Лучшие ощущения от близости рядом прежде чужого человека дал мне Ксай: тепло, узнаваемый и успокаивающий аромат, умиротворение и безопасность. Мне чудится, что обнимать его я могу бесконечно долго, без перерывов и прочих ненужных вещей – на таком близком расстоянии от Хамелеона, в кругу тех, кому он доверяет, и в числе тех, кому позволяет себе помочь, я счастлива. Возможно, у нас не самая гармоничная семья, потому что ведущая роль в ней всегда будет у Эдварда, и порой он действительно ведет себя, как папа, но зато самая искренняя. Аметисты смотрят на меня теперь, в больнице, в этой уже помявшейся кофточке, со стянутыми в хвост волосами и… любуются, влюбляясь. А еще влюбляют меня в себя. Каждый раз как первый, а много любви не бывает. Эдвард убирает из моего лексикона понятие «много» своим появлением в доме Рональда в тот пасмурный февральский день.
- О чем ты думаешь? – пальцы Ксая медленно перебираются на мои волосы. Запутываются в прядях, освобожденных хвостом.
У него капельку усталый голос, но терпимо. С каждой слезинкой Дамира, с каждой его мольбой и отчаянной просьбой в защите, как сегодня утром, вера Эдварда и в себя, и в успех того, во что мы ввязались, лишь крепнет. Он понимает свою важность, чувствует нужность, а не это ли то, к чему он так долго стремился? Он привык отдавать по своей натуре, он никогда ничего не просит взамен, но как же он счастлив, когда кто-то показывает, что сделанное не напрасно. Ксаю хватает даже улыбки. Тем более – улыбки Колокольчика.
- Обо всем и сразу, - бормочу я, кладя голову на его плечо и обнимая руку, как свою любимую игрушку. Это дает мне чувство невыразимой близости Ксая. – Но конкретно сейчас: о том, какой ты мягкий.
Он усмехается снова, тихонько и нежно, когда я целую обнаженный рубашкой кусочек его шеи.
- Я не был в спортзале уже два месяца, Бельчонок. Скоро превращусь в плюшевую игрушку.
Я потираю его предплечье, нахожу губы. Эдвард мне не препятствует. На крохотный поцелуй отвечает.
- Между прочим, Алексайо, я вообще там не была.
- Мне все нравится.
- А мне как, - я хитро ему улыбаюсь, с нежностью погладив по лицу от виска к скуле. Хотела бы я забрать себе, стереть все то, что привело к появлению этих серебряных нитей в них. Все они поселились здесь уже после нашей встречи.
Эдварду не нравится толика грусти в моих движениях. Он отвлекает меня еще одним маленьким поцелуем – в губы и двумя – в их уголки.
- Я очень тебе благодарна, - сокровенно признаюсь я. Несколько неожиданно, но все так же неумолимо честно.
Ксай делает вид, что это нечто незначительное: его поцелуи перекочевывают на мою щеку.
- За что же?
Ответом все же вынуждаю его остановиться.
- За твою нежность и твое понимание – ко мне, Дамиру и всему, что происходит сейчас.
Возле глаз Аметистового морщинки, и мне это не по нраву. Поэтому пользуюсь первой же возможностью, чтобы от них избавиться, аккуратно разглаживая кожу. Эдвард медленно качает головой.
- Я говорил сегодня Дамиру и говорю тебе – я не хочу слышать за это никаких благодарностей.
- Ты в принципе редко хочешь слышать «спасибо»…
- Потому что то, что я делаю, это нормально, Белла, - довольно серьезно объясняет мне муж, все еще обнимая так же уютно, - я хочу и буду оберегать тебя и любить, как ты того заслуживаешь. Я стану отцом Дамира и заслужу его доверие, защищу его, как мне и положено. Я забочусь о своей семье, Изабелла. Здесь излишни «спасибо».
- Но как же твой семье выразить свою благодарность в таком случае?
Эдвард бархатно гладит мою спину.
- Просто будьте счастливыми.
Я тронуто хмыкаю, ровнее садясь на своем месте и чуть ослабляя объятья мужа. Сидеть рядом с Ксаем хорошо тем, что мы практически на одном уровне. И мне проще так или иначе коснуться его лица.
Я с трепетностью и удовольствием, какое не собираюсь и на секунду прятать, приникаю к его губам. Я целую Эдварда, мягко поглаживая его щеки обеими руками. Показываю ему, что для меня то счастье, о котором мы говорим.
- Каждый раз я думаю, что любить тебя больше уже невозможно, мой Ксай. Но ты упрямо меня переубеждаешь.
С теплым взглядом, впрочем, не лишенным капли скепсиса, мужчина смотрит мне в глаза.
- Ох, Бельчонок…
- Ты – мое сокровище, - шепотом, не давая досказать ничего лишнего, повторяю я. В который раз, но мне кажется, все равно, что в первый. Мое греческое солнце может сколько угодно говорить о ненужности таких слов и фраз, их чрезмерности, однако то, как он улыбается, когда их слышит… выражение его глаз… это стоит куда больше отцовских миллионов и любых исчисляемых величин.
Наверное, здесь, в стенах больницы, когда я вижу и ощущаю все то, что происходит с Дамиром и нами, обретается какая-то особая философия. Что-то крайне мудрое. Наша жизнь становится полноценно-целой.
- Я люблю тебя, - просто отвечает Эдвард. Но глаза его горят, а руки совершенно недвусмысленно касаются моих ладоней. Переплетаются. Мы одно целое, и это уже непреложная истина. У нас все получится хотя бы благодаря силе этого единства. Я верю.
Тянусь к Ксаю еще раз и еще раз его целую. Я могу до скончания веков его целовать, я соскучилась. Мы оба нужны сейчас Дамиру на все те сто процентов, какие способны ему дать, но пока малыш спит, и у него все в порядке, я удивительно четко вижу крепость нашей семьи. И я благодарна, что в такой нелегкий момент у нас получилось быть вместе.
Возвращаю голову к Алексайо на плечо, а он, накрыв макушку своей щекой, методично поглаживает мою спину.
- Дамир поделился со мной, что бульон сегодня был необычайно вкусным…
- Бульоны редко бывают вкусными, - Ксай со знанием дела морщится, припоминая, видимо, свои дни в больнице, - я бы хотел, чтобы ему больше не пришлось его есть.
- Я думаю, смысл в том, что кормил его ты, Эдвард.
Мне кажется, или Алексайо смущается? Я поднимаю на него глаза, а он чуть прикусывает губу. Левая бровь хмурится.
- Ты знаешь об этом?
- Я говорила с Розмари всего полчаса, родной. И по возвращении это была удивительная картина. Извини, я подсмотрела. Но почему ты переживаешь по этому поводу?
Эдвард глубоко вздыхает.
- Я хочу все делать правильно и наилучшим образом для него.
- Ты уже делаешь это. И замечательно. У тебя уже был опыт – и не один.
- Бельчонок, - снисходительный к моему оптимизму и похвалам, Эдвард пожимает мою ладонь, привлекая внимание к чему-то действительно важному, - это не то же самое – кормить Дамира и кормить Каролину, например. Она могла капризничать, могла даже плакать… но не от боли или страха. В ее жизни была любовь, и существовала нежность, она не анализировала каждый мой жест и взгляд в попытке понравиться… по крайней мере, не в таком возрасте. А Дамир делает все это. И в силу его душевной организации и того, что произошло, в двойном объеме.
- Но ведь ты как никто его понимаешь. Ты тоже любишь много думать и анализировать, Ксай.
- Это не уменьшает моей ответственности, - серьезно поправляет меня муж, - я не хочу его ранить. Я никому больше не позволю этого сделать.
Баритон заполняется теми нотками, какие я уже однажды слышала – так Эдвард велел Константе оставить в покое Каролин, так он угрожал Дему, так уводил из дома Натоса меня после Флоренции… Эдвард полон решительности, он в своих словах уверен. Голос это подчеркивает.
Я переплетаю наши с Уникальным пальцы, несильно пожав его ладонь. Кольцо на ней придает мне сил.
- Что они сказали тебе?..
От одной лишь мысли-воспоминания, как Дамир убегал этим утром… услужливо воскрешающейся из памяти картинки, где мой малыш плакал навзрыд от осознания близости к тому, чего всем сердцем не желает… от всего, что Дамира терзает, и всего, что он не может пока сказать, становится нехорошо. И появляется удивительная тяга к действиям – максимально активным.
Это правильно, что Эдвард разговаривал с Тамарой и Агнией. Только с его спокойствием, его просчитанными наперед действиями и ответами можно вести какой-то конструктивный диалог. Мне нравится – вот в этом случае, в эту секунду – что Эдвард умеет отключать лишние эмоции. Крайне полезно сегодня.
- Много лестного и не очень, - лоб мужчины прорезает морщинка, - я извинился перед ними, готов извиниться еще не раз, возместить ущерб… но это неважно. Важно лишь то, что отступаться от мальчика они так или иначе не намерены. Суд состоится.
Я стараюсь принять эту новость максимально спокойно, ведь ее стоило ожидать. Но Эдвард все равно меня раскусывает – даже прятать особенно нечего.
- Ольгерд же нам поможет, Ксай?..
- Он будет стараться, моя девочка. Много преимуществ на нашей стороне, плюс слова Анны Игоревны, но… все знают, чем кончился мой опыт с Энн. Без внимания это вряд ли останется.
Ему тяжело произнести это предложение. Эдвард храбрится, и только слепой не заметит, чего ему это стоит. День за днем, год за годом посторонние люди бередят раны, которым и так никогда не зажить. Он стал наказанием сам для себя, он сполна уже искупил свою вину, даже если ее часть, микроскопическая, там и была. Энн на жалкие кусочки порвала такую прекрасную душу моего Уникального. А теперь дорывать ее будут те, кто даже знать о ней не достоин.
Я целую Эдварда в щеку – без подтекста, только лишь, чтобы показать, что я рядом, и что я буду с ним до конца, в любом исходе этой ситуации. Потерять Дамира будет очень больно. Но потерять Эдварда… это не переживаемо. Я не дам ничему дурному случиться. Ни с одним из них.
- Я знаю, - тихонько говорю мужу, пока от моего поцелуя он незаметно морщится, - знаю, что для тебя это значит. И мне очень жаль, что эта тема снова на поверхности, родной.
- Она всегда была там…
- Равно, как и твоя невиновность. Плевать, кто и что хочет доказать, правда известна.
- Белла, - муж обрывает меня, просительно качнув головой. Смотрит прямо мне в глаза. – Я не хочу разочаровать тебя и причинить боль. Я привязываюсь к Дамиру сам, и я понимаю, что ты чувствуешь. Но мы должны предусмотреть не лучший исход… и быть готовыми, сжав зубы, с ним смириться.
- Борьба еще не окончена, а дело не проиграно.
- Я и не сдаюсь, - огонек в аметистах подсказывает мне, что это отнюдь не голословные слова, - мы оба еще поборемся за него, Ольгерд нам поможет, Анна… но нельзя упускать это из виду.
Я, что есть мочи, прикусываю губу, не решаясь, не дозволяя себе, но потом… все же смотрю на Ксая. Честно, как он и заслужил. И мучительно переживаю то, что от эмоций моего взгляда его собственный затягивается мутностью боли.
- Мы – его родители, Эдвард.
- Я знаю, - муж сострадательно возвращает меня в объятья. Несколько раз крепко целует в лоб, - так и будет. Все получится.
Мне нечего ответить. Одной надеждой сыт не будешь, но хорошо хотя бы то, что она у нас есть. Есть у Дамира.
Я ответно обнимаю Хамелеона, пусть и не сразу, но отпуская ненужные мысли. Пока мы все здесь и все рядом. Шанс существует.
За время нашего присутствия в коридоре мало кто проходит тупичок у лестницы – в больнице тихий час. Изредка медсестры что-то несут, не обращая на нас внимания, да и только.
Однако неожиданно пространство между светлыми разрисованными стенами и кафельным полом обретает плоть в виде знакомого голоса. Приглушенный, но заметный, до нас он доходит быстрее, чем его обладатель.
Эдвард напрягается, изумленно вскинув бровь. Садится ровно, впрочем, не отпуская моей руки.
- Да, Евдокия, пусть будет среда. То же время, - Танатос, крепко прижав телефон к уху, следует из главного коридора отделения к той самой лестнице, возле которой немым наблюдателем утренней сцены была сегодня я. Голос у него сосредоточенный, а взгляд усталый. Он не замечает ничего вокруг, концентрируясь на разговоре, и лишь когда Эммет толкает дверь на лестницу, невзначай цепляет перпендикулярный ей диванчик. Нас на нем выделяет скупой свет из окна.
- О, боже мой, Алексайо. Белла? – младший Каллен тут же отпускает дверную ручку, всем телом поворачиваясь к нам. Он в простых синих джинсах и светло-зеленой футболке, гармонирующей с окраской левой стены.
Ксай поднимается брату навстречу.
- Что произошло? – тут же, без лишних дополнительных приветствий, какие намерен сказать Уникальный, спрашивает он. Требовательно и почти что резко. Отключает телефон. – Тебе снова нехорошо?
- Это детское отделение, Натос, - Каллен-старший похлопывает его по плечу, стараясь и утешить, и успокоить одним жестом, - я в полном порядке, как ты видишь. И Белла тоже.
- Привет, Эммет, - складываю руки на груди, оставаясь возле диванчика.
- Здравствуй, - совершенно запутавшийся, Натос с хмуростью смотрит на нас обоих. – Но если все здоровы, то какими судьбами в клинику?
- У нас здесь есть одно дело.
- Дело? Из-за него тебя не видно больше?
- И из-за него тоже, - примирительно соглашается Алексайо, - как твои девочки, Эммет? Каролин, надеюсь, еще не ненавидит меня за отсутствие звонков?
- Она скучает по тебе, это да, но… - Натос снова качает головой, будто ему это чем-то поможет при собирании мыслей в кучку. Он морщится, уже не зная, что говорить, а что – нет, продумывая фразы.
Он сам на себя не похож, несмотря на то, что выглядит довольно посвежевшим и удовлетворенным жизнью. На лбу россыпь морщин, ставших глубже, в глазах опасение, перемешанное в гремучую смесь с радостью. Что-то похожее происходило с Эмметом под ЛСД от Голди. Мы не виделись пару недель, а такие изменения… я надеюсь, что у них все хорошо.
- Все сложно, - в конце концов резюмирует он. Оглядывается на меня. – Я еду в офис, но перед этим хотел пообедать. Составите мне компанию? Тогда и поговорим.
- Ближайшее время нам нужно быть здесь, Натос. Извини.
Каллен-младший пытается нас в чем-то раскусить, но выходит у него скверно.
- В больнице есть буфет, - неопределенно предлагает он.
Эдвард перехватывает мой взгляд, а затем мимолетно касается двери палаты Дамира. Мы оба думаем об одном и том же – он недавно заснул.
- В таком случае мы с радостью присоединимся, Эммет. Надеюсь, получаса нам хватит.
В кафетерии клиники выбор блюд довольно скромный. Впрочем, нам все же удается отыскать один из съедобных элементов меню – блинчики с творогом. Эммет добавляет к своему набору еще мясной сэндвич, а Ксай лишь из-за моей просьбы берет кусочек куриного филе. Его рацион за последние дни вызывает у меня серьезные опасения. Я прекрасно знаю, что должна лучше следить за этим, и вижу, что не справляюсь. Возвращения домой Рады и Анты жду с нетерпением – пока я научусь как следует готовить, они не позволят Эдварду умереть с голоду. Женщины так изумились, увидев меня в качестве настоящей жены Аметистового… что же они скажут на появление в доме ребенка? Если Дамир, конечно… нет. Глупости. Он обязательно будет дома. Он наш.
Эдвард перехватывает мой задумчивый взгляд, оторвавшись от своего обеда. Пытается разгадать, о чем я думаю – в который раз. Наверное, выражение лица меня ему все равно выдает, но, пытаясь смягчить ситуацию, я накрываю своими пальцами ладонь мужа. Все в порядке. Пока да.
Эммет делает глоток чая, с интересом наблюдая за нами обоими. Он все еще хмурый и какой-то напряженный, но уже не критично. Он будто бы осваивается с нами.
- Белла, он хорошо умеет прятать правду о себе, я знаю, - напрямую обращается ко мне Каллен-младший, кивнув на брата, - но ты должна мне сказать честно: все хорошо?
Искренние переживания Натоса за Ксая греют мне сердце. Их любовь такая… настоящая, как у Эдварда с Карли, как у нее с ним – и выстраданная, и сама собой разумеющаяся, и проверенная временем. Что бы ни было, какая бы кошка не пробегала между братьями, они – семья. Это главная истина. Может, в ней и все дело? Танатос просто сильно переживает?
- Заверяю тебя, с Эдвардом все в порядке, - я улыбаюсь, отрезая немножко своего блина, - поверь, я бы сказала, будь это не так – тебе первому. Порой мы нуждаемся в применении физической силы.
На мой хитрый взгляд Алексайо внимания почти не обращает. Усмехается в такт с братом, как в первый раз глядя на свою курицу. Ему вряд ли ее хочется.
- Ладно… но что тогда вас здесь держит? Если это не является тайной, конечно же.
- Проблема пока не решена до конца, Эммет. Лучше обсудить ее позже, уже по завершении, - избавляя меня от необходимости ответа, итак вдруг побледневшую, ровно произносит Ксай, - я обещаю, что мы расскажем сразу, как будет возможно.
- Это что, помощь какому-то твоему фонду? Детям приютов?
- Да, - не удерживаюсь я, отрывисто кивнув. И почти сразу же в упор смотрю на свои блинчики, - мне захотелось помочь Эдварду.
Танатос, смерив нас недоверчивым взглядом, все же принимает ситуацию. Откусывает свой мясной сэндвич.
- Расскажи мне, как Карли, Эммет, - придвигаясь к брату чуть ближе, просит Ксай. На лице его истинная тоска по своему маленькому солнышку и непридуманное отцовское, не иначе, беспокойство. Столько лет единственным светом в жизни для него была эта девочка… я прекрасно понимаю мужа. Я чувствовала то же самое – и к ней в том числе. Она, такая живая и искренняя, такая трогательная и нежная – настоящее вдохновение для своей семьи. Дядя и папа не чают в ней души, а она отдает им ту же любовь сторицей. Ее сердечко очень горячее и очень, очень любящее. Ну, конечно же, Ксай по ней скучает… и о ней беспокоится.
- На самом деле, не в самом лучшем положении, Эд, - Танатос отставляет поднос с едой, следя за растворением сахара в чае, - это честные слова, но я не хочу, чтобы ты излишне переживал. Все потихоньку налаживается.
- С ней что-то случилось?
- В день смерти Мадлен. Шок начал проходить, уступая место другим эмоциям, и они пока сильнее нее.
- Но ведь рядом ты… и Ника, - при мысли о боли Каролин мне тоже становится больно. За время, которое я знаю эту семью, я успела прикипеть к каждому из ее членов. Я переживаю и за Эммета, и за Каролин, и, разумеется, за Ксая, мое солнце… мне все они дороги. Без них я бы никогда не стала собой и не обрела то, что сейчас имею. Эти люди дали мне шанс на вторую, счастливую жизнь.
- Верно, мы пытаемся помочь ей, как можем, - отвечает Эммет, - Ника предложила снова попробовать детского психолога… мы нашли женщину, вроде бы лучшую в нужной терапии. Сессии только что начались, но я надеюсь, положительный сдвиг уже не за горами.
- Если нужна будет какая-то помощь…
- Я знаю, что могу на тебя рассчитывать, Эдвард, - уже привыкший к таким словам, за брата заканчивает Натос, - и мне не сказать достаточное спасибо тебе за это. Всю жизнь ты моя страховка.
Я непроизвольно усмехаюсь, припомним, как это же говорил мне сам Хамелеон. Там, в Вегасе, там, на свадьбе, перед которой я рыдала с полнейшим ощущением полного завершения своей жизни, пообещал это. И до сих пор держит данное слово.
- Передай ей, что я очень ее люблю, - баритон отдает грустью, какую мне хочется навсегда из него искоренить, - мы с Беллой, конечно же.
- Обязательно.
Эммет возвращается к своему чаю, все так же пристально наблюдая за его темной поверхностью. Сегодня Медвежонку, еще одному чайному гуру в моем окружении, плевать на пакетированный мусор, как раньше называл этот напиток. Он будто думает, должен или нет что-то говорить. И, в конце концов, решение принимает.
- Это не мое дело, Эдвард, и я прошу прощения, Белла, только на некоторые звонки на твой номер, Ксай, иногда идет переадресация. Мне звонили из «Альтравиты».
Я с некоторой опаской смотрю на мужа. Но он, чего и стоило ожидать, само спокойствие. Может быть, разве что, скулы немного бледнеют. Ксай пожимает мою ладонь, лежащую рядом с его, на столе. Эммет сглатывает.
- Мы были там на приеме, да, Натос.
Медвежонок открещивается от дальнейших расспросов, тут же поднимая руки. Ему достаточно.
- Извини меня…
- Незачем. Мы действительно намерены зачать ребенка, - Ксай говорит это так ровно и так неожиданно, что даже я непроизвольно вздрагиваю. А у Танатоса и вовсе распахиваются глаза. Он даже забывает о том, что его тревожило, отчего морщинки на лбу в большинстве своем пропадают. И только Эдвард из нас всех остается абсолютно невозмутим. Появление Дамира в нашей жизни так на него повлияло, или же пришло смирение с фактом… не знаю. Но я определенно рада, что дела обстоят именно так. Это дает еще один повод для радости и еще один – для крепкой надежды.
Эммет справляется с первым впечатлением, глотнув чая.
- Я желаю вам удачи, - со всей серьезностью очень четко произносит он. Полностью справляется с эмоциями, - пусть все выйдет.
- Спасибо… - неумело протягиваю я.
За столом повисает неудобное, неуютное молчание. Его немного разбавляют лишь звуки касания вилок о тарелку. Мы все-таки заканчиваем с незапланированным обедом.
- Я бы хотел спросить тебя о «Мечте», Ксай, - перебивает этот воцарившийся круг молчания Танатос. Он снова совсем хмурый, - полет ровно через месяц, а Антон до сих пор не может согласовать с пилотами план…
Алексайо придвигает к себе пластиковый стаканчик с чаем. Зеленым.
- Я говорил с Антоном. И мне тоже есть, что сказать по этому поводу. Бельчонок, я думаю, ты можешь идти, если хочешь. Как раз полчаса и прошло.
Я чувствую вину за то, что сама об этом не подумала. Дамир там один, где-то невдалеке эти женщины, ругающиеся с Анной из-за того, что их больше не пускают к мальчику… мне не то, что нужно, я обязана возвращаться. Я не хочу, чтобы он снова до смерти испугался, проснувшись в пустой палате. Хватило того, что за время моего разговора с Розмари, если бы не Эдвард, он утонул бы в новой пучине своего личного ужаса. Хорошо, что Ксай был рядом…
- Да, я пойду, - поднимаюсь, забирая в карман свой смартфон, - было здорово увидеть тебя, Эммет. Привет Веронике и Каролин.
Танатос отвечает мне так же вежливо, больше сосредоточенный на предстоящих вопросах. Или на чем-то, что мне слышать не нужно? Он второй раз порывается сказать что-то будто бы важное, но сдерживает себя. Молчит.
Видимо, пока так надо.
Я оставляю братьев наедине. Поднимаюсь обратно в отделение и тихонько заглядываю в палату к малышу – слава богу, он спит. Когда присаживаюсь на кресле рядышком, слышу, что дышит ровно. Я с нежностью гляжу на моего маленького принца – он очарователен настолько же, насколько беззащитен.
Ох, Дамир… однажды такой спокойный сон будет для тебя обыкновенным делом. Я клянусь.
* * *
Эдвард плохо спит этой ночью .
Отчасти его выдает раскладушка, подходящая для более-менее комфортного отдыха, но совершенно не приспособленная к маскировке. Ксай немного вертится во сне, а она в такт каждому его движению легонько поскрипывает. Сплю я ближе, чем малыш, или же просто настроена на мужа, но я просыпаюсь.
Только-только начинает светать.
В палате, где несмелый свет из окна перебивается жалюзи, а прикроватный ночник Дамира выключен, я приседаю возле Алексайо.
Он морщится, делая глубокие, но сорванные вдохи. Выгибается на своей простыни, запрокидывая голову. Сон его наверняка спутанный и уж точно малоприятный.
Я аккуратно кладу руку ему на плечо, ласково поглаживая небольшой участок кожи, пока второй ладонью, более смелой, накрываю шею. Эдвард инстинктивно поворачивает голову в мою сторону. Просыпается.
- Ш-ш-ш, - заприметив встревоженный сонный взгляд, стараюсь побыстрее его успокоить, - это я. И мы здесь вместе, все в порядке.
Ксай часто моргает, даже не пытаясь осмотреться. Лицо его все еще стянуто неприятными эмоциями из сна, веры в терпимость ситуации там точно пока не наблюдается. Он все еще дышит неровно.
- Я тебя разбудил?
Хриплый баритон звучит так виновато, что я не могу даже выразить свое отношение к этому вопросу, уже ставшему традицией.
- Все хорошо, Эдвард, - разминаю кожу у его плеча, наклонившись чуть ближе к лицу. Ласково целую мужа в лоб – он слегка солоноватый, - снилось что-то плохое? Хочешь воды?
Ксай медленно качает головой. Его рука отыскивает мои пальцы, самостоятельно укладывая себе на грудь, к сердцу. Собственную ладонь он кладет сверху – и я очень хорошо слышу, как быстро оно бьется, пока еще не готовое успокоиться.
Эдвард закрывает глаза и без лишних слов пытается восстановить дыхание. Его ресницы подрагивают, морщинки на коже все еще такие же глубокие.
Я не мешаю, терпеливо ожидая, пока ему станет легче – если могу помочь вот так, значит, будет так. Мне достаточно уютно рядом с ним, даже принимая во внимание, что сижу я рядом с раскладушкой. Успокаивая окончательно, мерное посапывание Дамира слышится за спиной.
Мы смотрели сегодня «В поисках Немо» перед вечерними процедурами. Я впервые за столько дней увидела улыбку малыша – такую красивую и такую знакомую. Он даже смеялся на некоторых моментах, смущенно приникнув к моему боку. Ему было хорошо и спокойно. Он был тем мальчиком, каким и должен быть сегодня. Пусть и всего полтора часа.
…Мои пальцы нежно целуют. Алексайо открывает глаза почти синхронно с тем, как я смотрю на него. С долей самоиронии ухмыляется.
- Прости, Белла.
Еще одно слово, которое мне из него не выжить. Я уже почти смирилась.
- Не за что и незачем извиняться, Ксай.
- Я до чертиков устал от этих раскладушек.
- Ты просто устал спать один, - я с хитрой улыбкой глажу его щеку, удобно пристроившись у плеча, - я понимаю, родной.
- Мне не по возрасту с этим соглашаться, но спорить не стану, - бурчит он.
- И не надо, - с добрым снисхождением и в то же время пониманием приглаживаю его волосы, - вместо этого можешь рассказать мне, что тебя потревожило.
Алексайо на мгновенье зажмуривается, словно одно выслушивание этого вопроса забирает у него все силы. Он выглядит и уставшим, и раздраженным. Я давно не видела Эдварда раздраженным.
- Все старо как мир – мысли.
- Ты из-за Дамира?..
- Из-за него тоже, - муж поднимает голову, проверяя, спит мальчик или нет, - он не просыпался?
- Нет, Ксай. Не волнуйся.
- Я буду волноваться в любом случае, просто меньше, - недовольно отзывается муж. Откидывает простыню-покрывало и садится на раскладушке. С трудом и новыми морщинками от дискомфорта разминает плечи. Приглашает меня присесть радом, недвусмысленно подвинувшись.
Но у меня есть идея получше.
Я обхожу раскладушку, становясь у Ксая за спиной, и если первые пару секунд он еще недоумевает, то потом осознание занимает свои позиции. Он странно и довольно, и облегченно хмыкает. А когда я делаю первое движение, коснувшись майки на его плечах, тихо и несдержанно стонет. До добра его спину такая работа и место для сна не доведут. Будь моя воля, я бы отправила Эдварда ночевать домой… но он не поедет. И мне стоит признать, что я бы тоже не поехала. А потому приходится мириться.
- Спасибо тебе… - от удовольствия чуть запрокидывая голову, Уникальный хмурится, - ох, Бельчонок…
- В ближайшее время запишусь на курсы массажа.
- Все и так чудесно, - слабо бормочет Алексайо. Ему по-настоящему нужно то, что я делаю.
Мои движения незатейливы и просты, но приносят мужу облегчение, что является их главным достоинством. Возможно, у меня действительно не так плохо выходит.
Каждый раз, прикасаясь к нему так, как теперь, я не могу не вспомнить первую реакцию на массаж. И не могу поверить, что когда-то для меня это было запретно. Касаться Эдварда кажется чем-то таким естественным… и я счастлива, что это также естественно для Ксая.
Он расслабляется под моими руками. Ему лучше.
Состояние Каллена, ввиду всего, с чем мы столкнулись ранее, несомненно меня беспокоит. И я ненавижу саму мысль, что в большинстве своем сама являюсь поводом для его лишних волнений. И что ничего не могу сделать, дабы их достаточно облегчить – в Эдварде моя сила, и я бы хотела быть силой для него. Но пока все чаще выходит от обратного.
- Ты, правда, веришь, что он будет?.. – очень тихо спрашивает Алексайо. Я даже сперва уверена, что мне показалось. Наклоняюсь к его уху.
- Кто?..
- Ребенок.
Эдвард оборачивается, пристально на меня глядя. Аметистовые глаза не тонут в самобичевании или неверии, в них нет особой боли, безнадежности. Они наоборот, светлые и очень внимательные. Разве что, с капелькой грусти.
- Я всегда верю.
- Мне все больше кажется, что это до абсурдного напрасно.
- Эти мысли тебя настигают ночью, родной. Выход – ночью не думать. Про это был твой сон?
Лишний раз подтверждать истину Ксаю не надо.
Я обнимаю его за плечи, грудью приникая к спине. Утыкаюсь носом в затылок.
- Я здесь…
- Я не сомневаюсь, - он поглаживает мои руки на своей талии, улыбаясь, что просачивается и в голос, когда притрагивается к кольцу, - и я знаю, как тебе надоели эти разговоры…
- Может быть, это все потому, что я больше концентрируюсь на Дамире? – мой шепот выходит сдавленным, - но Эдвард, это вовсе не значит, я уже говорила, что я не хочу твоего ребенка. Я сделаю все возможное, чтобы подарить его тебе.
- Это от тебя не зависит, - он снисходительно и все же печально качает головой, - и я ни в коем случае не претендую на то внимание, что ты даешь Дамиру. Оно ему куда нужнее.
- Моего внимания хватит на вас двоих с лихвой. А ты станешь папой столько раз, сколько захочешь, - горячо обещаю мужу я, но тоном, не терпящим возражений, - вот увидишь.
Ксай хмыкает.
Ксай чуть запрокидывает голову – точно как во сне.
- Вероника беременна, Белла.
Я хмурюсь, словно не до конца расслышав эту фразу. Ее понимание приходит с некоторым трудом.
В палате Колокольчика, сконцентрировавшись на его состоянии, я немного теряю связь с другой действительностью, параллельной. Замыкаюсь в мирке нашей маленькой семьи. И даже приход Эммета уже кажется чем-то вроде эфемерности.
- Откуда это?.. Что?
- Натос проговорился. Он не думал говорить сейчас, лишь припомнил, что у Ники едва не диагностировали рецидив какой-то болезни, но в итоге, слава богу, это оказалась беременность. Вышло случайно.
- Вот о чем он так упорно думал…
- Говорить или нет, - подхватывает Эдвард, вздохнув, - я его понимаю. То, что мы с тобой имеем, и не такие дилеммы порождает.
- Просто для каждого приходит свое время.
- Бельчонок, ему хватило одного раза, дабы зачать Каролин. А теперь, спустя полтора месяца, беременна Ника. Время… я думаю, что оно приходит не для всех.
Я кладу руки по обе стороны от его лица – Эдвард поворачивается ко мне, и теперь это проще – касаться его, одновременно глядя в глаза. Мои аметисты и грустные, и счастливые одновременно. Самое невероятное и самое привычное для Ксая сочетание.
- Ты не должен принимать это в расчет. В любом случае.
- Я подумал, что тебе стоит знать.
- О фертильности Натоса? Замечательно. Но я бы сфокусировала все внимание на твоей.
Эдвард смущенно посмеивается моему ответу, с теплой усталостью привлекая к себе. Когда он обнимает меня, мне спокойно. Может быть, я дарю ему такое же чувство? Глажу спину мужа. Я рядом.
- Я так хочу сделать это для тебя… я так хочу, Белла, - на последней фразе голос его, хоть и совсем каплю, но срывается. Я морщусь.
- Просто не думай об этом. Не зацикливайся. Эдвард, мы идем вперед, чего бы нам это не стоило, уже столько времени. Все будет, как нужно.
- Однажды из-за этих невнятных постоянных убеждений ты сбежишь от меня, - фыркает мужчина с каплей призрения к себе и своим словам. Нежно целует мою щеку, - прости, маленькая.
- То, что у тебя уже просыпается в этом неверии чувство юмора – хороший знак, Ксай.
Его улыбка мне нравится. Пусть даже она не такая широкая, как хотелось бы.
- Спасибо, что ты так в меня веришь.
- Но ведь однажды ты точно так же поверил в меня, - я с обожанием смотрю в аметисты, день или ночь, но не собираясь ничего от него утаивать. Оглаживаю обе скулы, мягче всего коснувшись правой.
Эдвард опять фыркает, уже намереваясь ответить что-то похожее на мою фразу, как нас перебивают.
За спиной, на постели Дамира, слышно ерзанье. Мальчик привстает на локтях, хмуро оглядывая палату. Эдвард и я практически синхронно поднимаемся с раскладушки. И за то, как Дамир облегченно выдыхает, увидев нас обоих, многое можем сделать.
Ксай присаживается на кресло возле постельки малыша, а я – прямо на нее. Колокольчик ведет сонными и малость напуганными глазами от меня до Ксая и обратно – много, много раз.
Аметистовые глаза отпускает тоска и прикрытая, но существующая усталость от беспочвенности наших попыток с зачатием, от разговоров, что мы ведем на эту тему и вели сейчас. Уходят из его взгляда неверие и горечь от недавнего разговора – с усыновительницами, с Ольгердом, с братом. Ненужные сейчас новости забываются и стираются, освобождая место главному. Дамиру.
Эдвард пожимает протянутую мальчиком руку и улыбается. Вот теперь так широко, как мне и хотелось. Дамир ему нравится.
- Не спится, малыш?
Колокольчик легонько зажмуривается.
- Ничего, - утешаю его я, погладив бледный лобик и краешком пальцев, очень осторожно, чертову гематому на правой стороне лица, - все пройдет, Дамир. А мы здесь.
С этим ребенок не может не согласиться. И для большей убежденности сильнее пожимает ладонь Ксая, отданную ему целиком. Их сегодняшний обед, несомненно, положил начало чему-то большему. Я гляжу на Эдварда и вижу, что не только Дамир стал ему доверять… но и он действительно, не слукавил, привязывается к Дамиру.
В такие моменты не верить в лучшее просто грешно.
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-86
