Колокольчик изумленно вздергивает голову, узнавая рыбку-клоуна. Глаза у него едва заметно, но искрятся.
Мистер Каллен и здесь не прогадал. Он отыскал на своем макбуке папку с прошлогодними детскими письмами Деду Морозу… и нашел еще одну подробность об этом ребенке.
- Это твой любимый мультик, верно? – протягивая ребенку плюшевого Немо, убеждается он.
- Да… - с подобием на то, как касался вчера банки с маслинами, он нерешительно, будто сейчас придется все вернуть, забирает игрушку. Уверяется в том, что она действительно настоящая.
Голубые глаза обращаются к Эдварду. Впервые за последние пять минут в них нет страха. Дамир, как умеет только он, смотрит на своего благодетеля проникновенно и пронзительно в одну и ту же секунду.
- Спасибо вам.
Та злосчастная морщинка между бровей мужа разглаживается. И ровно на мгновенье, как отражение падающей капли в воде, к поверхности какой она летит, в аметистах прорезается ошеломление. Такое же, как недавнее мое.
Не могу сдержать улыбки. Было приутихнувшее ликование в сердце возвращает утраченные позиции.
- Не за что, - опомнившись, качает головой Эдвард, - залезай в машину, нам уже пора ехать.
Малыш, крепко прижав рыбку к груди, оглядывается на меня. С легкой тревогой.
- Поедем все вместе, - уверяю я.
Алексайо поднимается на ноги, открывая нам дверь на заднее сиденье. Для Дамира он арендовал светло-зеленое детское кресло, на ремешки которого мальчик смотрит с недоверием.
- Давай я тебе помогу, - предлагает Эдвард, не касаясь ребенка, пока тот не отвечает согласием. Умело поднимает Колокольчика с его рыбкой в своих руках, усаживая на кресло. Ловко пристегивает немногочисленные ремни, пока я сажусь с другой стороны.
Муж занимается своим делом чуть дольше, чем мне требуется, чтобы оказаться в салоне, и потому на недолгие десять секунд у меня появляется удивительная возможность увидеть его рядом с Дамиром. Их вместе.
Маленького Ксая я видела разве что в своих снах да фантазиях, а потому не могу однозначно утверждать, что Дамир похож на него в детстве. Но с открывшегося ракурса наблюдая разыгравшуюся сцену, только слепой возьмется утверждать, что между этими двумя нет ничего общего. Черные волосы, такие густые у обоих, длинные темные ресницы – опять же, как в отражении, светлая кожа и розоватая полоска губ… это что-то вроде параллельной действительности. Этакая иная версия жизни моего Ксая.
- Готово, - улыбнувшись Дамиру, заканчивает Хамелеон. Проверив, все ли сделано верно, надежно закрывает пассажирскую дверь. За рулем сегодня он.
Мальчик, устроив Немо у себя на коленях, мягко поглаживает его спинку.
- Он ваш принц?
Я нежно гляжу на Колокольчика.
- Скорее уже мой король, Дамир. Эдвард мой муж.
Обручальное кольцо, определенно, сегодня от взгляда малыша не ускользает.
- Он никогда о вас не говорил ничего… и никто не говорил.
- Тогда мы еще просто не были знакомы.
Эдвард занимает водительское сиденье, активируя зажигание. Дамир замолкает сразу же, как закрывается последняя в машине дверь. Он получил ответ.
Автомобиль уверенно выруливает с тесной парковки.

Это креп с нутеллой, кусочками свежего банана и зеленой посыпкой в виде морских звездочек. На искусно разрисованной тарелке с диснеевскими героями (которые не повторяются ни у одного посетителя) он выглядит чересчур большим. Но в сладостях, как известно, размер имеет значение.
Дамир, сидя на красном деревянном стуле и безмолвно глядя на свое угощение, выглядит озадаченным. Его новообретенный подарок охраняет шоколадный коктейль с затейливой трубочкой в виде ушек Микки-мауса.
- Это мне?
- Ты выбрал с бананом, - утвердительно киваю я, внимательно подмечая малейшее выражение его лица, - если еще не передумал, то да.
Эдвард следит за нами обоими со своей, левой стороны стола. Аметисты, хоть и выглядят умиротворенным, в полной боевой готовности. У Ксая схвачено все: есть список аллергенов Дамира, у самого же мальчика уточнены его самые нелюбимые вещи (персики, как ни странно), заведение подобрано с вниманием к деталям, а день распланирован. Алексайо постарался как можно ответственнее подойти к решению возникшей у нас проблемы. И пока ему это блестяще удается – даже налажен между ними с Колокольчиком какой-никакой контакт.
- Если я съем все, ничего не останется для вас…
- Дамир, для нас найдутся другие блины, - мягко, но четко объясняет Эдвард. – Все, что на твоей тарелке – твое.
Аметисты касаются меня, договаривая. И я вижу, по горькой хмурости в них, что сталкиваются с таким уже не впервые. Правда, как говорил Ксай мне раньше, тут две крайности – либо дети съедают все подчистую за пять минут, словно бы сейчас у них отберут это, либо же медлят и не решаются, как Дамир. Стоит признать, второй вариант от малыша стоило ожидать. Ведь это он так рьяно стремился накормить бездомную кошку в том далеком лесу…
- Я порежу тебе?
Препятствовать мне ребенок не намерен. Похоже, поверив Ксаю, он смотрит на свой креп теперь лишь с ожиданием. И шумно сглатывает.
Я делю блин на двенадцать небольших частей, чтобы удобно было есть, накалывая на вилку. Нутелла и бананы превращаются в сплошную массу, но не похоже, чтобы Дамира это занимало. Он просто хочет попробовать – и я поспешно возвращаю тарелку.
Дамир аккуратно кладет кусочек угощения себе в рот. Медленно, вдумчиво жует его, будто стараясь почувствовать каждую грань вкуса. Проглатывает. Улыбается, пусть и краешком губ. Ему нравится.
Я со спокойной совестью надрезаю свой креп с клубничным конфитюром. С появлением в моей жизни Алексайо другие вкусы как-то потерялись…
Со своего места у меня удобный ракурс на них обоих – чем-то похожий на тот, что был в автомобиле. Эдвард и Дамир сидят достаточно близко, но все же на некотором расстоянии друг от друга. Мальчик очень старается не задевать салфетки мужчины, которые ближе к нему, а Ксай посматривает, удобно ли Дамиру есть, действительно ли ему нравится.
Словно бы стоя на определенной правилами дистанции, никто не решается сделать нужного шага вперед. Эдвард контролирует себя от и до. Он обещал мне спустить завесу, помогающую не замечать детей, обещал увидеть Дамира… и, возможно, он это и делает. Про самоконтроль ведь речи не шло? А это хобби Ксая – контролировать ситуацию.
И тем не менее, пока мы ехали сюда, я видела, что у него внутри что-то происходит. По незначительному блеску в глазах, минимальным эмоциям на лице мне, за наше совместное время проживания, уже не так сложно определить это. Я знаю Эдварда лучше, чем себя. Я знаю, что пусть и толикой, частичкой души, но он не смог остаться к Колокольчику совершенно равнодушным.
- Хочешь попробовать?
Дамир настороженно поглядывает на Ксая. Его яблочно-сливовый блин вызывает в мальчике интерес, несомненно.
- Он ваш…
- Я буду рад поделиться, - мой муж отрезает кусочек побольше, ловко перекладывая его на тарелку к Дамиру, - угощайся.
- Спасибо, Эдвард Карл… Эдвард, - смутившись своего просчета, бормочет малыш. При Эдварде он бормочет куда чаще, чем в нашу предыдущую встречу. Все-таки присутствие рядом мистера Каллена делает свое дело, не давая ему расслабиться. Педагоги постарались на славу. Благо, это обстоятельство как раз исправимо.
- Попробуешь и клубничный? – присоединяюсь я.
В голубых глазах проскальзывает нечто непонятное для меня. Ему неприятно?.. Или больно?
- Я не люблю клубнику… извините.
Я теряюсь.
- Ничего страшного. Если не любишь, то не надо…
Дамир виновато отводит глаза, потягивая через трубочку свой коктейль.
- Может быть, ты расскажешь нам, что любишь? – пытаюсь выправить положение я. Мне кажется, мы все на минном поле. На меня давит опасение, что Эдварду все-таки не придется по душе этот ребенок, что больше никогда подобное не повторится и я не увижу его, что Дамир попадет не к тем людям или же судьба его сложится несчастливо… мне страшно. Будущее решается сегодня, а все, что я могу – есть блины с клубничным конфитюром.
Мальчик воровато посматривает на Алексайо сквозь полуопущенные ресницы.
- Все, что Эдвард Карл… Эдвард приносит нам.
Ксай едва заметно прикусывает губу. Но затем дарит Дамиру легкую улыбку.
- Какой твой любимый шоколад? – тихо спрашивает он.
- Который с молоком и орешками…
- А сок?
- Ананасовый, - мальчик опять смущается, пунцовея. Елозит вилкой по своему остывающему блину, силясь наколоть кусочек банана. – Петя говорит, что это плохо. Ананасовый сок никто не хочет ни на что менять.
- На что бы ты хотел его поменять?
- Иногда в столовой пекут вкусные булочки с изюмом для всех… но их часто забирает старшая группа, когда Анна Игоревна не видит.
Эдвард слушает живо и с неподдельным интересом. Он ищет возможности помочь этим детям как может, и каждая подробность из их жизни, высказанная самими воспитанниками, а не воспитателями, возводящими его в какой-то ранг, бесценна. И вместе с тем, как во взгляде Аметиста зреет интерес, наполняется там же болью и его сердце. Дети торгуют чертовыми булочками.
Моя раздосадованность едва ли не ощутима. Понятно, чем кончается эта история.
Дамир проглатывает еще кусочек блина. Для него не сложно говорить об этом, скорее просто непривычно. Он, похоже, давно считает такое положение дел нормой.
- Булочка стоит два яблочных сока. Тогда старшая группа согласна поменяться…
Почему я тяжело вздыхаю, мальчик искренне не понимает. Он отрывается от своей еды окончательно.
- Они честные, - старается защитить ребят он, - если все правильно, они никогда не обманывают меня. Петя говорит, раньше были те, кто обманывал… и даже три сока было мало.
У Эдварда каменное выражение лица. Он безмолвно допивает свой ванильный смузи, с силой сжав стаканчик пальцами. Тот возмущенно поскрипывает.
- Надо будет купить ананасового сока и булочек с изюмом, - как могу разряжаю обстановку я, позволив себе первую при Ксае вольность и погладив мальчика по плечу, - кушай блин, Дамир.
- А можно поменять ананасовый сок на карандаши? – не спеша браться за вилку, тихонько интересуется он.
Ксай с новой порцией изумления глядит на мальчика. Оно в нем переплелось с состраданием.
- Ты любишь рисовать, - будто прежде не знала этого, протягиваю я.
- Да, люблю, - отрывисто кивает ребенок. Даже на Эдварда оборачивается, пусть и робко, словно тот не верит, - если одного сока мало, я готов и булочки тоже…
- Покажешь мне, какие ты хочешь и они твои, - впервые за весь вечер так яро перетянув на себя внимание ребенка, убежденно отрезает Хамелеон. Художественный интерес Дамира ему как напоминание о самом себе. Эммет говорил, в бараке Сими Эдвард иногда рисовал угольками на белых боках их домишки.
Оробевший от столь решительного ответа Ксая, Дамир лишь еще раз кивает. Доедает креп, не оставляя ни банана, ни посыпки из звездочек.

Лучшая вещь в разгар летнего дня – молочный коктейль. С оптимистичной зеленой трубочкой, в веселом пластмассовом стакане с изображением медвежонка, он если и не утоляет сполна жажду, то точно поднимает настроение. Или хотя бы делает ситуацию чуть терпимее…
Дамир, расположившись справа от меня на скамейке, задумчиво потягивает ванильное молоко. Взглядом он изучает детскую площадку, парк, окружающий ее, пару-тройку сизых голубей, прогуливающихся по дорожкам в поисках еды. Однако во взгляде этом сосредоточенность и толика напряжения. Я понимаю, что сама встреча с Эдвардом наедине для него в новинку, но волнительнее то, что он замечает каждое прикосновение Алексайо ко мне. И в глазах его, безмолвно, каждый раз что-то потухает…
Однако сейчас Ксая здесь нет. Антон, принеся извинения, попросил возможности получасового звонка. У них очередной вопрос по “Мечте”, что должно бы уже перестать быть для меня новостью, но все никак.
Эдвард не стал уходить далеко – я вижу его, сидя на своем месте, у дальнего края большой детской площадки. Стоя между двумя березами, он активно что-то обсуждает со своим главным механиком.
И, возможно, это даже к лучшему. Ему нужно немного времени, чтобы как-то рассортировать мысли и сделать определенные выводы, прийти в себя. И мне нужно время. Мне есть, что спросить у Дамира наедине.
- Как тебе коктейль?
Мальчик облизывает уголки губ, глянув на меня.
- Вкусно, большое спасибо.
Я начинаю понимать Эдварда. Каждая благодарность Дамира – и за малейшую мелочь в том числе – подрагивает болезненным огоньком где-то в сердце. Радостно иметь благодарных детей, правда, при условии, что они благодарны по своему выбору, а не из-за сотни лишений, какие пришлось перенести.
- Я тоже больше всего люблю ванильный.
- А они бывают разные?
Я вздыхаю, грустно малышу кивнув.
- В следующий раз мы с тобой выберем вместе, - обещаю ему. Эдвард угадал со вкусом, принеся нам угощение перед вынужденным разговором, несомненно, только вот Дамиру не столь принципиален вкус. Те вещи, что являются сами собой разумеющимися для большинства детей, для него – сюрпризы.
Я смотрю на Колокольчика с глазами цвета неба и не могу понять, никак, ни при каких обстоятельствах, как его мать могла… оставить такое чудо. И ладно бы просто “оставить”. Она оставила его умирать… в неотапливаемой квартире, одного, без единого шанса. Она решила его судьбу сама и, я надеюсь, я молюсь об этом, и свою собственную тоже – в этой жизни и в той. Пусть горит в Аду.
Жизнь Дамира – маленькое чудо, яркое доказательство, что волшебство случается. Со смертью мамы я перестала истинно верить в Бога… но после знакомства с Ксаем… после встречи с Дамиром… я верю вновь. Иначе как объяснить все это?
Я ставлю свой коктейль на левую часть скамейки. Малыш, держа в руках пустой стаканчик, еще пытается словить себе что-то на донышке, среди тающих сгустков. Он со вздохом признает, что напиток закончился, и тоже отставляет стаканчик в сторону. А я, просительно протянув в его сторону руки, забираю замерзшие ладошки себе. Потираю их как вчера. Согреваю.
Колокольчик повлажневшими глазами смотрит мне прямо в душу. Впитывает в себя эти касания, факт их существования, концентрирует свои собственные эмоции. Он боится, что они кончатся, но больше он боится не ощутить все до конца. Ему это очень важно.
Я придвигаюсь к ребенку поближе, усаживая его совсем рядом с собой. С виду он не против.
- Дамир, можно я задам тебе вопрос?
Эдвард движется к противопожному краю площадки, к парковке. В автомобиле есть макбук, который ему, похоже, сейчас нужен. Очень вовремя. У меня зреет недлинный, но сложный разговор, какой давно пора было завести.
Кивок у малыша выходит вынужденным, но выбора у меня нет.
- Скажи мне, кто-нибудь, кроме меня, приходил к тебе в комнату разговаривать?
Мальчик опускает глаза. Слишком резко, чтобы списать на стеснение.
- Да…
Правда меня радует. Ни в коем случае не сомневаясь в искренности этого ребенка, видеть подтверждение своих ожиданий все же приятно. Приобнимаю малыша за талию, надеясь хоть немного, но расслабить.
- Можешь мне немного о них рассказать? Кто это?
Дамира мой интерес не впечатляет.
- Это две тети… они приходили ко мне пять раз.
Слова Анны Игоревны обретают плоть. Но, как и предполагала, новостью грядущего усыновления этими людьми Дамир не осчастливлен. Он не знает о нем, но наверняка догадывается. Он очень смышленный мальчик.
- Маурик, она сказала называть ее так, все время плачет, когда смотрит на меня, - бормочет ребенок, машинально приникнув к моему боку крепче. Я прикусываю губу, осознав, что это надежда на защиту. Язык нашего тела, язык глаз выдает не хуже, чем словесные подтверждения. Я хочу быть для Дамира каменной стеной, хочу, чтобы он не боялся, не прятался, когда сложно что-то сказать. Материнский инстинкт это или потребность защищать, но во мне уже все созрело. От одного взгляда на Колокольчика в это самое мгновение.
- Мария Родионовна, вторая тетя, она… бабушка. Она приносит мне много клубники…
Я хмурюсь. Дамир сказал мне о нелюбви к этой ягоде практически сразу же. Его визитеры не знают этого? Или знать не хотят?
Колокольчик, сжавшись в моих руках, подрагивает.
- Я не обижаю их, Белла… я не хочу, чтобы они плакали!..
- Ну конечно же нет, - уверенно киваю я. Поглаживая детскую спину, прошу маленького разрешения, - можно взять тебя на руки, Дамир?
Я не могу разговаривать с ним на такие темы, сохраняя дистанцию. Ему спокойнее, если чувствует меня, а мне спокойнее, потому что вижу его без сокрытий. Я намерена уговорить Эдварда на решение, какое изменит весь наш с ним мир, и не могу не интересоваться эмоциями этого ребенка. Анна Игоревна, как бы это надменно и ужасно не звучало, отдаст нам его по первой просьбе. Но я хочу знать, у кого мальчика отбираю.
Я удобно усаживаю малыша на своих коленях. Сидя вполоборота ко мне, со слегка унявшимся от объятий волнением, он помалкивает. Но зато хотя бы больше не дрожит.
- Почему тебя попросили называть эту тетю “Маурик”, Дамир?
- Она сказала, так надо звать маму… Цовак ее так называл…
- Кто такой Цовак?
- Мальчик, которого больше нет. Она сказала, я буду как Цовак теперь…
“Они потеряли мальчика, похожего на него, Изабелла”, - сказала мне Анна Игоревна. О боже.
Я накрываю ладонью затылок мальчика, поглаживая его волосы и одновременно борясь с жутчайшим желанием крепко прижать к себе. Никогда не отпускать. У Дамира срывается голос, когда он говорит об этих людях. Дамир дрожит.
- Белла…
Колокольчики опять на мне. Тысячный раз за сегодня и вчера, но все равно как первый. Это чувство неподвластно какому-либо выражению, кроме эмоционального. Малыш открывает во мне те грани, какие даже Ксай пока не отыскал.
- Белла, - повторяет ребенок, стремительно влажнеющими глазами цепляясь за мое лицо, словно сейчас отвернусь, - они такие… страшные!
- Я здесь, тише, милый, - успокаиваю его, в надежде, что мне под силу это сделать. Наклоняюсь поближе, притронувшись к бледной щечке. Она пока сухая, но это явно не надолго. От Дамира пахнет ванилью, бананами и детством. Самым светлым из человеческих воспоминаний и самым темным из его собственных. Опустошающее чувство – желать помочь и не быть уверенным, что это можно сделать. Я боюсь дать ему ложную надежду, я боюсь напугать его еще больше своими словами. Я никогда не умела общаться с детьми.
- Мария Родионовна рассказала мне, что я должен любить… вы тоже мне расскажете?
- Только ты можешь рассказать мне, что любишь, Дамир…
- Нет. Она сказала, я должен буду научиться любить шахматы и куриные котлетки… я очень не люблю куриные котлетки!
Я понимаю, куда он клонит. Сколько бы не хотелось такое признавать, понимаю. Это одна из стадий безумия после горчайшей утраты. С сыном и внуком этих женщин что-то случилось и Дамир, так похожий на него, может заполнить пустоту… только не собой. Только став им. Было время, я тоже пыталась соответствовать отцу и заставить себя любить то, за что могла ему понравится.
Но разве же справедливо этого мальчика, столь уникального, обрекать на новые страдания? Ему было мало?.. За свою коротенькую жизнь достаточно с лихвой. Я не могу позволить в который раз ранить его душу.
- Никто не может заставлять тебя, Дамир, - я делаю наши объятья максимально доверительными, пока говорю. Легонько целую макушку ребенка, - то, что тебе по вкусу, выбираешь только ты сам.
Мальчик тихонько всхлипывает.
- Тогда меня никогда не заберут. Петя говорит, так нужно будет сделать, чтобы понравиться…
- Но ты нравишься мне просто так, - вырывается у меня. Фраза слишком нужная, дабы замолчать ее. Дамир не заслуживает моего молчания.
Он тронуто, нерешительно приникает к моему плечу. Голубые глаза очень грустные, в них еще переливаются слезки.
- Я не хочу, чтобы они меня забирали… - он что есть мочи зажмуривается, закусив губу. Мука на детском личике встречается с быстро затухающей смелостью, какая побуждает его сказать, урвать это в последний момент, пока есть силы:
- Вот бы вы забрали меня!..
А потом Дамир сдается, крепко-накрепко обхватив меня руками и прижавшись к груди. Я не отдаляю его, скорее наоборот, но слегка поражена напором столь хрупкого мальчика. Поглаживаю его спинку, волосы, сжавшие мое платье пальчики. Я сама чуть не плачу. Больше всего на свете на эту его мольбу, иначе не назовешь, хочется ответить искренним “конечно”. Я не думала бы ни минуты, я бы даже не пыталась… но я не могу. Если я скажу это и обману его, не прощу себе до конца жизни. Эдвард держит эмоции в узде, ничего не говорит мне, да и рановато еще… но приближающаяся среда, в которую я могу навсегда потерять Дамира, режет по живому.
Я – его мама. Слышите? Я!
Мотнув головой, я целую детский лобик. Мальчик, не пытаясь перебороть всхлипы, лишь дрожит сильнее.
- Ничего не бойся, солнышко. Все будет хорошо.
…Хотела бы я сама себе поверить.