Это один из самых замечательных дней в году.
Потому что в этот день, сорок шесть лет назад, мир стал на целый оттенок светлее с рождением человека, способного впускать солнце в души других.
У Эдварда никогда не было нимба – да и не согласился бы он его носить. Но оттого святость никуда не пропадала, лишь овивалась вокруг него особого цвета аурой, дарящей тепло и безмятежность от простого нахождения рядом. Ему не нравилось слово «святой» из-за излишней экспрессии, но я просто не знала, и не знаю до сих пор, как по-другому сполна выразить свое восхищение тем, что он столько лет делал для других. Эдвард говорил, что «святой», употреблявший героин и оборвавший несколько жизней – косвенно или прямо, по определению таковым быть не может. Пусть испорченный святой, припоминая слова из той давней песни, отвечала ему я, но оттого не менее святой, Ксай.
У Эдварда никогда не было крыльев – но это не помешало ему самому стать крыльями для девушек, уверенно идущих в бездну. Для меня. Он никогда не сдавался по части своих «пэристери». Невероятно терпеливый, невыразимо понимающий и готовый всегда прийти на помощь, добрый, ласковый… он не отступал, пока не достигал цели. Это насквозь пропитало всю его эмпатическую натуру.
У Эдварда никогда не было кого-то только для него. Среди тех, кому было все равно, его, несомненно, окружали люди заботливые и любящие, родители, Каролин, Эммет… но они были частью, а не целым. Они не могли сделать целым его. Однако теперь, я уверена, это в прошлом. Ксай – мой муж и центр моего мироздания, как бы напыщенно такое не звучало, я всегда буду любить его больше всего на свете и быть там, где ему нужно, тогда, когда ему это нужно.
Ксай – папа Дамира. Для маленького мальчика с такими же невероятными глазами и до боли похожей судьбой, он – единственный, самый первый, самый главный. И не с кем извне Дамир делить его не будет.
Я очень надеюсь, что мы вдвоем сможем сделать день рождения Алексайо незабываемым. Как он того заслуживает.
В спальне «Афинской школы», как и во всем доме – идиллия. В саду слышно утреннее щебетание птиц, легкий июльский ветерок путается в прозрачных шторах, освежая воздух, а покрывало идеально ровно сложено в изножье постели.
Эдвард еще спит. Он лежит на спине, голову повернув в сторону моей половины кровати, а пальцами очень мирно придерживает одеяло. Совершенно безмятежный, расслабившийся, наконец, он смотрится просто чудесно. И хоть борются во мне два противоположных желания – дать ему поспать еще или же исполнить задуманное – я склоняюсь ко второму варианту. Позже могу не успеть – Дамир проснется, а таймер на духовке зазвенит.
От предвкушения не в состоянии избавиться от широкой улыбки, незаметно пробираюсь к Ксаю на постель.
Такой очаровательно-беззащитный, с очень мягкой и теплой ото сна кожей, он – прямо передо мной. От восхищения перехватывает дыхание. Словами мне не выразить, как сильно я люблю этого человека.
Я наклоняюсь к его щеке. Невесомо – первый раз, трепетно – второй, и нежно – третий, целую кожу. Эдвард вдыхает глубже, неосознанно потянувшись мне навстречу.
Перехожу на вторую щеку, теперь подключая руки. Пальцами правой путаюсь в его черных волосах, а левой поглаживаю виски.
- Доброе утро, любовь моя.
Его ресницы нехотя вздрагивают, позволяя своему обладателю медленно открыть глаза. Аметисты еще сонные и слегка потерянные, но в них уже пробивается радость. Она же легкой улыбкой отражается на губах, которые я целую. Ксай счастливо хмыкает.
- Белочка…
Я целую его глубже, подавшись вперед. Лицо теперь держу в ладонях, помогая получить все от этого поцелуя и облегчая себе задачу. А потом резко отстраняюсь, оставляя мужчину в недоумении. Но быстро компенсирую свой уход поцелуями для его шеи, за ней – ключицы, а дальше – груди.
Эдвард потрясающе пахнет этим утром. Смесь из нескольких ароматом, разумеется, включая и клубничный, создает особое сочетание. Так пахнет счастье.
Ксай, пытаясь меня понять (или вернуть?), кладет ладонь на мои волосы. Он прикасается к ним как к восьмому чуду света, и это вдохновляет меня доставить ему как можно больше удовольствия в столь особенный день. Дорожкой из поцелуев по его животу добравшись до своей цели, я запускаю пальцы за пояс его пижамных брюк.
Пальцы Эдварда на моих волосах замирают.
Я спускаю брюки туда, куда им и место. Любуюсь пару секунд открывшимся взгляду зрелищем. Еще одна причина выбрать утро.
К моему довольному удивлению, лишних вопросов у мужчины нет. Вместо этого он негромко, но выжидающе стонет. И я, только лишь увидев затуманенные аметисты, понимаю, насколько с этой идеей была права.
Ну конечно, мое золото. Все твое. Я вся твоя. Я здесь.
Мне нравится слышать звуки удовольствия от Эдварда. Он заглушает их подушкой, помня о Дамире за стенкой, но не до конца. Запрокидывает голову, представляя моему вниманию свою обнаженную красивую шею, левой рукой немного стягивает простынь, пока правой зарывается в мои волосы. Эдвард не натягивает их, не пытается контролировать темп, и совершенно точно не причиняет боли. Его пальцы слабо, но с обожанием, не стесняясь своего так называемого фетиша, потирают пряди между подушечками, каждому моему движению подаваясь навстречу.
Эдварду сегодня очень хорошо. И много времени ему совершенно точно не нужно.
На последние несколько секунд бразды правления я передаю Алексайо. Сам выбрав и ритм, и глубину, он просто двигается навстречу своему мерцающему невдалеке оргазму. И гортанный стон, слившийся со спазмом бедер и знаменующий, что он у цели, моя симфония.
Я целую Эдварда еще около минуты, давая прийти в себя и выражая всю ту ласку, какую мне хочется ему подарить. Ксай всегда тревожился по поводу спермы, уже через пару секунд после завершения всего действа готовый дать мне свободу отправиться в ванную. Но сегодня, похоже, он окончательно поверил, что мне это не нужно, а, наоборот, мне нравится забирать себе все его удовольствие. Без лишних слов и телодвижений, муж с простой благодарностью принимает мои затихающие, нежные касания.
И когда я возвращаюсь к его лицу, пояс брюк вернув на место, а вот к пижамной кофте, чуть задравшейся, прижавшись потеснее, вижу потрясающую улыбку. Самую искреннюю радость Ксая.
- Ох, Бельчонок…
Я тоже ему улыбаюсь. Счастливо.
- С днем рождения, мое солнце!
Эдвард беззаботно смеется, крепко прижимая меня к себе. Он гладит мою спину, волосы, мою талию. И целует мою макушку.
- Спасибо тебе…
Баритон очень теплый и тронутый.
- Это только начало, - загадочно хмыкнув, обещаю я, - сегодня твой день, Уникальный, и мы постараемся сделать его лучшим.
В его взгляде, когда поднимаю голову, я вижу тлеющее обожание. А еще, что-то очень концентрированное и глубокое, плохо передаваемое набором слов.
Мою руку, которой глажу маленький кармашек на левой части его кофты, Ксай забирает в свою. Ласково целует кожу.
- Это мой первый день рождения рядом с тобой, Белла, со своей семьей. Он уже давно лучший. По определению.
Ксай говорит несколько отрывисто и тихо. Я только к концу понимаю, что это от того, что баритон подрагивает.
- Теперь все праздники будут такими. У тебя есть время, чтобы привыкнуть.
Эдвард усмехается, в усмешке этой надеясь спрятать соленую влагу. Но потом отказывается от этой идеи. И я вижу аметисты с мелкими, едва заметными, как летний дождик, кристалликами слез.
- Я так тебя люблю, моя девочка…
Самостоятельно прижимаюсь к Ксаю покрепче. Целую правый уголок его губ, глажу правую щеку. И смотрю, надеюсь, так же честно, как Эдвард на меня смотрит.
- Σ 'αγαπώ.
Он глубоко вздыхает, впитывая, проникаясь каждой буквой этого несложного слова, моего первого на греческом, моего главного для любимого грека. А потом обеими руками обнимает меня, не переставая гладить. Выравнивает дыхание. Наслаждается близостью. И я знаю, что улыбается. Я уже чувствую улыбку этого человека.
Никогда бы не разрывала эти объятья – сотню, тысячу лет лежала так же. Светлым утром, ясным днем, в такой замечательной компании. Но минет – лишь начало. У меня еще много дел.
- Твой завтрак подгорит, Ксай, - мягко чмокнув его яремную впадинку, осторожно высвобождаюсь я, - как будешь готов – спускайся.
Искрящиеся уже сильным, негаснущим пламенем радости аметистовые глаза выглядят растроганными. Снова. Приятно.
- Спасибо тебе...
- Не за что, - тянусь к его губам напоследок, прежде чем вернуться на кухню. Становлюсь, давно и бесповоротно, зависимой от этих поцелуев. Ксай слишком многое в них вкладывает.
Это сложно – уйти, когда на тебя так смотрят, когда так хочется остаться и любоваться видом Эдварда, не ожидавшего моего сюрприза, начавшего его утро с хорошей ноты. Но я успокаиваю себя тем, что еще увижу такое выражение лица мужа. Надеюсь, еще не раз.
В коридоре уже пахнет шарлоткой…

* * *

Дамир замечает его возле зеркала в ванной комнате.
Он стоит здесь один, расческой приглаживая свои черные волосы. Их с Беллой кровать уже застелена, на ней красиво лежит фиолетовое покрывало, а подушки стоят так ровно, будто не настоящие. Открыта дверь на балкон, шторы немножко взлетают от ветра. Они радуются этому дню и солнышку, пробивающемуся сквозь слегка облачное небо. И Эдвард тоже радуется. Он улыбается, когда смотрит в зеркало.
Дамиру на минуту кажется, что он пришел не вовремя. Все заняты, никто не ждал, что он уже проснулся. Он помешает… он уже мешает… надо вернуться в свою комнату и подождать, пока кто-то за ним придет. Так поступают хорошие мальчики.
Но пока Дамир думает, сжимая пальчиками бумагу в своих руках, что ему правильнее будет сделать, уходить становится поздно. Эдвард оборачивается, отложив расческу, и замечает его.
Почему-то совсем не удивляется, что Дамир здесь.
Это из-за ночи? Тогда Эдвард называл его своим мальчиком. Он был добрым, готовил ему молоко и укладывал спать, как всегда Дамиру того и хотелось. Эдвард сказал, он часть семьи, это его дом тоже, а он и Белла – его родители. Этой истиной малыш пытается руководствоваться сейчас, подбадривая сам себя. Ночью было проще, а теперь утро. Утром ночь кажется чем-то сказочным…
Дамир сглатывает, очень стараясь не опустить голову. Робко посматривает на мужчину, ожидая его дальнейших действий. Идея уже не кажется такой хорошей. Малышу неуютно и стыдно. Зачем Эдварду его некрасивые бумажки?..
- Здравствуй, котенок, - разрывает повисшую вокруг тишину своим добрым голосом папа. Согревающим и, стоит признать, расслабляющим. Он не злится, что Дамир не в своей комнате. Белла говорит, он вообще не умеет злиться, но пока мальчик до конца в это не верит. Так бывает?..
- Доброе… доброе утро, - перебарывая комок в горле, бормочет Дамир. Старается взять себя в руки и вести достойно, раз уж пришел. Все равно обратно уже не отступишь.
- И тебе доброе, - Эдвард кивает и улыбается ему, очень ласково. В груди Дамира быстро бьется сердце, он чувствует. И еще быстрее оно бьется, когда папа, сделав пару шагов к нему, присаживается рядом. Равняется ростом.
- Как тебе спалось?
Его это правда волнует.
- Х-хорошо…
Он запинается, краснея от этого, а Эдвард лишь говорит нежнее. Он такой… счастливый сегодня! Он рад, что у него день рождения, ну конечно же. Это очень хороший праздник.
- Ты сам оделся и умылся? Какой ты молодец, Дамир.
- Я… проснулся раньше.
Эдвард чуть-чуть краснеет в ответ на такое заявление, и малыш не понимает, почему. Но это не так важно. Важно, что оглядывая его в намерении прижать к себе в утренних объятьях, папа замечает бумажки в руках.
Он не трогает их, ничего не спрашивает. Но необыкновенные его глаза полноценно обращаются к Дамиру.
Ну вот он, момент истины. Мальчик храбрится из последних сил. Протягивает папе листики.
- С днем рождения… тебя.
Повторяет как ночью, но заканчивает неумело и скомкано. Не говорит Эдварду «папа», как был должен, не радует его, как хотел. Просто протягивает эти слегка помятые листики, просто… смотрит. А кому нужен простой взгляд в такой день? Дамиру хочется заплакать от своей никчемности.
- Это мне? – мужчина ловит его ускользающий взгляд, немного опустив голову. Вопреки ожиданиям малыша, в его глазах только радость и приятное удивление, ничего больше. Ему нравится?.. Но он ведь еще даже не видел, что там!
- Да.
Эдвард привлекает Дамира как можно ближе к себе. Обнимает его, как и хотел. Как там, на веранде, с молоком.
- Спасибо тебе, мой маленький. Их нужно развернуть?
Дамир кивает. И, затаив дыхание, наблюдает за тем, как папа разворачивает свой подарок.
Три листа бумаги. Три небольших рисунка. И одна приклеенная открыточка «с днем рождения!» на самом первом, которую он очень старался смастерить.
- Очень красиво, Дамир.
Баритон серьезный, но растаявший. Каллен внимательно смотрит на рисунки, все еще приобнимая мальчика, и потихоньку начинает улыбаться. Шире, чем прежде.
Выдохнув, малыш приникает к его плечу. На Эдварде серая мягкая кофта и такие же штаны. От него пахнет маминым кремом и, почему-то, яблочными дольками. Дамир тоже улыбается.
Он знает, что папа видит. Он знает, что папа это заслужил, а Дамир должен сказать. Все сказать.
- Ты – мой король, - честно заявляет ему, указав пальчиком на первый рисунок. На белом листе бумаги, ровно посередине, изображен он, Эдвард, в синей рубашке, с черными волосами и красивой короной на голове. Ему нравились такие в мультиках.
- Малыш…
- Ты справедливый, у тебя красивый замок, и своя принцесса, - не принимая отговорок, перечисляет Дамир. Сам не знает почему, но смелеет. Крепче прижимается к папе.
- И свой принц, - неглубоко вздыхает Эдвард. Малыш смущенно хмыкает, когда получает поцелуй в щеку.
Следующий рисунок – тоже мужчина, тоже с черными волосами, только глаза у него тут открыты и фиолетовые, а в руках – волшебная палочка. Вместо короны на голове теперь шапка мага.
- Ты – мой волшебник, - объясняется Колокольчик, решив, что это нужно. Облизывает губы, краем глаза проследив за реакцией папы. Изумленной теперь. – У тебя… ты… очень добрый. И игрушки… и сок… и сад… ты настоящий волшебник.
Эдвард ничего ему не говорит. Просто переворачивает листик.
На третьем, на последнем, самый большой и красочный рисунок. Увидев его, папа как-то странно, и горько, и счастливо охает. Мальчик опускает глаза.
- Ты у меня в сердце, - просто говорит он. Тихо и смятенно.
На белом листе большое и алое, в лучших традициях, сердечко. Оно разделено пополам. На правой половине неровным детским подчерком написано всего два слова – «папа Эдвард». Они мужчину и задевают, похоже.
Дамир обвивает своего Короля-волшебника за шею. Не хочет сдерживаться. Его шепот едва прорезает воздух.
- С днем рождения, папа.
В ответ, малыш чувствует, Каллен обнимает его с некоторым опозданием. Секунды две-три, но они важны, они значат, что папе не понравилось, что он ждал другого, что Дамир опять сделал все не так, что это неправильно, что…
Но вот большие ладони Эдварда гладят его спинку. Вот он целует его такие же черные, как свои, волосы. А потом прижимает малыша к себе – всего, целиком, аккуратно отложив рисунки. Крепко, хоть и аккуратно, как никогда прежде.
- Это замечательный подарок, Дамир. Спасибо тебе, сыночек.
Дамир вздрагивает, но папу не отпускает. Сам теперь держится за него крепче. Понравилось… замечательные рисунки… сыночек. Он все повторяет про себя и повторяет. Ни одного из этих слов ему не хочется забывать. Никогда.
Они так и сидят в ванной, обнимая друг друга. Дамир ни о чем больше не думает, как об этой секунде. Он чувствует папу, видит его, слышит… и ему кажется, что он очень счастлив. Так же сильно, как счастлив он сам, Дамир. Это правда, что семья – самый-самый лучший подарок. Ему бесконечно повезло.
…Мама сказала ему вчерашним утром, когда только проснулся, что завтра у папы особенный день – день рождения. Они будут поздравлять его вместе, но если вдруг Дамир хочет сделать какой-то свой подарок – то у него есть время. До вечера папа на работе и ничего не увидит.
…Белла обрадовалась, с каким рвением он взялся за карандаши. Она не мешала ему, чем-то занявшись в доме, а когда вернулась, не подсматривала. Дамир спрятал листики, желая, чтобы для папы был самый настоящий сюрприз, и достал их только сегодня утром. И вручил.
Эдвард отстраняется от мальчика, собираясь посмотреть ему в глаза. Малыш немного робеет, но борется с этим. Ответно на папу смотрит.
- Мне очень понравилось, и я очень горд, что ты сделал это для меня, - предельно честно говорит ему он. В глазах плещется что-то горячее и счастливое, - спасибо тебе, Дамир. Большое тебе спасибо.
Уголки его губ вздрагивают.
- Не за что.
Папа, на одну секунду закрыв глаза, возвращает его обратно к себе. И снова целует в лоб.

Когда они спускаются в столовую – вместе – у мамы уже все готово. Дамир держится за руку Эдварда, практически не сводя с него глаз, и не может перестать улыбаться. Он видит, что папа тоже постоянно улыбается. И это он тому причина, что так греет детское сердце.
- Мальчики, - мама встречает их радостным, счастливым выражением лица. Папу целует в губы, а Дамира – в щечку. И ерошит его волосы. – Вы вовремя, шарлотка только из духовки.
Они подходят к столу и Дамир уже готовится занять свой стул между родителями, с гостеприимно поставленным стаканом молока и кусочком пирога, как папа вдруг медлит.
- Не хочешь посидеть со мной, котенок?
Мальчик не может утаить улыбки. Точно как ночью… только теперь папа это просит. Ему понравилось!
- Хочу.
Белла наблюдает за ними с интересом и нежностью. Ее добрый взгляд, касаясь то своего короля, то принца, делает этот день еще светлее.
Дамир чувствует себя абсолютно счастливым. И ему кажется, оба родителя чувствуют тоже самое.

* * *

Каждому особому дню нужно свое, особое место. И пусть я не мастер устраивать сюрпризы, но я очень хочу порадовать Эдварда. Этот его день рождения – первый в нашей совместной жизни, и за все то, что для меня сделал, хочется подарить идеальный праздник. Хотя бы попытаться.
Ксай заинтригован. Он садится на пассажирское сиденье, пристегнув Дамира, стараясь разгадать мой замысел внимательным взглядом. Только вот кроме улыбки ничего не получает.
Я выезжаю с территории нашего дома на дорогу к Москве, до последнего собираясь сохранить место прибытия в тайне. Эдвард даже доверил мне руль - у него действительно сегодня хорошее настроение.
Наш совместный завтрак вышел просто замечательным. Мирным, радостным и наполненным вкусом печеных яблок. Этот аромат всегда будет напоминать мне дом и моих мальчиков. Они оба, теперь знаю, обожают шарлотку.
Я не могла не заметить, что по сравнению со вчерашним вечером Эдвард и Дамир выглядели… ближе. Я чего-то не знаю о ночи? Может быть, подарок, который так готовил малыш, возымел такой эффект? Похоже, я немного упустила в становлении отношений двух Калленов, но радует, что еще могу нагнать.
- Эдвард?..
Голосок Дамира, произносящий имя мужчины, наполняет салон нежным ощущением умиротворения. И разглаживает пару морщинок на лице Ксая.
- Да, котенок?
Я держу руль крепче. Не понимаю, чему удивляюсь. Возможно, тону, с которым Эдвард это говорит (к слову, не первый раз за сегодня) – поистине… любящим. И нет другого определения.
- А какой сок ты любишь?
Уникальный с улыбкой оглядывается на малыша и его несменный ананасовый сок в картонной пачке, который тот прижимает к себе, дабы не расплескать.
- Персиковый, Дамир.
Это было тысячу зим назад, но на деле – лишь шесть месяцев. Я и Ксай по разные стороны одной постели, между нами поднос с двумя вытянутыми стаканами и мусака на белой тарелке с синим ободком. Мы откровенничали, говорили о том, что любим. И Эдвард поделился со мной, в который раз удивив, что персик – его любимый фрукт. Мне становится немного стыдно, что не припомнила этого утром.
- Он как бархатный на вкус…
- Да, мне это и нравится.
- Он тебе подходит…
Мы с Алексайо на мгновение оглядываемся друг на друга. В аметисты прокрадывается смущение, но любви в них становится больше. Ксай поворачивается к Дамиру, подарив ему благодарную улыбку. В ней все нужные ему слова.
Я сворачиваю на парковку к большому серебристому зданию с яркими буквами на крыше фасада. Их контур, обведенный синим, подсказывает о назначении этого места.
Еще один эпизод памяти. Мы здесь уже были.
Эдвард с интересом разглядывает ничем не примечательное место.
- Аквариум?
- Рыбкам всегда есть, что показать.
Первая часть представления посвящена Дамиру. Он идет ко входу, держа нас обоих за руки, так и излучая возбуждение. Каждое мгновение новой жизни малышу хочется запомнить, особенно когда мы все вместе.
Заранее оплаченные электронные билеты позволяют нам избежать очереди. Колокольчик с трудом сдерживается, чтобы не забежать за темные кулисы входа, впервые вижу такой его восторг и нетерпение. Любые активные действия Дамира – наша маленькая победа и ключик к нему. Мой малыш потихоньку становится обычным, счастливым ребенком.
Он, как и все дети здесь, приникает к стеклу, в попытке разглядеть разноцветных рыбок получше, восхищенно вздыхает пируэтам морских котиков, нежно улыбается стайке морских коньков и побаивается барракуд в тематическом аквариуме.
Эдвард присаживается рядом с Дамиром, каждый раз что-то ему рассказывая о какой-то рыбке. Я же, ничего про них не зная даже с прошлого посещения, лишь делюсь своими впечатлениями, больше желая услышать впечатления малыша. В таком большом аквариуме он никогда не был, считая, что их предел – встроенный в стену, размером два на два метра, в каком-то государственном учреждении.
Дольше всего Колокольчик не может отойти от черепах. Их здесь несколько, видимо, разных видов. В отдельном кусочке аквариума резвятся маленькие, недавно вылупившиеся зеленые черепашки.
Алексайо, в очередной раз присев рядом с малышом, объясняет ему устройство панциря черепах и его функцию. Одна из них, будто заинтересовавшись, подплывает к самому стеклу, заставляя Дамира вздрогнуть и слегка отшатнуться. Ксай обнимает мальчика, поглаживая его спинку, успокаивая и приглашая вернуться. Отсюда как раз лучше всего видно черепашат.
Я отхожу на пару шагов назад, максимально стараясь остаться незамеченной. Камера на моем телефоне открывается одним движением пальца – и вот этот снимок. Первый. Лучший.
В голубом свете, царящем у аквариума, Эдвард и Дамир слегка затемнены, цвета их одежды теряются, как смазываются и цвета волос. Но это не имеет никакого значения, ведь главное на этом снимке остается нетронутым – их поза. Самое красивое воплощение папы и его сына.
- Они долго живут, да? – не заметив моего тайного сеанса фотосъемки, задумчиво зовет Дамир.
- Бывают такие, которые живут по двести-триста лет, - кивает ему Ксай, - черепахи – настоящие долгожители.
- Триста лет? – зачарованный, малыш провожает проплывающую мимо рептилию взглядом. Не может представить себе это число. – А сколько… сколько лет тебе?
Эдварда очень долго задевали вопросы о возрасте, даже Каролина уже это приметила. Но после нашей встречи он стал относиться к этому более философски. И вот сегодня, лишь с легонькой снисходительной усмешкой, спокойно Дамиру отвечает:
- Сорок шесть.
Мальчик поднимает свои ладони, оглядывая пальцы. Загибает их, пытаясь посчитать.
- Это… много? У меня только десять…
Алексайо, оставляя черепах в покое, обвивает ладони Дамира своими. Я тихонько фотографирую, боясь хоть что-то опустить, а он не замечает. Или не хочет замечать, слишком сконцентрированный на том, что делает.
- Четыре раза по десять, - поднимая его руки и выпрямляя все пальцы, наглядно демонстрирует ребенку, - и еще шесть.
Дамир вдруг весело, тепло Эдварду улыбается. Раз – и его ладошка на правой щеке Ксая, вызывая в глазах последнего целый водоворот. Дамир робко, но все же гладит его кожу.
- Ты почти черепашка…
Алексайо, с благоговением встретив жест ребенка, разражается чудесным мелодичным смехом. Чмокает его ладошку в своей.
- Да уж, почти черепашка, Дамирка.
В этой картине, в самом этом моменте столько... затаенного. Чувства, которые только-только начинают выражаться, эмоции, что вот-вот получат выход, окутывающий все вокруг прозрачный туман радости, столь сильно необходимый в жизни каждому. Освещающий эту жизнь.
Возле обители черепах в эти пару минут нет никого, даже меня. Только Дамир и Эдвард. Только их маленький разговор. Только их толика взаимной нежности и улыбки. Их особые отношения.
Я ощущаю неподдельное счастье, запечатленное еще и на фотографиях. Так все и должно быть.
- Белла! – Колокольчик вытягивает шею, ища меня среди немногочисленных посетителей. - Смотри, кого мы здесь нашли!
Я возвращаюсь с победной улыбкой, адресованной им обоим.
В зале номер четырнадцать для детей организованы интерактивные развлечения – найти рыбку, поймать ее, пройти викторину о морских обитателях или просто порисовать в красивых больших раскрасках. Дамир, конечно же, выбирает этот вариант. Он глубоко погружается в процесс, отдавая всего себя раскраске необычной рыбы-молота, а Эдвард внимательно за ним наблюдает. Видит только его среди стольких детей вокруг. И выделяется среди родителей.
Тронув его плечо, я увлекаю мужа чуть назад, чуть вглубь. К аквариуму, ради которого мы сюда приехали.
Возле него, как и пару месяцев назад, скамеечка в пустой части зала. Тогда он сидел на ней один. Сегодня мы присаживаемся вместе.
- Рыбки-бабочки, - пробиваясь сквозь его недоумение, поясняю я. Цветная стайка, забавно двигаясь в толще воды, как раз проплывает мимо. – Самые семейный рыбки, ты сказал.
- Да, они всегда в косяке.
Не понимает. Пока еще нет.
- У них своя семья. И у тебя теперь тоже.
Ксай поворачивает ко мне голову. Аметисты, магически переливаясь, влажнеют.
Я не могу насмотреться на его лицо. Захлестывает поистине волна нежности, когда Эдвард так выглядит, когда в чертах его такое выражение. Мое самое большое, самое бесценное сокровище. Как же мне повезло однажды тебя встретить.
Это было верным местом для моего поздравления. Хамелеон достоин его теперь и услышать.
- Спасибо тебе за это чудо. За все эти чудеса. Ты подарил семью мне, подарил ее Дамиру, ты заботишься о нас и нас любишь… мой Ксай, ты самый замечательный человек, которого я когда-либо знала и буду знать. С днем рождения.
В раскрытую ладонь Эдварда, которую держу в своей, опускаю небольшой подарок. Без коробочки и лишних сантиментов, зная, как он их не любит. Эдвард всегда все делал без подтекста и закрытых оболочек, он заслуживает такого же честного и открытого отношения.
- О боже мой, Белла…
Серебряная нить цепочки, аккуратное платиновое окаймление подвески, крохотный замочек на ее боку. На лицевой стороне гравировка – μπαμπάς Xai. А внутри – медальонная фотография нас троих, Эдварда, меня и Дамира. Это наше самое первое совместное фото – в венках из одуванчиков.
- Это тот кулон, за который тебе никогда не придется драться, - мягко произношу я, погладив его запястье, - и там есть место для еще одной фотографии, Уникальный.
Эдвард неглубоко вздыхает, тронутый до глубины души. Его глаза прямо-таки искрятся, сияют радугой, на губах горько-сладкая, потрясающая улыбка.
Он сжимает кулон в пальцах, привлекая меня к себе. Сперва целует губы, всем своим естеством попытавшись выразить в этом поцелуе отношение к моим словам, а затем приникает к моему лбу. Как тысячу лет, дней и ночей, прежде.
- Моя душа и сердце. Спасибо.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-88