Kapitel 12. Flughafen Berlin Brandenburg
Teil 1. Zwei Namen
Teil 1. Zwei Namen
Flughafen Berlin Brandenburg «Willy Brandt» - аэропорт в Бранденбурге, расположен у границы с Берлином на территории коммуны Шёнефельд. На момент открытия общая пропускная способность аэропорта составляла 46 миллионов пассажиров в год. Новый аэропорт также занимает территорию бывшего аэропорта Шёнефельд, который стал его 5-м терминалом. BER заменил международный аэропорт Берлин-Тегель, который был закрыт 8 ноября 2020.
*Zwei - два
*Namen - имени
- Уходите отсюда вон!
Элис, резко отдернув руку, враждебно смотрит на старшего из «Ambulance». Несмотря на чудовищную бледность и неестественную, скованную позу, глаза у Элис горят тысячей огней. И раздражение, перемешанное с отвращением, прекрасно различимо во взгляде.
Мартин, если верить его именной нашивке на форме, не пытается поймать ускользающую ладонь девушки, никак не комментирует ее действие. Наоборот, застывает у постели, внимательно оглядев всю ее небольшую фигурку. И это безразмерное черное платье, которое я никогда не видела, и спутавшиеся, влажные волосы. И боевой потекший макияж. И белые кисти с темно-бордовым маникюром, почти черным на вид, словно запекшаяся кровь – ими Элис что есть мочи впивается в простыни, держится за них, как за единственную опору, гарантию заземления.
- Уходите, - повторяет она. Тон вздрагивает, но воинственный вид его компенсирует. Ее будто бы загнали в силки, пути отступления отрезаны, но сопротивляться еще возможно.
Эрик, помощник Мартина, стопроцентный ариец с насыщенно-голубыми глазами, склоняется к сумке, что принес с собой. Смотрит на Элис несколько растерянно.
Эдвард приседает у изголовья постели, ровняясь ростом с девушкой. В отличие от ее полупустого, бегающего взгляда, у него в глазах сплошное спокойствие. Как тягучий мед.
- Элоиз, эти люди здесь, чтобы помочь тебе.
Он говорит с ней точно с ребенком. Меня прямо-таки пронзает эта ассоциация. Когда-то в этой спальне Эдвард говорил так и со мной.
- Мне не нужна помощь, - высокомерно вздернув голову, Элис, впрочем, закусывает губу. Качает головой, но медленно, осторожно. Дышит чаще.
- Мне кажется, - умиротворенно продолжает Эдвард, придвинувшись чуть ближе, - что ты чувствуешь себя не очень хорошо. Они смогут это исправить.
Элис на мгновенье зажмуривается, что есть мочи сжав зубы. Теперь резко, отрывисто качает головой. Обе ладони прижимает к груди.
- Я пришла к тебе. Я хочу говорить с тобой. Больше я никого не хочу.
Сокол понимающе, все так же спокойно кивает. Аккуратно накрывает ее руку своей, медленно, бархатно гладит кожу кончиками пальцев.
- Я с тобой, Элли. И буду здесь все время. Только дай себя осмотреть.
На вид ситуация довольно-таки штатная. Эдвард отлично собой владеет, тон у него вкрадчивый, взгляд мягкий, касания и просьбы ненавязчивы, осторожны. Его хочется послушать, потому что все это не выглядит приказом или нагнетанием, словно бы сам склоняешься к такой мысли... я вижу эти эмоции на лице Элис. Она теперь смотрит на отца как маленькая девочка. Нет больше ни слез, ни всхлипов. Только дрожь остается. Нарастает.
- Sag bitte, wurde sie psychisch untersucht? (скажите пожалуйста, обследована ли она психически?) – обращается к Каллену Мартин, с подозрением оглядев руки Элис и ее потерянный, мрачный взгляд. Ободки глаз совсем красные, так и не смытая косметика ярко с ними контрастирует. Кожа почти восковая.
- Sie ist psychisch und physisch völlig gesund (она полностью здорова морально и физически)
Эдвард отвечает ему строго, уверенно, но на Элис смотрит все так же мягко, с пониманием. Она не отрывает от него взгляда, судорожно вздыхая каждые несколько секунд.
- Sie spricht nicht fließend Deutsch (Она не говорит бегло по-немецки), - добавляет он.
Эрик поднимается на ноги, хмуро кивнув такому заявлению. На полшага ближе подходит к Элис.
- Что вы выпили и сколько, фрау? – на английском спрашивает он. Однако немецкий акцент, ясный и исчерпывающий, больно режет мне слух. Это говор Керра. Он воскрешает его изображение в моей голове за долю секунды. Сжимаю руки в замок.
Элис упорно игнорирует любые расспросы. На парня даже не смотрит.
- Элоиз?
Нет ответа. Она зажмуривается, хочет отвернуться. Эдвард ей не позволяет.
- Я хочу, чтобы ты сказала мне, Элли. Иначе все будет гораздо сложнее.
«Элли». Это детское прозвище? То самое, что существует между папой и его дочкой? Нежное обращение в самых стрессовых ситуациях и на пике счастья. Слово, что многое может изменить – облегчить так точно. На него невозможно не реагировать.
Элис подтверждает эту гипотезу. Она оглядывается на Сокола с удрученным, отчаянным видом. Снова закусывает губу, хмурится. Его неотрывное внимание ее подбадривает. Эдвард терпеливо ждет ответа.
- Я не помню...
Выдыхает почти, так тихо признается. Будто бы никто больше не должен слышать.
Каллен чуть крепче пожимает ее пальцы.
- Что-то, кроме алкоголя? Было еще что-то?
Она медленно, смущенно качает головой. На бледном лице проступают яркие красные пятна. Элис жмурится, уворачиваясь от резкого желтого света над постелью.
- Хорошо, - с каплей облегчения кивает Эдвард.
Я не имею представления, где Элис в принципе могла встретить Керра и каким чудом они оба оказались здесь, еще и с требованиями правды... но отсутствие наркотиков уже делает ситуацию терпимее. Их неоткуда Керру брать, прежде в этом он никогда не был замешан, однако на Александерплатц, при должном усилии, и не такое найдется. Если они были на Александерплатц.
- Тебя сейчас осмотрят, Элоиз, - объясняет Сокол, уступая место Мартину, подошедшему ближе, - и тогда смогут помочь.
- Нет!.. – протяжно, устало и напряженно хнычет Элис, ерзая на постели, стараясь отодвинуться. - Я не хочу, чтобы меня трогали, нет!
Эдвард ей не дает. Удерживает на прежнем месте, не прикладывая особых усилий, не привлекая к себе лишнего внимания. Кивает Мартину.
- Тише, Элли. Это совсем недолго. Тише.
Это как мантра, некое подобие заклинания. Одни и те же слова несколько раз, тем же тоном, с той же интонацией. И подкрепленные ясными прикосновениями. Эдвард сдерживает свое слово, он не оставляет Элис один на один с мужчинами, держит ее ладонь. И пожимает пальцы в ответ, когда она истерически впивается ногтями в его руку.
И Эрик, и Мартин действуют слаженно и быстро, проводя необходимый осмотр. Все нужное у них с собой. Элис, перестав вырываться, запрокидывает голову. Напряженно, иступлено смотрит в потолок, кусая губы. У нее такое выражение лица, словно бы плачет. Но слез нет.
- Эддер...
- Да, Элли?
Она глубоко, даже слишком, вздыхает. Морщится, невольно двинувшись всем телом. Сглатывает.
- Эддер... меня... тошнит...
Мужчины реагируют мгновенно. Обняв ее за плечи и помогая присесть, Эдвард придерживает дочь в нужном положении. Эрик достает и передает Мартину пакет. Тот его раскрывает, подает девушке. Все это – за пару секунд.
Элис вздрагивает, дернувшись вниз, ближе к пакету. С ее лица словно бы сходит вся краска, полоска губ сливается по цвету с кожей. И только мазки потекшего макияжа, как на фарфоровой кукле, ярко выделяются в свете спальни.
Ее рвет несколько раз, мучительно и долго, с кашлем. Вот теперь слезы возвращаются – я отчетливо вижу мокрые дорожки на щеках. Эдвард убирает с ее влажного лба волосы. Элис, хныкнув, старается от него увернуться.
В кармане Каллена вибрирует телефон. Прямо-таки разрывает тишину комнаты этой вибрацией. Не отвеченный вызов сбрасывается. Начинается снова.
Элис, вцепившись в его ладонь, рвано, испуганно выдыхает.
- Это мама.
- Я наберу ей позже, - обещает он, внимательно вглядываясь в ее лицо, - как ты?
Элис закашливается, закрывает глаза. Ее снова трясет.
- Я ей звонила...
- Ничего, я перезвоню за тебя, - все так же ровно отвечает Эдвард, будто бы ничего не происходит и эта информация в принципе малозначима, - скажи мне, еще тошнит?
Эрик подает Мартину второй пакет, закрывает первый, привычным движением запечатав силиконовый клапан.
Элис медленно, неуверенно качает головой.
Мартин, обращаясь к Эдварду, что-то ему объясняет. Кладет второй пакет на прикроватную тумбочку, велит Эрику достать еще один, насколько я понимаю. Отвечает на вопрос Каллена, отчего тот как-то разом мрачнеет. Но из-за того, что Элис краем глаза за ним наблюдает, наскоро стирает это выражение с лица. Тепло обращается к ней, отведя от лица влажные волосы:
- Скажи мне, если снова будет тошнить, Элли.
- Я больше не хочу.
- Если бы мы знали, сколько ты выпила, было бы легче это спрогнозировать.
- Но я не помню!..
Он понимающе кивает, чуть сильнее обняв ее плечи.
- Белла, ты можешь принести воды?
Я рада хоть какому-то заданию за все это время. Иступлено наблюдая за Элис и всем, что происходит в этой комнате, хочу быть полезной, но не имею представления, как именно. Эта просьба дает мне такую возможность.
Ловлю себя на мысли, что передвигаюсь по квартире Эдварда как по своей, будто бы я дома. Знаю расположение ящиков и их содержимое, где стаканы и где фильтр... и только картины на стенах развеивают мою уверенность. Особенно та, что в нише гостиной. Все эти события - отнюдь не игра. Они – прямое последствие появления меня в жизни Эдварда. И в жизни его семьи соответственно.
К черту сейчас эти мысли. Я поспешно возвращаюсь в гостевую.
Эдвард, с разрешения Мартина, дает Элис лечь обратно на кровать лишь спустя некоторое время после полного стакана воды. Подруга ведет себя очень тихо, практически никак не реагируя на внешние раздражители. Изредка она посматривает на Каллена, пару раз ловлю ее взгляд на себе. Но Элис тут же отводит глаза.
Эрик распаковывает синий пластиковый катетер, заполняет капельную систему. Элис даже не морщится, когда вводит катетер в вену, только губы вздрагивают. Мартин расправляет капельницу, а Эрик достает переносной штатив. Ставит его с другой стороны постели.
- Это все неправильно, Эддер.
Она бормочет это так тихо, словно услышать должен только Эдвард – и то не обязательно.
- Тебя что-то беспокоит сейчас? Больно?
Она медленно, устало качает головой. Касается своих сухих губ языком, словно бы задумавшись.
- Маккензи... если Белла не знает, это неправильно... я не хочу ей говорить.
На какую-то долю секунды черты его лица заостряются, особенно заметны становятся морщинки в уголках глаз, у носогубных складок. Он выпрямляется, поза выглядит напряженной.
- Ни Маккензи, ни кто-то другой не имеет сейчас никакого значения. Ты отдохнешь и потом мы поговорим, Элоиз.
От его несколько строгого тона Элис супится. А потом как-то невесело, болезненно усмехается. Смотрит на свой катетер и мелкие капли внутри системы. Мартин перехватывает ее взгляд.
- Как хочешь, Эддер.
Спустя пятнадцать минут Эрик все тем же уверенным движением снимает катетер, зажимает ранку, велит Элис согнуть руку в локте. Прячет капельную систему. Закрывает сумку.
- Сейчас вы будете спать, фрау, - объясняет Элис. – Мы оставим таблетки на утро.
Мартин снова обращается к Эдварду, только на этот раз тише. Указывает ему на дверь.
Сокол тревожно оглядывается на Элис, но ей теперь все словно бы все равно. Она никак не реагирует ни на его взгляд, ни на то, что поднимается с постели. Смотрит прямо в потолок, изредка поглаживая пальцами наволочку подушки. Неглубоко, часто дышит, но не похоже, чтобы это ей как-то мешало.
- Белла, побудешь пока тут?
Меня почему-то напрягает его сдержанный, ровный голос. Возможно, потому, что в его глубине начинает пробиваться волнение. А возможно, потому, что Эдвард чересчур ровно теперь держит спину. И краем глаза подмечает каждое движение Мартина.
- Конечно же.
Сокол благодарно мне кивает. Одергивает полы своего пиджака, так и не снятого после нашего театрального вечера, выходя за дверь вместе с сотрудниками «Ambulance». Закрывает комнату. Я слышу, как их шаги отдаляются по коридору.
Элис меня словно бы не замечает теперь. С абсолютным безразличием ко всему происходящему ровно лежит на простынях. Даже не пытается дотянуться до одеяла, хотя недавно это было единственным ее желанием.
С пассивным, глубоким безразличием подруга поднимает на меня глаза лишь тогда, когда присаживаюсь на край постели рядом. По наитию купила в «Rossman» мицеллярную воду, чтобы оставить у Эдварда в эти выходные. Сейчас как никогда пригодилась.
- Я сотру помаду, - объясняю я, доставая из пачки ватный диск, - ты не против?
Элис пожимает плечами. Быть может, это действие лекарства. Она и правда скоро заснет.
Я аккуратно убираю остатки макияжа, особое внимание уделив потекшей подводке. Требуется несколько ватных дисков, все теперь разноцветные. Провожу по коже еще одной чистой ваткой, смоченной простой водой. От ее прохлады Элис немного морщится.
- Тебе немного лучше?
- Я просто хочу спать.
Это ожидаемо. Я подаю Элис одеяло из изножья, расправив сбившуюся ткань пододеяльника. Она придерживает его обеими руками, но очень слабо. Утыкается лицом в подушку, медленно повернувшись на бок. Молчит, недовольно глядя на отблески света в окне. Кожа возвращается к более-менее привычному цвету, но глаза совсем уставшие.
- Белла?..
Окликает меня, когда встаю, чтобы выключить свет. Протягивает из-под одеяла руку.
- Да, Элис?
Смирив меня внимательным, но тревожным взглядом, она тихонько спрашивает:
- Что теперь будет?
Я глажу ее ладонь, наклонившись поближе.
- Ты поспишь и все закончится.
- Ничего не закончится, - недовольно мотнув головой, она морщится, - и ты, и я теперь... и он...
- Тебе нужно попробовать поспать, Элис, - прошу я, обрывая ее сдавленные бормотания, - утро вечера мудренее, ты сама мне так говорила.
Она сдавленно хмыкает, довольно крепко сжав пальцами мою ладонь. А потом резко ее отпускает.
- Посиди здесь, пока я... пожалуйста.
- Конечно, - без промедления соглашаюсь. Снова невольно вспоминаю, как ту же самую просьбу адресовала Эдварду. В той же постели и в такое же примерно время. Похоже, теории про ленту Мебиуса отнюдь не теории. А правда.
Элис быстро засыпает, я даже не сразу успеваю это заметить. Выравнивается ее дыхание, расслабленнее становится поза, она прекращает цепляться за одеяло. Не сказать, что сон приносит ей спокойствие, на лице все так же слишком много эмоций... однако все лучше, чем усталость. Элис жизненно необходимо сейчас поспать.
Я сижу рядом с ней еще несколько минут. С горечью анализирую случившееся и не вижу пока никакой логики ни в одном из событий. Как дурной сон вспоминаю появление подруги вместе с Керром в холле подъезда и его крепкую хватку на своей руке. Такие вещи хотелось бы забывать сразу. Какого же черта он делает?..
Вздыхаю, убедившись, что Элис и вправду крепко спит. Тихонько выхожу из комнаты, прикрыв за собой дверь.
В квартире царит гробовая тишина. Она выглядит пустой и мрачной, лишенной света. Коридор и прихожая темные, спальня Эдварда, если верить полоске под дверью, тоже. Одинокий бра светит в их гостиной приглушенным матовым светом.
Каллен, сложив руки на груди, безмолвно стоит напротив картины Фабиана. Я даже пугаюсь, увидев его в такой потерянной, неподвижной позе. Пиджака теперь нет, только светло-серая рубашка. Ее ворот распущен, но пуговички, мне кажется, оторваны – я их не вижу.
- Эдвард?..
Он поворачивает голову довольно повседневно, будто бы я стою здесь давно. Никого из «Ambulance» больше не видно, в гостиной, впрочем, еще есть остатки аромата спиртовых салфеток и их парфюма, если это он. Какой-то посторонний запах, которого прежде здесь не было.
- Она уснула?
- Да. И довольно крепко.
Эдвард поворачивается ко мне всем корпусом, хмуро глядя прямо перед собой. Глубокая морщинка залегает между его бровей.
- Ее за ночь еще нужно будет проверить...
- Так и сделаем, - соглашаюсь, неспешно подходя к нему ближе. Эдвард и наблюдает за мной, и словно бы сквозь меня смотрит. Лицо у него тоже бледное теперь, в глазах глубокая тревога и усталость, не знаю, чего больше.
Я обвиваю его за талию, легко погладив по спине. Эдвард не протестует, ответно обнимая. Совсем легко держит, едва касается. Кожа у него горячая, это ощутимо даже под одеждой. Ладони едва уловимо дрожат.
- Как ты?..
Он неглубоко, тихо вздыхает, приникнув щекой к моему виску.
- А ты?
Я ласково, тепло глажу его спину – как раз между лопатками. Эдвард немного, но расслабляется.
- Я в порядке. И Элис тоже совсем скоро будет в порядке. Ты же понимаешь.
- Скорее, хочу в это верить.
- Тебе что-то сказал Мартин?
Эдвард морщится, я чувствую это кожей. Медленно проводит носом по моим волосам.
- Не хочу, чтобы его теории подтвердились. Давай не будем о них говорить, - почти просит он.
Я обнимаю Сокола крепче, приникаю к нему всем телом. Запах сандала, цитрусы, он сам... все это так далеко и так близко... вся эта сумасшедшая ночь. Дурной спектакль. Чересчур много действующих лиц.
- Что я могу для тебя сделать?
Он, поглаживая, перебирая мои пряди, останавливается. Реагирует на этот вопрос, чуть отстранившись. Легко касается пальцами моего лица у челюсти.
- О чем ты, Schönheit?
У него чудовищно уставший вид. Мне кажется, Эдвард сейчас упадет в собственной гостиной. Но голос его звучит довольно бодро, да и в глазах, несмотря на выжженное поле на переднем плане, еще горят огни.
- Можем сесть на диван. И я сделаю чай. Или массаж. Чем я могу помочь, Эдвард?
Моему объяснению он тронуто улыбается. Медленно наклоняется, тепло поцеловав мой лоб. Некоторое время так и стоит, касаясь его губами.
- Мне нужно принять душ и позвонить Террен. А потом мы с тобой пойдем спать. Если ты останешься со мной этой ночью, Sonne, этого более чем достаточно.
Я ласково глажу его волосы, задержавшись у висков.
- Я люблю здесь оставаться, ты же знаешь.
- Даже теперь? – грустно улыбается он.
- Особенно теперь, - я целую его щеку, приникнув к теплой коже. – А еще я люблю тебя. И все будет в порядке.
- Это да, - старательно выискивая в себе искорку оптимизма, кивает Эдвард. Обеими руками прижимает меня к себе, теперь совсем иначе, отрывисто и горячо поцеловав в макушку.
Он не отстраняется первым, дожидается, пока я сама его отпущу. Достает из кармана мобильный.
- Я все же выпью чай, - негромко сообщаю, самой этой фразой отпуская его. Наглядно демонстрирую Эдварду, что подслушивать не буду, да и незачем мне. Если ему нужно время, у меня его точно предостаточно.
Стрелка часов замирает на отметке в половине второго. Эдвард, рассеянно мне кивнув, уходит из комнаты. Я пару секунд смотрю на картину Фабиана, перед которой стоял он. На круги и треугольники. А потом ставлю чайник.
На пакетиках чая выведено яркое «T», отсылающее к их марке. Я пространно разглядываю упаковку, пока закипает вода. И вздрагиваю вместе с тихим щелчком чайника от внезапно возникшего в голове имени.
Маккензи.
* * *
Я хочу закрыть глаза. И чтобы за ними – только темнота. Густая, глубокая, однотонная. Ни отблеска, ни просвета. Насыщенная, чистая, благостная темнота – точь-в-точь Большое Мюггельзе в середине ночи.
Я хочу закрыть глаза и не видеть ничего – ни Бранденбургских ворот, чья колесница с тройкой коней заметна из любого района Берлина, ни Немецкой Оперы с ее скудной боковой подсветкой, ни разносортных небоскребов Потсдамер-платц. Пусть бы потерялось оно все в холоде этой бесконечной октябрьской ночи... растворилось в ней, как сизый сигаретный дым.
Я хочу закрыть глаза. Но перед ними тогда только измученное, бумажно-белое лицо Элоиз. И тот мрачный испуг в глазах, когда смотрит на темно-синий пластиковый катетер.
- Я слушаю, Террен.
- Я уже несколько раз звонила! – ненадуманный укор в ее голосе ощутим на расстоянии в восемь тысяч километров. – Почему ты не отвечаешь?
- Потому что она только что уснула.
- Это исчерпывающее спокойствие в твоем голосе - признак беды, Эдвард. Я хочу знать, что происходит.
Террен редко поддается эмоциям. Я глубоко благодарен ее трезвым, продуманным действиям, если речь идет о чрезвычайных ситуациях. С взрывоопасным характером Фабиана, с наивным и всепоглощающим интересом ко всему небезопасному Гийома – это лишь на руку. Я всегда могу доверять ее методам – сыновьям это лишь на пользу.
Но когда речь идет об Элоиз, все иначе. Мы оба знаем, чем однажды едва не кончились ее похождения. Террен настаивала на Берлине как раз из-за его отдаленности от Мэна. Верила, что расстояние сможет все решить, что это США так негативно влияет на нашу дочь. Сейчас она разочарована.
- Элоиз пьяна, Террен. Вторая степень алкогольной интоксикации.
- Я знаю, что она пьяна. Она звонила мне и это очевидно, что она пьяна, Эдвард. Я хочу знать, какого черта она пьет? Откуда ты забрал ее?
Она сдерживает голос, не кричит. Судя по всему, уже отвезла мальчиков в школу, говорит из машины. Если нужно что-то выяснить, всегда предпочитает звонить из салона авто. Или с улицы. Дом – не место для разборок, дом – это тихая гавань. Этот принцип позаимствовала у Эсми.
Сигарета тлеет, множеством крохотных искорок оживляя беспробудный ночной мрак. Пепел осыпается на металлические перила балкона.
- Она сама пришла ко мне. Ждала под дверью.
Я не акцентирую внимание на тут же всплывающих воспоминаниях о ее виде. Это выше любых моих сил, особенно сейчас. Ледяная плитка пола отрезвляет. Отхожу дальше от ротангового кресла, стряхиваю сигарету в пепельницу – любое физическое действие отвлекает от напряжения, это тоже давно известно.
- Я буду вытягивать из тебя каждую подробность? Чем быстрее мы поговорим, тем быстрее ты вернешься туда, куда тебе следует вернуться.
Она так мягко лавирует между темами, обходя упоминания Изабеллы, что невольно усмехаюсь. На этот раз делаю глубокую затяжку, как и следует. Извращенное удовольствие от дыма внутри. Никотиновый удар, чтобы избавиться от лишних мыслей.
- Элли пришла с парнем, Террен. Это не ее парень. По крайней мере, я хочу в это верить. Сейчас им занимается полиция Митте.
- Она говорила, откуда его знает? Ты его видел прежде? – беспокойно настаивает она. На заднем плане слышу какое-то движение.
Знаю, что именно хочет спросить. И знаю, почему так опасается напрямую спрашивать – лишь бы не положительный ответ.
- Он не имеет к Сердару никакого отношения. Элли не поддерживает с ним никаких контактов, я за этим слежу. Этот из новых знакомых, ее подруга его знает.
Символичное определение для Беллы. Подруга. Так оно и началось.
Я затягиваюсь снова. По буквам беззвучно произношу их имена еще раз – для себя.
С-е-р-д-а-р.
К-е-р-р.
Выдыхаю с холодным октябрьским воздухом. Есть вещи, забывать которые нельзя, но и помнить постоянно – невозможно. Теперь их две.
- То есть он к тебе ее привел? – немного приободрившись от отсутствия новостей, от которых опускаются руки, Террен говорит спокойнее. – Этот друг? Элоиз связалась со мной полтора часа назад. Жуткий бред. Я велела ехать домой, но она не послушала.
- До утра она точно останется здесь. Утром мы поговорим. Я догадываюсь, в чем может быть дело.
Террен медлит, словно бы раздумывая, говорить или нет. Слышу, как она вздыхает. Стряхиваю пепел еще раз.
- Твоя новая девочка... это не мое дело и я не претендую. Но я хочу знать, почему Элис восприняла ее настолько негативно. Даже Фабиан – и тот молчит.
Я веду рукой по ледяному металлическому поручню, собираю мелкие блестящие капли в ладонь. По одну сторону ограды – семнадцать этажей клубного дома, маленькая парковая территория рядом, небольшой сквер. По другую – балкон и две спальни. В одной, я очень надеюсь, спит Элис. В другой терпеливо ждет меня Изабелла... хотелось бы верить, что тоже уже спит, но это маловероятно.
Это особенное ощущение – когда думаю о ней. Щемящая, глубокая, исчерпывающая нежность. Самое ясное, самое всеобъемлющее ее воплощение. Как эти апартаменты столько времени простояли без нее? Как сменялись на день эти бесконечные, затянутые мраком ночи? Поверить не могу, что Ласточка здесь лишь два месяца. Этого просто не может быть. Она была здесь всегда.
Наверное, тоже самое могла бы сказать и Элли...
- Они давно знакомы, Элоиз настаивает, что лучшие подруги. Были.
Вот теперь Террен вздыхает в трубку. Не пытается это скрыть.
- Знаешь, Эддер, я предполагала, что так будет. Что она окажется ее ровесницей, я имею в виду. Но ведь это твой выбор, не Элис. Ей придется примириться.
- Только не такими методами.
Где-то вдалеке загораются несколькими огоньками окна дома. Или очередная подсветка какого-то здания. Справа – огни Зоосада. Он оказался куда ближе, чем мне прежде думалось.
- Это твое упущение, - и без того известную истину озвучивает Террен. Убежденно, слегка надменно, но терпимо. – Элис потому в Берлине, чтобы ты знал о каждом ее шаге. Ты сам это предложил. И почему она с кем-то пьет, почему бродит по району среди ночи – вопрос к тебе, Эдвард. Если всему виной эта девочка, оно перемелется, пройдет. Но если есть что-то еще, я хочу, чтобы ты это выяснил.
Я помню, как мы обсуждали это впервые. Символично, что снова обсуждаем в октябре, теперь по разные стороны океана. Задумка казалась неплохой, таковой и была. До определенного момента.
- Мы поговорим с ней утром, когда проснется. Я уже сказал.
Я делаю последнюю затяжку.
- Ей совсем плохо? – по-матерински озабоченно вопрошает Террен, отмахиваясь от своего прежнего тона и мнимой уверенности. - Ты вызывал «Скорую»?
- Да. Они все сделали. Скоро будет лучше.
- А она... кроме алкоголя?..
- Нет.
- Хорошо.
Сигарета сгорает подчистую, и я тушу ее в пепельнице. С усталой безысходностью приходится признать, что руки еще долго будут пахнуть табаком.
- Ладно, - утомленно произносит Террен. Слышу хлопок автомобильной двери, - это был длинный вечер, всем стоит отдохнуть. Сообщи мне о ее состоянии, Эдвард. И о том, что тебе удастся узнать.
- Само собой. Скажи мне, как мальчики?
Она тихонько усмехается, но голос остается серьезным.
- В некоторой прострации. Они выпрашивали у тебя четвертый PlayStation полгода, вроде договорились на Рождество, а ты вдруг сразу пятый подарил. Сейчас. Еще и эти игры... они все дела забросят с такой коллекцией, Эддер.
Я мысленно подсчитываю количество прошедших дней. Видимо, доставили гораздо раньше.
- Им сейчас это нужно. И это честно по отношению к ним. Много новостей.
- Фабиан сказал, это легальный и вполне рабочий способ его задобрить, можешь продолжать в том же духе. У вас прямо-таки рыночные отношения намечаются.
Мы оба знаем, что это не так. Террен говорит с легкой улыбкой в голосе, меня тоже тянет слабо улыбнуться. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как мы виделись с Фабианом и Гийомом. Кажется, будто сто лет. С каждым проходящим годом я наивно верил, что расстояние нивелируется, станет легче, они ведь взрослеют. Ложь это все. Чем они взрослее, тем тягостнее это расстояние.
Колесница Бранденбуров короной возвышается над спящим Берлином. Я зажигаю вторую сигарету. Гоню от себя внезапно проскользнувшую предательскую мысль – не вернуться ли обратно в Портленд, наконец. Вспоминаю, сколько сложностей это за собой повлечет. И что дети живут с Террен. И что Элис учится здесь, ей еще полтора года до законченного бакалавриата. И ублюдок тоже все еще в Мэне. Безнадежно.
- Передай им, что я скучаю, - тихо прошу, на сей раз стряхнув пепел прямо за металлический поручень балкона, - и если дадутся, поцелуй, пожалуйста.
Ее тон смягчается.
- Конечно, Эдвард.
Она молчит какое-то время, но не кладет трубку, не прощается. Я, как могу невозмутимо, делаю еще две затяжки. Сколько сейчас градусов, интересно? Скоро, судя по всему, пойдет снег. Ветер разжигает нутро сигареты, снова освещая скудную площадь вокруг себя. Слишком много мрака.
- Послушай, я... я подумала, так ли все просто с их знакомством... ну, с твоей девочкой, - несколько сбито, негромко решается Террен, - может быть, ты поторопился с этой идеей? И не стоит мальчикам лететь через полмира, чтобы встретить ее, если в декабре ты сам приедешь? Калеб это упомянул.
Это удар под дых. Нет, это нокаут. Дерек, боксируя напротив черно-красной груши, делая сет, всегда усмехался над его немецким звучанием. Schlag. Говорил, можно самим этим словом нокаутировать. Не только им.
Я слишком крепко держу поручень, я знаю. Ему ничего не грозит, он ледяной и прочный, но может помочь себя сдержать. Или всю эту землю, улетающую в тартарары, удержать на прежнем месте.
- О. Чем. Ты. Говоришь?
Исчерпывающий ответ. Я могу поклясться, Террен нервно ерзает на своем месте, гладит пальцами кожу водительского подлокотника. Терпеть не может ездить без них, отказала двум дилерам «Порше» в Мэне из-за отсутствия в модели подлокотника. Черт бы его подрал.
- Тревор поедет, потому что знает, что это важно для тебя. Но он не хочет. И Парки не хочет, он плакал вчера ночью, Эдвард. Никто из них не хочет с ней встречаться. По крайней мере, не в Берлине.
Я ломаю сигарету пополам. Изумленно смотрю на нее, тлеющую с одного края, а вторым безвольно повисшую на маленьком бумажном оставе. Прежде такого никогда не случалось.
- Ты не сказала мне, что он плакал.
- Я говорю сейчас. И поэтому я спрашиваю твое мнение. Я переживаю за них. И за это знакомство в том числе.
- Они летят ко мне, Террен, чтобы увидеть меня, в первую очередь. Это же День Благодарения! В это Рождество они и так с тобой!
- Рейс вечером. Это конец Дня Благодарения, они проведут его в самолете, ты понимаешь? Одно дело – чтобы с тобой, но ведь...
Я выкидываю сигарету к чертовой матери. Тру ладонью лицо. Спокойно. Спокойно. Спокойно. Дьявол бы это спокойствие и побрал!
- Ты понимаешь, что сейчас говоришь? Я не увижу детей до конца декабря. Я не могу приехать в США раньше. Им не стоит встречать со мной праздник потому, что я больше не один? Что ты делаешь, Террен?
- Я не хочу тебя расстроить, - идет на попятную она, намеренно произносит эти слова медленно, без лишних эмоций, - я всего лишь говорю то, что думаю, советуюсь с тобой. Ты их отец, Эдвард, само собой ты будешь принимать решение.
Я сжимаю зубы и считаю до трех. Бесконечные три секунды. Смотрю на стену балкона перед собой, ее мрачную, шероховатую от штукатурки поверхность.
Раз. Удар. Два. Удар. Три. Удар.
Легче.
- Я не против того, что дети встречают Рождество с тобой и Хорассом, хотя о его существовании еще даже понятия не имеют. Ты же против их знакомства с Изабеллой.
- Они не знают, что мы с Хорассом теперь вместе. Но его самого они знают уже пять лет, Эдвард. Это не тоже самое. И нет, я не против нее. Стой. Послушай. Я не настаиваю, чтобы мы решали это сейчас. Я просто предлагаю подумать, хочу, чтобы ты знал. Как скажешь, так в итоге и будет.
- Тебе плохо удается демократия, Террен.
- Я сожалею, что расстроила тебя... сегодня, - выдыхает она, действительно впустив в тон раскаянье, - ложись спать, я понимаю, насколько уже поздно. Прости меня. Только пожалуйста, позаботься об Элли. Я ведь тоже не видела ее уже столько времени...
Тихий, глухой звук, когда кулак встречается со стеной. Болезненное, но приятное покалывание на коже. Хрупкие белые разводы сорванного эпидермиса. Я отхожу от стены.
- Я буду держать тебя в курсе относительно ее состояния. Дети двадцать пятого приедут ко мне, если сами не откажутся. Спокойной ночи, Террен.
- Спокойной ночи, Эдвард, - мягко отвечает она. Кладет трубку первой.
Я опираюсь о поручень обоими руками.
Нужно вернуться в квартиру. Именно «нужно» или все же «хочу»?
Я знаю, что не усну. Это из разряда понятной, давным-давно принятой информации, которая не требует никакого оспаривания, не предполагает вопросов. Усталость вытесняет глубокое беспокойство, ничем не разбавленное опасение, что не позволяет даже закрыть глаза.
Но я хочу полежать с Беллой. Почувствовать ее рядом, согреть, прижать к себе. И никуда, хотя бы некоторое время, не отпускать. Это как якорь, благодаря которому тебя не вынесет в открытое море на растерзание ветрам. Маленькая, но крепкая горная гряда – шторм нипочём.
Два часа ночи – гаснет подсветка Немецкой Оперы. Уже куда меньше огней горит у Зоосада. Издеваются яркими разноцветными контурами над вековым городом лишь небоскребы Потсдамер-платц. Где-то позади дома – Телевизионная Башня. До Александерплатц отсюда - хорошо, если пять километров, а кажется - дальше, чем до Мэна.
Я закрываю глаза. Хочу закрыть их и погрузиться в темноту – бестревожную, густую и понятную. Но вместо этого вижу калейдоскоп лиц, испуганных и растерянных, бледных и плачущих.
Это просто невозможно.
* * *
Я захожу в комнату вместе с Эдвардом, с одним лишь исключением, что он приходит из коридора, небрежно прикрыв за собой дверь, а я – из ванной, напротив, оставив дверь приоткрытой.
Сокол нервозно приглаживает волосы, хмуро и раздраженно оглядывает окружающее пространство. С особенным пренебрежением смотрит на карту-план Шарлоттенбурга над своей кроватью.
- Я собиралась проверить Элис, - говорю, наскоро отыскав подходящую причину выйти и дать ему прийти в себя после состоявшегося разговора. Эдвард внешне прямо-таки на пределе своего терпения, и я не хотела бы усугубить ситуацию.
- Я уже проверил, - отрезает он, мотнув головой. Делает глубокий вдох, устало потерев пальцами переносицу. – Все хорошо.
Неопределенно кивнув, присаживаюсь на покрывало нашей постели. Она кажется такой далекой и холодной сейчас, будто никогда и ничего здесь не было. Не только эта суббота переворачивается с ног на голову, но и мое восприятие – и района, и апартаментов, и Эдварда. Я явственно чувствую уловимый запах табака. И Сокол прекрасно это понимает.
- Мне нужно пару минут, Белла.
Он проходит прямо к ванной комнате. Закрывает дверь, искренне постаравшись ей не хлопнуть. Но глухой звук удара в комнате слышен. Сразу же за ним на полную мощность включается кран.
Я тревожно глажу мягкую ткань одеяла, изредка касаясь жестких светлых простыней. С ногами забираюсь на постель, опираюсь спиной о подушку, молчаливо и задумчиво оглядываю комнату. Из больших окон виден ночной Берлин, огней в такое время горит не так уж много. Начинает накрапывать дождь.
Не знаю, что именно произошло в ходе этого телефонного разговора, хоть и очевидно, что он был не самым приятным. Да и мог ли он быть сносным в принципе, если учесть, в каком состоянии Элис и чем все могло сегодня закончиться?.. Я вспоминаю своих родителей и их телефонную ссору в день моей первой «взрослой» вечеринки. Впрочем, домашнего ареста мне хватило – в шестнадцать неделя взаперти идет за год – чтобы больше не повторять глупостей. И сейчас их тоже создавать не буду.
Встаю, закрыв балкон, откуда еще веет сигаретным дымом, и задернув тяжелую темную штору. Разравниваю простыни постели, убираю в изножье покрывало. И с совершенно невозмутимым видом застегиваю мелкие пуговички наволочек подушек, когда Эдвард возвращается в спальню. На сей раз осторожно закрывает дверь ванной комнаты. На нем серая футболка и такие же серые пижамные штаны. Судя по капелькам влаги на лице, он умылся.
- Ты меняешь белье?..
- Нет, просто пара пуговиц расстегнулись.
Я не зову его ближе и не требую идти в постель. Терпеливо жду, что будет делать дальше, готовая подстроиться под ситуацию.
Впрочем, Эдвард вполне уверенно направляется к кровати. Присаживается на простыни со своей стороны, подвинув ближе одну из подушек. Под глазами у него едва заметные темные круги, однако в глубине синевы еще искрится догорающее раздражение. Недоумение. Злость?..
- Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем, Schönheit.
Я легко, понятливо улыбаюсь такой откровенной просьбе. Глажу его плечо, не претендуя ни на что большее. Ткань футболки совсем жесткая.
- Не буду. Скажи мне только, ты хочешь спать?
Он так смотрит на меня, словно бы эти слова – насмешка. Но это при условии, что Эдвард не видит себя со стороны. Как по мне, сон – единственное, что ему нужно. Это еще и с учетом 600 километров автотрассы сегодняшним днем – плевать, с круиз-контролем или без него.
- Я не усну.
- Тогда можем просто полежать, - его же словами из далекого прошлого примирительно замечаю, прислонив свою подушку к спинке постели и комфортно устроившись полулежа. – Что скажешь?
Эдвард сглатывает, посмотрев на подушку и одеяло как на своих худших врагов. Но потом, немного подумав, кивает. Следует моему примеру, пристроившись невдалеке.
На пару минут в комнате повисает тишина. Но она отнюдь не безмятежная, скорее напряженная, выдающая безмолвный столб искр. Эта тишина душная, тревожащая и нагнетающая. Она совершенно точно не будет продолжаться долго. И с какой-то неизвестной мне глубокой уверенностью я знаю, что Эдвард сам ее разрушит. Как только захочет что-то сказать.
Дождь как следует стучит по подоконнику. Ночь сгущается над городом, окончательно его поглотив. Свет прикроватных ламп словно бы немного приглушается, подрагивая от напряжения.
Эдвард резко, разозлено выдыхает. Нет больше сигарет, только эвкалиптовая паста.
- Скажи мне, Белла, где она могла его найти? Этого потерявшего всякие берега ублюдка?
Теория получает подтверждение. Приобняв подушку, поворачиваюсь на бок, лицом к Каллену. Он напряженно изучает потолок, стену напротив, деревянную спинку изножья кровати. Но потом все же оборачивается ко мне. Зеркально отражает позу.
- Я не знаю, - честно отвечаю ему, подмечая заострившиеся в гневе черты лица и сведенные к переносице брови. Сокол старается не перешагнуть грань, не испугать меня своей вырвавшейся на свободу злобой. И все же она сильнее, чем может признать.
- На Александерплатц есть несколько популярных баров. И в районе Зоосада. Керр живет недалеко от него.
- Давай обойдемся без имени, - сжав зубы, предлагает Каллен, - «ублюдок» - куда красноречивее и ближе к правде. Это его стабильное состояние, скажи мне? Пьяный угар?
- Он определенно стал выпивать чаще.
- Это алкогольная энцефалопатия, выходит. Я уже объяснял ему, что будет, если снова попадется на глаза. Но нет...
У Эдварда краснеет лицо и сжимаются в тонкую полоску губы. Не глядя на усталость, в чертах явственно проступает гнев. Вспоминаются его слова о том, что тяжело сдерживать холерика внутри себя. Впервые за долгое время я могу мужчину с этим словом ассоциировать.
- Как он вышел на Элоиз? Она его знает?
- У нас пару раз были... двойные свидания, еще в июне. Разве что с тех пор.
Он сдержанно принимает эту информацию. Ненадолго затаил дыхание, и только. Медленно качает головой.
- Ты и теперь будешь настаивать, что он не опасен?
Хмыкаю, снисходительно взглянув на Сокола. От него прямо-таки волнами исходит раздражение. И этот напряженный, пристальный взгляд.
- Он – идиот, Эдвард. И получит то, что заслужил.
- Лучше бы его судил я, - мрачно выплевывает Каллен.
Я аккуратно прикасаюсь к его руке в некотором отдалении от своей. Легко-легко, будто оголенный провод, глажу кожу. Он так сжимает кулак, что белеют костяшки пальцев. Кожа на них содрана – разговор и вправду был непростой.
- Ты нужен нам с Элис здесь, - как могу, спокойно объясняю ему, - лучше доверить Керра полиции.
Сокол отвечает на мое касание, разжав ладонь. Мягко придерживает в своей руке мои пальцы. У него все еще обжигающе-горячая кожа, не глядя на то, что довольно долго пробыл на балконе.
- Тебе больно, Schönheit?
- О чем ты?
Я удивлена огонечку обеспокоенной нежности в его глазах. Тон у Эдварда проникновенный и встревоженный, злости там больше нет – испарилась.
Вместо ответа он осторожно прикасается к моему плечу, что так удачно прикрывает ткань футболки. Прикрывала. Эдвард отодвигает рукав, засмотревшись на темно-синюю гематому. Вот теперь взгляд у него совсем безумный.
- Нет, - опускаю рукав, отодвинув его руку, - это скоро пройдет.
- Он всегда позволял себе такое?
- Не так, как ты думаешь. Давай сейчас об этом не будем.
- Ну нет. Говори.
Безрадостно усмехаюсь его очевидной, тяжелой решительности. Эдвард больше не пытается коснуться синяка или рукава пижамы, но вот ладонь мою забирает себе. Ощутимо согревает кожу, несильно сжав пальцы.
- Когда он был пьян, он позволял себе грубость. Не насилие или что-то подобное, но вот такие хватки – да. Но это давно в прошлом.
Говорю быстро, но умудряюсь не сбиться. Не хочу растягивать эту тему, не хочу ничего вспоминать, не хочу акцентировать на этом внимание Эдварда. Он лишь распаляется, когда мы об этом говорим, а сегодняшней бесконечной ночью - это лишнее. Я бы хотела расслабить его и уговорить хоть немного, но поспать. Вместо этого шансы к успокоению уверенно стремятся к нулю.
Каллен пронизывающе смотрит мне прямо в глаза. Лицо у него совсем мрачное.
- Почему ты это терпела?
Мне неуютно под таким взглядом. И когда Эдвард настолько зол - практически в бешенстве, хоть и выражается оно тихо, едва заметно - неуютно тоже. Я хочу отпустить его руку, но мужчина не дает. Настаивает на ответе.
- Потому что не хотела остаться здесь одна, - выпаливаю, прекратив попытки вырваться. Замираю на своем месте, с силой прикусив губу. Свет прикроватной лампы за спиной Эдварда будто бы пульсирует.
- Одна в Берлине? Одна где, Белла?
- Одна в принципе. Я уехала за ним из Луизианы, я собиралась быть с ним и здесь. Это ужасно звучит и это бред на здравую голову, Эдвард, я признаю. Но это не кажется безумием, когда в таких отношениях состоишь. Прошу тебя, отпусти руку. Ты меня пугаешь.
Он тут же разжимает ладонь, дает мне свободу, больше ничего не спрашивая. Выглядит смятенным, говорит раскаянно:
- Извини меня.
Я беру небольшую паузу, опустив глаза и прижав к груди ладонь. Простыни слишком сильно пахнут порошком, а подушка твердая. На моей любимой постели, где спала так сладко, как никогда и нигде больше. Подумать только.
Эдвард тихонько за мной наблюдает. Нет больше никакого гнева на его лице, нет горячности. И голос вкрадчивый, негромкий:
- Белла, я прошу прощения, я не хочу, чтобы ты меня боялась. Не будем об этом говорить.
Отрывисто киваю. Какая же темная, какая же жаркая эта ночь!
Эдвард ждет еще немного, пока делаю пару глубоких вдохов. Растворяется в его взгляде ожесточенный запал, тонет в ласке раздражение.
- Я могу лечь ближе?
Неделю назад он говорил мне, что всегда спрашивает. Что знает меня, а потому спрашивает. И так в дальнейшем и будет. Я слабо, но искренне улыбаюсь.
Эдвард осторожно обнимает меня, никак не ограничивая свободу, но все же привлекая к себе. Нежно гладит волосы, спину и плечи. Судорожно вздыхаю у его шеи, ненадолго зажмурившись. Быстро же из утешителя я превратилась в жертву. С ним у меня всегда мгновенно все меняется, за Эдвардом я зачастую не успеваю.
- Ты права, Белла, это все. Ничего больше не повторится, - убежденно говорит мне на ухо мужчина, продолжая размеренно гладить, - нет смысла и обсуждать.
Я ничего не отвечаю. Но поднимаю руку и обвиваю его за шею, прижавшись ближе. Чувствую усмешку Сокола на своих волосах.
- Мне жаль, что наша суббота снова так... закончилась.
- Откуда же тут твоя вина, Sonne?
Я приникаю щекой к его ключице, носом касаюсь теплой кожи у сонной артерии. Чувствую бархатные прикосновения к своей спине. Эдвард знает толк и в нежности, и в способности успокаивать. Я это сегодня уже видела.
- Мне все равно жаль.
- Напрасно. Смотри, итог-то тот, что мы и хотели – ты со мной, - с несколько натянутым оптимизмом в голосе докладывает Эдвард. Целует мою макушку.
Я согласно киваю, проникаясь его непосредственной близостью. Любимая часть любого вечера – и с сексом, и без него.
Легко массирую его затылок, поглаживая волосы. Эдвард немного расслабляется, устроившись на подушке удобнее. Это нам подходит.
- Мартин сказал, все могло плохо кончиться, - вдруг громким шепотом признается мне.
- Но ведь кончилось хорошо.
- У нее низкая толерантность к алкоголю... повезло, что хорошо. И что рвота была, не аспирация.
Я глажу его шею, задержавшись у подбородка. Эдвард напрягается с каждым озвученным словом.
- Мартин тебя так растревожил? Но ведь Элис в порядке, она спит. Ты ей сегодня очень помог.
- К черту всю эту помощь, если она до этого состояния дошла, Белла, - резко отрезает он.
Я оставляю на его коже легкий, но теплый поцелуй. Очень надеюсь, что способный утешить.
- Ты хороший отец, Эдвард. Я видела и я знаю.
- Знаково, что ты говоришь это сегодня.
- Но это истина. А у нее нет срока давности.
Эдвард фыркает такому заключению, но все еще гладит мою спину. Не развивает эту тему дальше.
- Спасибо, Белла.
Я знаю, что должна прежде всего позаботиться о нем, о его сне. И, может быть, поговорить, раз ему это нужно. Если захочет. Если...
Но мои глаза, особенно в объятьях Каллена, предательски закрываются. Я устала и хочу спать. И чтобы Эдвард был рядом, вот так же держал меня. Чтобы ничто, ни извне, ни изнутри, ни одна шальная мысль, не могло побеспокоить. И чтобы с Элис вправду все было хорошо – наверняка у нее весомая причина была довести себя до такого состояния. И чтобы ничего не беспокоило его... чтобы тоже отдохнул... чтобы....
Эдвард приметлив этой ночью, как никогда. Он с самого начала все понимает. Привстает на локте, ненадолго отпустив меня. Гасит обе лампы, удобно кладет наши подушки, из изножья притягивает одеяло. И снова меня обнимает, надежно и уютно устроив в собственных руках. Целует мой лоб.
- Это был очень долгий день, все правильно. Засыпай, моя красота.
- Ты тоже...
- Я тоже, - снисходительно соглашается. – Да, Sonne.
Сокол гладит мою спину под одеялом, разравняв его сверху. Тишина больше не гробовая, не пугающая, в комнате нет жара и напряжения. Только лишь Эдвард. И его руки. И его тихие, едва слышные напевания, ставшие частью этой темноты.
Я ничего не могу с собой поделать. Засыпаю быстро и легко, толком этого и не замечая.
* * *
- Черт бы тебя побрал!
Она раздраженно ударяет по сенсору кофеварки, упрямо не желающей на прикосновение отвечать. В упор смотрит на обозначения панели, перепроверяя выбранную опцию. Подвигает чашку ближе. И все равно – ничего.
Элис стоит на кухне квартиры в Шарлоттенбурге во вчерашнем траурном платье. Она закатала рукава, дабы не мешали, и только. Волосы приглажены, собраны в небрежный пучок на затылке. Под глазами темные круги, но в глубине их – недюжинная решимость. И вся она направлена на безмолвную синюю кофеварку.
Я останавливаюсь в арке, не спеша проходить дальше. Негромко, сумев скрыть свое удивление такой внезапной картиной, здороваюсь:
- Доброе утро.
Элис отрывается от чуда техники, глянув на меня будто бы свысока. Смеряет внимательным, требовательным взглядом. Поджимает губы.
- Доброе утро, Белла.
Она не выглядит удивленной моим появлением, а значит, помнит, что было вчерашней ночью и чем кончилось. Уже неплохо. Элис довольно-таки сносно выглядит, даже старается проявлять какую-то активность и уж точно не намерена провести день в постели. Однако все оставленные доктором таблетки она выпила – я видела, что прикроватная тумба в гостевой пуста.
- Можно мне зайти?
- Вряд ли тебе нужно спрашивать.
- Спасибо, - как могу невозмутимо отзываюсь я.
Элис следит за каждым моим движением. И как только останавливаюсь невдалеке от крайней кухонной тумбы, а значит, и кофеварки, страдальчески указывает на не поддающийся ей прибор.
- Ты умеешь варить тут кофе, Белла, так ведь?
Киваю, не заставляя ее просить. Придвигаю темно-серую кружку из набора Эдварда в лунку, зажимаю выученную комбинацию кнопок. В кухне начинает пахнуть зернами – а потом и американо.
Элис зачарованно наблюдает, как двумя тонкими струйками ее напиток выливается в эмалевую гладь чашки. У нее все еще бледное лицо, но не настолько, как прежде. И вид усталый, немного потерянный, угнетенный, не глядя на воинственность. Ей все еще нехорошо, и я могу это предположить хотя бы потому, что с каждым движением морщится от головной боли. Хоть и старается подруга держаться решительно, пряча в раздражении и отрывистых действиях все остальное.
- Элис, - тихонько зову я, желая, чтобы это прозвучало доверительно. – Как ты себя чувствуешь?
Она передергивает плечами, мрачно на меня взглянув. Как будто обороняется.
- Лучше, чем вчера.
- Это хорошо.
- Да уж, Белла.
У нас не было прежде таких разговоров. И такого тона бесед тоже не было. Я не видела Элис практически две недели, это дольше, чем когда бы то ни было за этот год. И это тревожит не только меня – в глубине глаз Элис, в ее сжатых губах, напряженной позе проскальзывает взаимность этой тревоги. Я бы не хотела, чтобы наша дружба и вправду так закончилась.
Тогда, в ее квартире, я поспешила с объятьем, о чем позже пожалела. Сейчас не думаю лишнего, ничего не анализирую, поддаюсь сиюминутному порыву. Подхожу к Элис и некрепко, мягко ее обнимаю, чуть придержав за талию. Слышу, как судорожно выдыхает она у моего плеча.
- Я правда рада, что тебе лучше, - шепчу ей на ухо, своевольно погладив по спине, - мне жаль, что все так получилось.
Элис глубоко вздыхает. Кожей чувствую, что жмурится.
- Хорошо, что ты была с ним, - едва слышно отвечает. Сразу же отстраняется, не дав мне даже толком понять смысл этой фразы. Отрывистым движением, сильно нахмурившись, забирает из кофеварки свой американо. Отпивает большой глоток.
- Ты давно... проснулась?
Элис тянется к сахарнице.
- Минут сорок.
Она отставляет чашку на тумбу, наскоро нажимая на несколько кнопок-невидимок. Ищет в «потайных» кухонных ящиках чайную ложку. Я и сама, помнится, искала. Эдвард неплохо спрятал десертные приборы, видимо, редко ими пользуется.
Я аккуратно нажимаю на нужный ящик. Доводчик автоматически выдвигает маленькую полку вперед.
Подруга с мрачной усмешкой достает себе чайную ложку. У нее такой вид, будто какая-то неприятная теория находит себе подтверждение.
- Ты неплохо тут освоилась, Белла.
- У меня было время.
Элис сейчас в уязвимом положении, она все так же ведет себя немного загнанно и потерянно, мне не стоит придавать особое внимание ее словам и тону. Но и возвращаться к ситуации ее дома, после вечеринки в Историческом корпусе Университета, я тоже не стану. Эдвард правильно сказал, Элис примирится с нашими отношениями. Иначе и быть не может.
Она улавливает перемену в моем голосе. Насыпает в американо две большие ложки сахара – с горкой. Неспешно перемешивает, то и дело касаясь ложечкой стенок чашки. Изматывающий стук заполняет кухню.
- Я знала, что он придет с тобой... в субботу-то.
- Я обычно провожу субботу с Эдвардом, ты права, Элис.
- Зря я думала, что все это, - она многозначительно указывает на свое тело, - что-то радикально изменит. Вы оба неисправимы.
- Ты говорила с Эдвардом?
- Он спит с тобой, не со мной, разве не так? И ты не в курсе?
Теперь мой черед вздохнуть. Сокол и вправду спит прямо сейчас, я оставила его в спальне меньше десяти минут назад. Я слышала, как он вставал пару раз за ночь и проверял Элис. Или выходил курить. Или звонил кому-то, этого не знаю. Ему в любом случае нужен отдых. Даже во сне лицо у Эдварда напряженное, а поза не слишком спокойная. Совсем нетипично для воскресенья...
- Элис, мы можем поговорить... как раньше? Если тебе нехорошо, то позже.
- Мне нормально, - отрезает, сгримасничав.
Она прислоняется спиной к кухонной тумбе, берет чашку обеими руками. Неторопливо пьет американо маленькими глотками, глубоко вдыхая его запах. Ее ладони едва заметно дрожат.
- Как раньше уже не будет. Я вчера у тебя спрашивала, что дальше. Я это имела в виду.
- Мир ведь не перевернулся, Элис...
- Все стало иначе. У тебя есть право выбора, я это признаю. У Эддера оно есть. И у меня тогда тоже. Я не хочу иметь с этим ничего общего.
- Вчерашним вечером ты это хотела показать? Он очень за тебя испугался. И я тоже.
- Тебе было жаль, что так кончилась суббота, - хмыкает подруга, качнув на мои слова головой, убежденно и резко. – Я на это и рассчитывала.
Все это как минимум звучит странно. Я чувствую раздражение и злость, такую колючую и глубокую, где-то у грудины. Слова Элис это неприятное ощущение лишь подпитывают. У нее теперь не уставший, рассеянный взгляд, наоборот, он ясный. И каждую свою фразу она намеренно делает ясной.
- Я только одно спрошу: откуда взялся Керр?
Стараюсь говорить спокойно, но это чересчур сложно. На кухне царит полумрак туманного утра, по ту сторону стекол нет ни дождя, ни солнца – серая, безграничная, безразличная пустота. Она лишает все вокруг цвета, насыщенности и смысла. Затягивает в омут.
Элис невесело усмехается. Опускает глаза.
- Этого я не помню. Наверное, мы где-то пересеклись.
- Где – тоже не помнишь?
- Это лишняя для тебя информация. Керр был рад возможности встретиться.
- Элис, мы же... - удрученно, устало протягиваю я. Это все как неожиданный удар по голове, маленькое ледяное предательство. Элис знает, как мы расстались, Элис знает, как я это пережила. Зачем же теперь снова его возвращать?.. И куда! И каким образом!
Осекаюсь на полуслове, поймав за хвост ускользающую мысль. Все просто, как день – и так же по-ребячески очевидно.
- Это месть? Ты мне так... отомстила?
Она угрюмо смотрит в центр своей чашки, допивая чертов кофе. На дне остается не растаявший сахар.
- Второй раз я все это не переживу! – в сердцах заявляет, громко ударив чашкой о тумбу. Глухой звук эхом отражается от немых стен кухни. В глазах Элис блестят слезы.
- Что именно? – сложив руки на груди, собственноручно удерживаю себя за плечи в какой-то более-менее устойчивой позе.
Подруга смотрит на меня полубезумным, полупустым взглядом. Снова выглядит совсем печально, и снова в глазах вижу слезы. Элис наскоро утирает их кулаком левой руки.
- Знаешь что, это – не моя история, - низким, ровным тоном произносит, недолго подумав, - он ее рассказывать не захочет – его дело. Может, тебе в незнании будет полегче.
- Ты вчера упомянула имя. Маккензи. Кто это?
Она вдруг широко, почти пьяно улыбается. На бледном лице высыхают слезы, пропадает удрученность. Элис молчаливо споласкивает чашку, чересчур пристально наблюдая за сползающим в умывальник кофейным осадком.
- Мы общались с ней так же, как сейчас с тобой. Еще в Портленде. Пока не стала спать с моим отцом. Ну да эта история имеет свойство повторяться. Все, я больше ничего не скажу.
Элис выдыхает, наскоро пригладив волосы всей ладонью, дабы успокоиться. Глаза у нее почти черные теперь. Губы – тонкая полоска.
- Ты поэтому настолько против?..
- Я знаю финал заранее, так не интересно. Я умываю руки.
Нет никакого смысла настаивать на чем-то и в чем-то Элис убеждать, я ведь прекрасно это знаю. Она решительна, и голос, слова, весь ее вид об этом прямо намекает. Решение принято и вряд ли когда-то изменится, не в ближайшее время точно. Не глядя на вчерашние ночные приключения, алкогольную интоксикацию, Керра... не глядя на все вокруг. Мне не пробиться через эту стену. А стоит?
- Элис, я ведь правда его люблю, - тихо, не знаю, зачем, признаюсь ей. Задеваю пальцами синяк на плече, чуть поморщившись. Вот оно – живое напоминание.
Девушка подходит ближе ко мне, с искренним сочувствием заглянув в глаза. Говорит так же тихо:
- Надеюсь, это тебе поможет, подружка.
Я вздрагиваю от едва ощутимого прикосновения к моей ладони. Элис убирает руку.
- Вчера ночью ты просила меня побыть рядом. Говорила, что страшно. И что нужно что-то сделать. Элис, ты ведь даже шанса мне не даешь.
- Вчера за меня говорил алкоголь, - качает головой она, - или слабость. У кого не бывает слабости? Наше общение теперь лишено смысла.
- Ты так это все и закончишь?
Она изгибает бровь.
- А почему ты переживаешь? Ты свой выбор сделала, Белла. Я тоже. Мы квиты.
Я смотрю на Элис в упор. Хочу увидеть то, что она говорит, в ее взгляде. Хочу понять, напускное это все, высокомерное, защищающееся или?.. Или. Девушка не оставляет мне надежды. Она правда так считает.
В глубине квартиры слышится тихий скрип двери. Эдвард появляется на кухне меньше, чем через минуту. У него немного взлохмачены волосы, слегка помялась футболка для сна. Лицо бледное, смотрит он на нас обеих хмуро и вопросительно. Слышал шум?..
- Я приму душ, - избегая любых вопросов сейчас, нахожу причину ретироваться из комнаты. Аккуратно обхожу Каллена, ни на него, ни на Элис больше не обернувшись. Закрываю за собой дверь спальни. И, хоть очень стараюсь сделать это тихо, у меня не выходит.
Еще один глухой, бессмысленный хлопок раздается в апартаментах воскресного Шарлоттенбурга.
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
! Почитаю в спокойном режиме в выходные и в очередной раз проникнусь ненавистью к Элис 
часть главы от Эдварда! Ура! 
