Десятки самолетов, пассажирские и грузовые, частные и военные, новинки и модели, проверенные временем, выстроились в ровные ряды на огромном летном поле. Столпотворение людей разлившимися горными реками обтекает каждый из них, делая по сотне фотографий.
Это – самое масштабное событие августа.
Это – авиасалон в Жуковском, столь любимый и традиционный для огромного числа самых разных зрителей, включая и профессионально заинтересованных в авиастроении людей.
Для авиаконструкторов всей России сегодня великий день. Их детища, их творения предстанут на суд зарубежных и местных компаний, покажут лучшие свои стороны перед разносортными бизнесменами, зарекомендуют себя для силовых структур и специфических ведомств.
И все же, сколько бы новинок не было представлено на открытии авиасалона, о скольких прорывах в авиастроении не было бы заявлено, основная часть внимания, и завистливого, и восхищенного, и недоверчивого, обращена к холдингу братьев Каллен. Эдвард и Эммет Карлайловичи, греки по рождению, американцы по прописке и русские по паспорту и состоянию души, представляют в этот день поистине прорыв в российской авиации, да и авиации всего мира тоже. Первый русский «Конкорд». Первый «Конкорд» после трагедий двадцатого века. Немудрено, что этот самолет задолго до старта мероприятия стал самым обсуждаемым его элементом.
Я уже не могу дождаться увидеть «Мечту» Ксая воочию. В том числе – в полете, продуманном до мелочей. Благо, этот момент уже близок.
В отличие от большинства зрителей разного калибра и откровенных зевак, нам не нужно пересекать главные ворота и массовые пункты досмотра на другом конце поля. Полиция отправляет автомобиль Эдварда со специальным пропуском к малым воротам, поближе к трибунам для вип-гостей и летной полосе. Как авиатор, Алексайо имеет особые полномочия. А мы – как семья авиатора. Хаммер Эммета движется по ярко-выделенной полосе перед нами.
Дамир, традиционно сидящий в своем детском кресле с пачкой ананасового сока, завороженно, забыв про трубочку и в принципе сладкий напиток, наблюдает через стекла за огромными самолетами, машинами, людьми и общим воодушевленным настроением. Я очень надеюсь, что оно передается и ему.
С дня рождения Эдварда прошел практически месяц. Двадцатого августа, объявленное официальным стартом Жуковского, сегодня красуется на календаре. Три с половиной недели – не такой большой срок, но изменения все равно происходят. И мне греет сердце, что в лучшую сторону.
Дамир привыкает к своему новому дому, он привыкает к нам. Завтраки, которые так любит и какие, по традиции, семейные по выходным (и по пятницам, если Ксаю удается урвать лишний час времени) проходят за его веселым щебетанием и очаровательным поеданием любимых блюд, будь то манка, запеканка или оладушки, что мистер Каллен готовит лучше любимой блинной. Дамир сидит на своем стуле с резной спинкой, расслабленно болтая ногами и вырисовывая вилкой рисовые поля из джема на своей тарелке. Он порой говорит о таких беззаботных, таких детских вещах, поднимает совершенно понятные и повседневные темы, что диву даешься. Он осваивается. Он больше нас не боится.
У Дамира теперь по-настоящему своя комната. Обставленная, как малышу было угодно, с теми игрушками, что он выбрал в нескольких детских магазинах (у меня было впечатление, что Эдвард готов был купить их все, не глядя на максимально скромные просьбы Дамира), со своими личными сувенирами-вещами, погружающими его в атмосферу новой жизни. Где он – любимый малыш своих родителей. Где он – дома. Однажды, в торговом центре, когда мы уже собирались уходить, Колокольчик замер у витрины со стеклянными шариками. Он не сказал ни слова, просто остановился и смотрел на них, практически не моргая. Но все внимание было отдано одному, самому большому и самому… главному? В россыпи новогодних гирлянд и снежных шапок, на центральной полке витрины стоял шарик с большим домом внутри. Два этажа, покатая крыша, ровные стены и большая дверь, с такими же большими окнами по периметру, горящими мягким ламповым светом. А если шарик потрясти, шел снег. Белыми хлопьями-снежинками танцевал вокруг домика. Дамир видел цену. Он, крепко сжав губы, тихо-тихо дыша, не смел просить…
Только, к моему удивлению, Ксай его понял без лишних слов. Ему не нужны были никакие просьбы. Эдвард подошел к Дамиру, отдав мне сумки с игрушками. Он присел возле сына, мягко накрыв его плечи своими ладонями. Колокольчик шумно сглотнул, нерешительно глянув на папу, а тот одним кивком указал ему на вход в магазин. И уже через пять минут вышел, держа в одной руке ладонь отца, а в другой – пакет с заветными стеклянным шариком. Тем самым.
Вечером, когда малыш уже уснул, вдоволь насмотревшись на свое снежное сокровище, муж объяснил мне, что такой же шарик когда-то украл из магазина Эммет. Он хотел иметь свой дом, откуда никогда не выгонят и где не причинят боли. Снова Дамир повторил прошлое братьев.
Невероятно, но факт, что с покупкой этого шарика наш малыш действительно стал верить больше. Он охотнее разговаривал и делился мыслями, спокойнее засыпал и практически не просыпался ночами, играл со мной в более активные игры, нежели раньше, и уже не встречал с испугом каждое слово о себе. Дамир если не всем сознанием, то его частью начал понимать, что в детский дом он вправду больше не вернется. А мы его любим как своего ребенка.
Это ощущение упрочнилось в моем мальчике с представлением его Анте и Раде, вернувшихся, наконец, из Питера. Он стоял перед Эдвардом, что держал руки на его плечах, поглаживая их и успокаивая мальчика, когда домоправительницы вошли в дом. Они поставили чемоданы и так и замерли, заметив ребенка. Дамир с трудом, но удержался от желания съежиться, чем потом очень гордился.
Эдвард назвал Дамира нашим сыном, поцеловав его черные волосы, и в защищающем, покровительственном жесте прижал к себе. Женщины потеряли дар речи. Они долго не могли поверить, что дела обстоят именно так. Зато спустя неделю Дамирка стал их любимцем, над которым обе ворковали. Они сочли его потрясающим ребенком, и, хоть Колокольчик стеснялся такого внимания, их искренняя забота и доброта его проняли. Больше всего ему нравилось наблюдать за готовкой Анты и Рады (а иногда и участвовать в ней). Бесконечно довольные моим влиянием на Эдварда и такими яркими, положительными изменениями в нашей жизни, домоправительницы помогли нам стать настоящей семьей. Куда быстрее, чем мы думали, это случится.
- Тут все самолеты твои? – Дамирка, не в силах оторваться от ярко разукрашенного частного самолета, своим вопросом медленно, но верно возвращает мои мысли к реальности. Я моргаю и я снова здесь, в этом дне, рядом с лучшими мужчинами на свете.
Ксай усмехается.
- Только один, сынок.
Я на самом деле не могу выразить, что происходит со мной, когда Эдвард произносит это слово по отношению к Дамиру. Первый раз, когда он сказал его, я чуть не выронила чашки, что несла к шкафу с нашей гжелевой посудой. А сейчас внутри просто расцветает радуга.
- Самый большой?
- Думаю, да, самый большой.
Эдвард сворачивает на закрытую парковку для спец-гостей, очень выгодно паркуясь рядом с братом. Забавно, но та «BMW-X6», что практически не использовал прежде, как символ появления в нашей жизни Дамира, как машина, которую доверяет мне, стала его любимицей. Может, все дело в том, что она просто просторнее его прежней «Ауди»?
Всегда, что неизменно, отстегивает и забирает Дамира из кресла сам Эдвард. Это нечто вроде их маленького ритуала, и я не хочу мешать. Покидаю свое место, весело помахав Каролине, ловко спрыгивающей с высокой подножки джипа. Малышка сегодня само воплощение детства и добра – в легком летнем розовом платьице, с изящной косой с цветком-гребнем.
Колокольчик обнимает Эдварда за шею, наслаждаясь той парой секунд, что он держит его на руках. По-моему, Ксаю это нравится еще больше. Он часто подолгу носит так Дамира, аргументируя это тем, что с высоты его роста мальчику больше видно и слышно. И никто не возражает, конечно же.
- Ты сегодня очень красивый, - пристально оглядев отца, когда тот все же ставит его на ноги, докладывает мальчик. На Ксае в столь знаменательный день деловой костюм с иголочки, насыщенно-черного цвета в контраст насыщенно-белой рубашке, с традиционным элементом – галстуком, и конечно же запонками. Дамир прав, Эдвард выглядит в нем великолепно, я бы заключила с таким человеком не один контракт. А если учесть еще ровную стрижку, гладко выбритое, прекрасное в своих чертах лицо и горящие, пылающие энергией фиолетовые глаза, то Эдвард запросто украсит обложку любого модного журнала. Но если для Дамира он просто красив этим утром, то для меня еще и невероятно сексуален. Потому с самого утра предвкушаю, как ночью буду медленно, растягивая удовольствие, снимать с него этот галстук, эти запонки, эту рубашку…
- Спасибо, Дамир, - Ксай приглаживает волосы сына, чмокнув детскую щеку, - но за тобой мне все равно не угнаться.
Колокольчик, на котором сегодня белые брюки и цветастая рубашка в серо-голубую клетку, чуть смущается, но все же улыбается Каллену. Как и у него, у Дамира расстегнута верхняя пуговичка рубашки.
Их отношения такие… трогательные. Уже более раскрепощенные, более ясные, но все такие же нежно-осторожные. Друг в друге мои мальчики нашли родственные души, ибо никто не может понять тебя лучше, чем человек, уже переживший события твоей жизни, сполна все испытавший. Дамир куда более открыт со мной, ему немного проще разговаривать и быть самим собой, но Эдварду, мне кажется, он доверяет более серьезные, личные вещи. Я пару раз заставала их перед сном за какими-то разговорами с глазу на глаз. И Ксай выступал отличным слушателем, не говоря уже о том, что утешителем и другом, для нашего маленького мальчика.
За эти дни – дни, в которых нас стало трое – в Эдварде происходит целая череда изменений, которые я не могу не замечать. А я ведь даже не догадывалась, насколько повлияет на него появление в доме маленького ребенка.
Во-первых, Ксай, по своей натуре и всему существу до мельчайших фибр души добрый человек, становится еще добрее. Это добро льется из его глаз, мерцает вокруг прозрачной аурой, наполняет каждое слово, каждое прикосновение. Его огромное сердце уже не знает, как выплеснуть это чувство. И Дамир каждый раз тает, стоит ему почувствовать искреннее папино отношение.
Во-вторых, Алексайо, чья нежность никогда не знала удержи с любимыми людьми, теперь обретает новую ипостась, становясь до максимального безбрежной. Не только Дамирка, но и я, и Каролина, и порой даже незнакомые люди получают по значительному ее кусочку. Нежность буквально становится вторым его именем. Она ощутима, когда Эдвард целует малыша, укрывает его одеялом, печет и режет ему блинчики на завтрак, покупает ему мороженое в парке или новую игрушку в магазине… когда они вместе. И я не могу налюбоваться.
В-третьих, Уникальный, что стал спокойнее и счастливее после нашего венчания, теперь обретает нечто вроде собственной тихой гавани, швартуясь в лазурных водах личной нирваны. Он куда чаще выглядит расслабленным умиротворенным человеком, в глазах его исчезает самобичевание по малейшей причине, а горечь и невнятные мысли не атакуют ночами, потому что для них мало места – основную часть времени Ксай думает о нас с Дамиром, о своем новом статусе, обязанностях и просто удовольствии иметь семью. Он так часто это повторяет, что я уже называю это именно так. Даже сегодня, в этот авиасалон, в максимально нервозный день, наполненный разносортными переживаниями, Эдвард чувствует себя хорошо. Он оптимистичен, в голосе его нет ни дрожи, ни опасений, а взгляд чистый. Муж настроен на торжество, а не на траур опасений. Они с Эмметом здесь. Они уже практически победили, завершив свое чудо-строение, неподвластное огромному количеству людей прежде.
Я так счастлива за него. За них обоих. За себя с Дамиром. За нас всех.
Приседаю перед Колокольчиком, поправляя рукава его рубашки, а Каролин тем временем крепко обнимает за талию любимого дядю. Они не виделись почти неделю из-за ее сессий с психологом и загруженности предполетных дней Эдварда. Девочка, не привыкшая к его долгому отсутствию, разумеется, скучает.
Ксай с не меньшей любовью, что льется с него горными реками, целует макушку крестницы, одобрительно оглядев ее праздничное облачение.
- Привет, мой котенок.
- Привет, Эдди, - малышка почти мурлычет, крепче его обнимая.
Эммет и Вероника подходят по невысокой траве ближе к нам. Дамир скованно, но улыбается дяде Эмму. Почти каждый вечер он играет с его железной дорогой, с интересом разглядывая мчащийся по рельсам поезд раритетного образца. Они здороваются.
Я вижу, что на Нике более свободное синее платье. С ней мы не виделись за эти дни, и если Карли, и, возможно, Танатосу, мало что пока заметно, я подмечаю чуть округлившийся живот. А значит, подмечает и Ксай… правда, виду не подает, так как Каролина пока не знает, ей должны будут сообщить в ближайшее время. Решено, что произойдет это на сессии с психологом для контроля реакции. Девочка куда больше готова морально, чем прежде. Да и в любом случае, скрывать скоро станет практически невозможно. У Ники вот-вот начнется восьмая неделя.
Девушка ловит мой взгляд, по-доброму улыбнувшись. Она светится не меньше, чем Натос, уже обожая этого ребенка. Да и может ли быть иначе?..
…Я представляла себя на ее месте. Уже много, много раз, хоть и неизвестно это Эдварду, разумеется. Как узнаю о долгожданной беременности, как стою перед зеркалом, поглаживая свой плоский живот, как постепенно покупаю одежду свободнее и свободнее, ощущаю ребенка внутри, даю Дамиру послушать малыша, а Ксаю приложить ладонь и почувствовать своего лисёнка. А потом, когда он родится… увидеть, как Эдвард, наконец, столько лет лелеющий эту мечту, обретает второе свое маленькое чудо. Надеюсь, с такими же аметистовыми глазами.
Двадцать четвертого августа, как раз на следующий день после моего девятнадцатилетия, у нас назначен прием у репродуктолога. Последний перед процедурой ЭКО посредством небезызвестного ИКСИ, уже не одних «обреченных» людей сделавшего счастливыми родителями.
Я уже почти отвыкла от этих приемов, как ни ужасно такое признавать. Последний раз я была у гинеколога перед встречей с Дамиром… и потом, закружившись в пестрый хоровод, события вырвали нас из реальности на некоторое время, погрузив в совершенно другие дела. Мы с Алексайо пытались как могли, выполняли все рекомендации и, конечно же, соблюдали план питания и секса. Возможно, качество его спермы стало лучше?.. Я уповаю.
- Начало в десять, - глянув на свои часы, басом, прекрасно возвращающим в реальность, объявляет Эммет. Потирает плечи дочери, так и крутящейся возле него, но смотрит на брата.
- Да, уже половина, - Ксай оглядывается назад, где разворачиваются основные события грядущего представления, - «Мечта» в анонсе на одиннадцать пятнадцать.
- Мы ее увидим? – Дамир, довольно маленький, а потому глядящий на Ксая исключительно снизу вверх, запрокидывает голову, чтобы посмотреть в глаза папы.
- С комфортной ложи зрительской трибуны, - Эдвард пожимает его ладошку в своей, ласково потерев маленькие пальчики, - твое место отмечено синим плюшевым самолетиком, как раз рядом с маминым.
Небесные глаза малыша поблескивают, отчего в аметистах Алексайо поселяется блаженное удовлетворение. Он бесконечно счастлив дарить подарки. Что Карли, что Дамиру. Реакция их обоих всегда выше всяких похвал.
- Твой самолетик оранжевый, солнышко, - проведя пальцами по всей длине косы дочери, сообщает ей Эммет, - и, конечно же, Ника, Белла и Дамир будут рядом.
- Вы с Эдди придете к нам после полета?
- И очень быстро. Так что вы все должны быть готовы поделиться впечатлениями.
- Я уже готова, - Каролина обнимает папу, доверчиво глянув на его лицо, - вы с дядей Эдвардом будете круче всех. С самого начала.
- Спасибо, Каролиш, - говорят они хором с Эдвардом, а потом Танатос нагибается, целуя дочку в лоб. Затем отходит назад, махнув головой и брату. Вероника протягивает девочке руку, и та без колебаний ее берет. Не только мы стали ближе, в семье Натоса тоже все идет на лад.
Я слышу, как Дамир, попросивший Эдварда наклониться к нему, шепчет мужчине на ухо:
- Ты самый лучший самолетостроитель, папа. Я знаю.
Алексайо, ничуть не покраснев, лишь расцветает. Присаживается перед Дамиром и крепко его обнимает.
- А я знаю, что ты самый лучший мальчик, - доверительно шепчет в ответ, - увидимся чуть позже, мой хороший. Иди с мамой.
Колокольчик все же краснеет, проявляя свою обычную реакцию, и быстро кивает. Отступает на шаг, прижимаясь к моим ногам и ища мою руку. Порой ему сложно совладать с эмоциями от откровений и доброты Эдварда. Но это, думаю, лишь к лучшему. Дамир к такому положению дел так же вскоре привыкнет.
Как и я привыкла к тому, что Дамир стал называть меня «мама». Первый раз он сказал это в лавке с мороженым, когда протянула ему рожок с карамельно-клубничным содержимым. Так повседневно и легко он произнес «спасибо, мама», что мне еще долго все это казалось чудесным сном. Впрочем, оказалось, что все это не менее чудесная реальность. Наш котенок нас признал.
Отгороженную вип-парковку в этот погожий летний день мы покидаем все вместе. А затем разделяемся, и, помахав братьям, направляемся в противоположную сторону – к зрительским трибунам. Совсем скоро свершится момент истины. И момент триумфа, в чем никто из нас, конечно же, не сомневается.
Первый русский «Конкорд» будет лучшим русским конкордом для всего мира.
 

Авиасалон, как и было заявлено, стартует в десять утра.
Практически сразу, со взлетом первого из новых истребителей, что начинают шоу-программу, Дамир и Каролина прилипают к ограждению нашей ложи. Металлические поручни надежно удерживают их в безопасной зоне, но дают большее ощущение участия в развлечении, чем наши мягкие голубые кресла в некотором отдалении от них. К тому же, дети все равно под навесом от жаркого летнего солнца, и это лишает нас с Вероникой поводов для беспокойства.
Мой малыш, с доверием заняв место как можно ближе к своей старшей подруге, зачарованно наблюдает за демонстрационными полетами. Истребители показывают свою программу с достаточным артистизмом и театральным нагнетанием штопорных падений, и Дамир еще только не визжит от восторга. Картины, вроде этой, всегда трогают его до глубины души как что-то максимально необычное.
Каролина, не менее возбужденная происходящим, то и дело рассказывает Дамиру что-то об особенных пируэтах, привлекая его внимание к мельчайшим деталям. Видимо, любимые сказки от Эммета у малышки строятся на авиастроении и пилотировании. В определенный момент Каролин накрывает ладошку Дамира своей, концентрируя его внимание. Я чувствую, как мальчик улыбается – он очень хочет быть для кузины хорошим другом. Дамир в принципе обожает дружить, для этого не нужно быть чрезмерно наблюдательным, но по какой-то необъяснимой мне причине очень мало детей хотели за его жизнь дружить с ним.
- Они очень милые, - Вероника с материнской нежностью, иначе я не назову этот взгляд, смотрит на младших Калленов. Каролина, в этом платье как видение в розовом, и Дамир, одетый соответственно дресс-коду папочки, вызывают в ней добрую улыбку.
- И очень хорошо ладят, - я соглашаюсь с ней, радуясь тому, что между этими двумя нет напряжения, которого мы все ожидали. Дамир пришел в семью неожиданно, завладел всеми нашими мыслями, стал неотделимой частью – в рекордный срок. И хоть юная гречанка не была замечена в ревности, опасения были.
Только вот девочка снова нас удивила, проявив к Колокольчику истинное дружелюбие и гостеприимство, свою помощь в адаптации и желание, ничем не прикрытое, с ним поиграть. Дамир расцветал от этого обстоятельства. С момента его переезда в наш дом они встречались с Каролиной четыре раза, и все четыре раза весело играли с Когтяузэром, растаявшим от такого пристального внимания к своей персоне. Дамиру тоже очень нравились кошки. Думаю, на его первый день рождения дома я уговорю Эдварда подарить мальчику котенка. Подругу для Тяуззи.
- Мама?
Дамирка, внезапно оторвавшийся от лицезрения искусно пилотируемых самолетов, подбегает ко мне. Он говорит это чуть робко, но все же почти повседневно. А мне стабильно хочется собрать все звезды мира и отдать в его ладони за одно это слово.
- Да, мой хороший?
- У нас есть водичка?
Усмехнувшись, я отдаю малышу небольшую бутылочку с детской крышкой, с какой очень удобно пить. У нас здесь их целая россыпь – братья позаботились.
- Каролина, ты не хочешь пить? – заботливо интересуется Ника, глядя на спину юной гречанки. Я вижу, что краем глаза она наблюдает за нами с Дамиром, и пусть даже невольно, но сравнивает. Она в доме Натоса практически пять месяцев, но наш прогресс в отношениях с детьми сопоставим. Карли любит свою новую маму, она добра к ней, с ней играет, вежлива, но… еще помнит маму родную. И пока им сложно идти вперед с постоянным кружением вокруг одной прошлой темы. Верю, что ребенок Ники и Танатоса поможет вернуть малышку в день сегодняшний окончательно.
- Нет, спасибо, - не оборачиваясь, отзывается Каролин. Нетерпеливо сжимает пальцами поручень, любуясь пируэтами самолетов, но ожидая возвращения Дамира. Он уже дает мне обратно бутылочку и, тепло улыбнувшись, бормочет свое «спасибо!». Бежит обратно к подружке.
- Он уже по-настоящему ваш, Белла.
Вероника неглубоко вздыхает, не отрывая глаз от спин детей.
- Я очень счастлива, если это так. Быть его семьей – это честь для нас.
- Скажу тебе по секрету, но Эммет уже готовит особенный подарок на его день рождения. Он сентябрьский, верно?
- Седьмое сентября.
- Значит, все правильно. Какой-то радиоуправляемый автомобиль нового поколения, по виду напоминающий его машину, - Ника усмехается, чуть прикусив губу, - я думаю, Дамиру понравится. Ты не против?
- Это подарок от его дяди, не вижу повода быть против, - улыбаюсь я ей, уже предвкушая реакцию малыша на такое приобретение. Дамир обожает все машины папы, он даже взвизгнул, увидев гараж Эдварда, но все же огромный и брутальный хаммер Натоса для него на первом месте. Видимо, у нас растет еще один любитель необхватных машин.
- Ему так нравится выбирать подарки для мальчика… он теперь по-особенному смотрит на игрушки для мальчишек в магазине.
Ника делится со мной сокровенной мыслью, и я ощущаю гордость, что заслужила ее доверие. Я понимаю, к чему она клонит.
- У Эммета скоро будет достаточное окружение из мальчиков тоже, - подбадриваю я, не тая улыбки, - как правило, после девочки рождается мальчик.
- Я так люблю его, - приметив, что Каролин занята разглядыванием самолетов, Ника недвусмысленно кладет обе ладони на живот. Она выглядит и восторженной, и успокоенной в эту секунду одновременно. Счастливой. – Кем бы он ни был.
- Ну конечно же. И ему, и Карли повезло с такой мамой.
Вот теперь благодарность в глазах бывшей Фироновой действительно очень личная. Я задела специфическую для нее тему с правильной стороны.
- Знаешь, Белла, это может показаться неуместным и лишним, но я все же хочу сказать, что верю в ваше будущее всей душой. Многодетное будущее.
- Спасибо тебе большое…
Наверное, лучшее, что мы можем сделать после таких откровений и слов – это объятья. Мы ведь тоже одна семья. До конца этой вечности.
На огромном поле, едва затихает музыка предыдущего выступления и смолкает людской гул, воцаряется многообещающая тишина. И дети быстро понимают, чему она обязана.
Подскакивая на своем месте у поручней, они оба, как по команде, оглядываются на нас.
- Мама!
- Ника!
И хором, отчего чуть позже засмеются:
- Начинается!..
Я становлюсь за спиной Дамира, а Ника зеркально повторяет мою позу с Каролин. Она осторожно, прося разрешения, кладет ладони на ее плечи, но девочка не против. Прижимается к бывшей Фироновой, воодушевленно вздохнув.
- Это папин самолет! - тихо, но возбужденно бормочет Дамир, когда я потираю его плечики. Он запрокидывает голову, поймав мой взгляд, и выжидающе улыбается.
- Папина и дяди Эммета «Мечта», да, - ерошу его волосы, а потом указываю кивком на летное поле, - будем смотреть внимательно, чтобы ничего не пропустить.
Карли хмыкает. Перехватывает ладонь Ники, сжав ее в своей.
И вот, наконец, спустя два года напряженной работы, борьбы со всеми невозможными к решению прежде задачами и расчетами, множество бессонных ночей и сверхурочных рабочих дней, на поле Жуковского появляется шедевр авиастроения последних лет. Достойный этого определения экземпляр.
Мне едва исполнилось семь лет, когда последний из «Конкордов» двадцатого века был списан с летного состава AirFrance и BritishAirlines из-за множества причин, включая былые катастрофы с этими моделями. Прогресс, которого человечество достигло с изобретением таких самолетов, был безвозвратно, казалось бы, утерян. Правительство на пару с представительствами крупнейших авиаперевозчиков в мире решило, что пока слишком рано… они сделали свой выбор.
А Эдвард и Эммет оказались достаточно смелыми и уверенными в себе, чтобы с поддержкой таких же убежденных в нужности «Конкорда» инвесторов и русского правительства оспорить давний выбор.
Сегодня, двадцатого августа, двенадцать лет спустя после последнего полета «Конкорда», я вижу его снова. Мы все видим.
Это огромный самолет, сравнимый с тихоокеанскими авиалайнерами, но куда более изящный. Его крылья особой вытянутой формы, как и носовая часть, которую будет обтекать со всех сторон на большой скорости воздух атмосферы. Самолет высокий и довольно тихий, хотя моторы уже работают на полную мощность, готовя «голубку» к полету. Белоснежный, великолепно отливающий своим цветом на солнце. Но с одним небольшим уточнением – сине-фиолетовым узором на своих длинных, добротных крыльях. Буквы подходящего узору шрифта образуют на обоих боках самолета слово, которое репортеры уже сделали своим гимном – ένα όνειρο. «Мечта».
- Какой он красивый… - завороженный Дамир, практически не моргая, следит за самолетом.
- Неужели он полетит? – Каролина оборачивается на Веронику, немного сомневаясь. - Слишком ведь большой?..
- Я думаю, папа с Эдди все рассчитали, - стараясь придать голосу оптимизма, отвечаю вместо девушки я. Стоит признать, что при виде «Мечты» воочию, действительно есть сомнения. – Полетит.
Я не хочу думать, даже допускать одной мельчайшей мысли, что что-то в эту знаменательную дату может пойти не по плану. Эдвард удачно скрывал свое волнение от меня множество времени, работал на износ и отказывался от комментариев о полете, но сегодня… сегодня он унял меня своим олимпийским спокойствием. Ночью не просыпался и даже не ворочался, с утра как обычно готовил манку для Дамира, а потом ехал сюда и даже отголоска тревоги в аметистах не было. Даже великому актеру мистеру Каллену не под силу столь долгий спектакль на два фронта – ведь и малыш ничего не заметил.
Эдвард верит в успех «Мечты». А значит, и я верю.
- Папа! – Каролин указывает на отгороженное пространство возле самого начала взлетной полосы, где видно несколько человек в деловых костюмах. Самый большой и заметный из них, несомненно, Танатос. Но Дамир находит и Ксая – слева от него, рядом с каким-то невысоким мужчиной. Он очень серьезно смотрит на готовящийся к взлету самолет.
- Папа, - шепотом повторяет Колокольчик, приникнув к поручню.
Моторы теперь работают громче. Самолет медленно, но начинает движение.
Я сжимаю поручень пальцами, присев рядом с Дамиром. Малыш отступает на шаг назад, чтобы лучше меня чувствовать. От него пахнет ананасами и нашим домом. Мне чуть спокойнее.
Пожалуйста, дай его «Мечте» благополучно полететь. Пожалуйста, дай его мечте осуществиться.
По полю разносится громкий голос человека, объявляющий вылет самолета. Толпа у высокого забора перед взлетной полосой, толпа на трибунах, толпа в другой части поля, спешащая насладиться зрелищем – все затихают, все в предвкушении. А я слежу только за Ксаем, что в какой-то момент дает отмашку своим пилотам.
Огромный лайнер движется по идеально ровному бетону. Замирает у нужной отметки взлетной полосы, завершая последние приготовления. Для этого самолета она длиннее, чем для всех предыдущих.
Каролина почти до крови закусывает губу, крепко сжав руку Вероники. Она очень переживает, передавая эту нервозность и Дамиру. Он то и дело смотрит на меня, ища поддержки.
- Все будет хорошо, любимый. Ты даже не сомневайся.
Малыш вздыхает, ткнувшись носом в мое плечо. Но потом смело кивает, возвращаясь к обзору летного поля.
Конкорд начинает движение по прямой линии. Сперва довольно медленно и неуклюже, затем – быстрее, а потом – как на скоростном автобане. Он несется вперед по взлетной полосе, полноценно готовый ко взлету. По полю несется характерный гул. Вот-вот!..
- Он не взлетает! – и возмущенно, и испуганно вскрикивает Каролина. Ее голос заполняет всю нашу вип-ложу, разлетевшись под навесом и над креслами.
Вероника и я ошарашенно наблюдаем, что конец полосы разгона уже слишком близок, а самолет еще даже не начал подниматься в воздух.
- Папа, - второй раз за последние десять минут, одними губами повторяет мальчик. Я крепко прижимаю его к себе.
Еще десять метров вперед. Еще двадцать. Еще сто.
А самолет по-прежнему на земле.
Ника накрывает рот ладонью, свободной от ладони Каролин. На лице ее написана паника.
До конца взлетной полосы ничтожно мало. Публика, намеревающаяся увидеть взлет как можно ближе, начинает разбегаться от ограждения. Вокруг теперь мертвая тишина, ничто не прерывает гул двигателей и звук разгона.
Самолет сейчас разобьет ограду и на полной скорости вылетит за пределы испытательного поля. Множество зрителей, спонсоров, даже президент России, что вроде бы присутствует где-то здесь, все увидят… увидят всё.
Ксая я не могу отыскать теперь, его обступают со всех сторон какие-то люди, а они с Эмметом будто специально стоят поодаль. Но я Ксаю верю. И верю в его детище.
- Он сейчас взлетит, - сама поразившись твердости в своем голосе, говорю. И пусть дышу так же тихо, как и Дамир, одними глазами следящий за перемещениями «Мечты», не сомневаюсь.
- Упадет, - обреченно всхлипывает Карли.
…«Мечта» отрывается от земли.
На последней секунде – буквально! – в момент последней возможности, ловко, хоть и под большим углом, взлетает. И идет выше обычной линии взлета других самолетов. Чем-то напоминает кривую истребителя.
Вероника облегченно, громко выдыхает, и ее выдох отражается огромной волной той же реакции в толпе. Кто-то даже хватается за сердце.
Карли, еще не отошедшая от едва не свершившейся катастрофы, пока лишь смотрит за дальнейшим полетом «Мечты», не разжимая ладошек, до белизны сжавших поручень. Она отпускает Нику.
А я Дамира не отпускаю, и потому ощущаю сполна каждую из его реакций. Мальчик сначала вздрагивает, затем вскрикивает, но после... улыбается. Так широко и счастливо, так задорно и так спокойно, так… искренне! На его щеках ямочки, в его глазах – блеск солнца. И он невероятно напоминает мне Ксая сейчас, кто бы и что ни говорил про то, что приемные дети не могут быть похожи на своих новых родителей.
- Он полетел! – громко смеясь, восторженно заявляет Колокольчик. Обнимает меня, хлопая в ладоши, и еще только не танцует на своем месте. Радость его безбрежна.
- Полетел, - соглашаюсь я, целуя его в обе щеки, - видишь, самое главное – верить.
Карли, словно только что проснувшись, резко оборачивается к Веронике. Прижимается к ней, по-захватнически обхватив руками за талию, едва не плачет.
- Все хорошо, моя девочка, - Ника гладит ее волосы, плечи и спину, уже начинающую подрагивать, - все очень хорошо.
«Мечта» свой дальнейший полет совершает по плану и без происшествий. На большой скорости и не менее большой высоте, что является минимальным ее пределом, демонстрирует себя всем тем, кто поспособствовал ее появлению. Пилоты у братьев действительно мастера своего дела. Презентация самолета вызывает лишь бурные овации и эмоции, какие никто не скрывает. А ведь Дамир похлопал Калленам первый.
Сейчас, когда держу его на руках, попутно обсуждая внешний вид Конкорда и его возможности, чувствую неизмеримое облегчение и счастье. Еще один этап пройден, испытание с честью выдержано, а порог преодолен. Ксай справился, а мы справились вместе с ним.
К посадке лайнера все же относятся с осторожностью, ожидая сюрпризов, но проходит она без сучка без задоринки. Огромный самолет идеально точно, ровно и спокойно приземляется на отведенное для него место. «Мечта» переливается от ярких солнечных лучей.
- Папа – победитель, - доверительно сообщает мне Дамир. И горделиво, чуть зажмурившись от удовольствия, запрокидывает голову.

Ксай и Натос сами приходят в нашу ложу к моменту открытия второй части летных представлений. После завершения интервью и сопутствующих вопросов, а также одной закрытой встречи, которая пока под завесой «секретно», появляются среди сидений и поручней довольно неожиданно. Дети, играющие со своими игрушками-самолетами, замечают их в последний момент, а мы с Никой не замечаем и вовсе, негромко переговариваясь у ограды.
Со всей своей доброй необхватностью, Эммет сгребает Каролин и Дамира в объятья, обоим пробасив что-то о достойной смене их поколения новыми авиаконструкторами будущего. Видимо, он подмечает, как нравятся Карли и Колокольчику плюшевые самолеты.
Эдвард, как следующий на очереди, тепло целует своих котят в макушки. У него для них есть по большой пачке желатинок-самолетиков. Каролина дорожку из поцелуев оставляет на щеках дяди, а Дамирка повисает на его шее маленькой обезьянкой и отказывается папу отпускать. Не теперь, когда наконец дождался его и хочет сполна выразить свое восхищение.
- Это было так здорово! Так красиво! Так быстро! – запинаясь от стремления поскорее все сказать, Дамир горящими глазами глядит прямо в папины. - Мы сначала испугались, но потом мама сказала, что он полетит – и он полетел! Это было как волшебство… ты – волшебник!
Эдвард ласково посмеивается, крепче прижав к себе сына. Я вижу их вместе и понимаю, в который раз, что самолет – мелкое волшебство, а вот эта картина, их отношения, слова, их близость – волшебство огромное. И по-настоящему сказочное.
- Ты все видел, да? Все до последней секунды?
- ДА! – Дамир дает себе волю на выражение эмоций, и выгибается на руках Ксая, чтобы поцеловать его щеку. Правую. В аметистах тлеет тепло.
- Каролиш, Дамирка, смотрите, что у меня есть, - Эммет, усевшийся на голубые кресла, поднимает над головой две небольшие картонные коробочки красивого вишнево-матового цвета.
Эдвард опускает мальчика на ноги, давая ему насладиться еще одним подарком дяди, а сам идет ко мне.
- Ох, мой мистер конкордостоитель, - я обвиваю мужа за шею, легонько поцеловав ту ее часть, что оголена рубашкой, - при всем своем великолепии, ты заставил нас понервничать.
Эдвард обвивает меня за талию, за незаметную секунду подняв до уровня своего лица. Аметисты хитро блестят, но основное место в них занимает нежность.
- Люблю тебя, мое вдохновение.
Он говорит это так искренне, что я теряюсь. Впрочем, ненадолго. Думаю, поцелуем отвечаю полнее, нежели словами.
- Ты тоже наслаждалась полетом?
- Ты видел, что творилось на трибунах? Это… что это было, Ксай?
Он выглядит слишком мирно и свежо, дабы предположить непредвиденные проблемы с самолетом или же планом его демонстрации. Разглаживаются даже некоторые морщинки на любимом мной лице… но в то же время я знаю, как искусно Ксай умеет притворяться.
Муж приникает к моему уху, сперва чуть прикусив мочку. Многообещающе.
- Наша с Натосом уловка, Бельчонок.
- Ее смысл – заставить людей поседеть?
- Заставить их поверить – и не просто поверить, а увидеть своими глазами – что «Мечта» способна на большее, чем прежние конкорды.
Я хмыкаю, не в силах без улыбки смотреть в переливающиеся задором аметистовые глаза.
- Что она может взлететь с полосы меньшего размера?
- И даже в последний момент, - кивает мне мужчина, - наш пилот, Леонид Польский, согласился исполнить этот трюк. Он лучший в своем деле.
- Вот теперь я не сомневаюсь…
- Ох, Бельчонок, - Ксай целует меня в лоб, а затем, будто извиняясь, в скулы, - мне жаль, что мы с Натосом заставили вас переживать. Но эффект внезапности хотелось сохранить до последнего.
- Так ты еще тот хитрый лис, Уникальный?
- А кто же? – он фыркает, пригладив мои волосы и нежно потеревшись носом о мой. - Я – будущий папа лисёнка, нынешний папа Колокольчика, так кем же мне быть?
Мне нечего на такое ответить. Нет слов, которые могут ответить на такие слова от Эдварда.
Я просто смотрю на него – секунд пять, со всей любовью, признательностью и обожанием, что бурными водопадами разливается внутри. А потом притягиваю к себе, дозволив даже запустить пальцы в роскошные черные волосы, и целую. Думаю, это лучшее, что могу сделать.
- Принц и Принцесса, - окликает нас из-за спины бас Натоса, отчего мы с Ксаем почти одновременно усмехаемся, - у нас тут проголодавшиеся дети. Как насчет перерыва на обед?
- И «Маргариты» под двойным сыром? – поймав отца за руку, шепотом напоминает Каролин. Улыбающаяся и довольная всем происходящим. Она поглядывает на Дамира, в одной руке держащего самолет, а во второй – желатинки, и хмыкает. Знает, что тоже научила любить его пиццу.
- И «Маргариты» под двойным сыром, - псевдо-обреченно, не тая смеха, повторяет за дочкой Танатос.
Эдвард ставит меня на ноги, а я беру в свою его руку с обручальным кольцом. Вторую протягиваю Дамирке, что тут же подбегает к нам. Он само очарование сегодня.
- Прекрасная идея.