Фанфики
Главная » Статьи » Фанфики по Сумеречной саге "Все люди"

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


The Falcon and The Swallow. Глава 16. Часть 1.1
Kapitel 16. Prenzlauer Berg
Teil 1. Verschlimmbesserung

 


Prenzlauer Berg (Пренцлауэр-Берг) - район Берлина, что был самостоятельным и независимым городским округом со времени образования Большого Берлина в 1920 году. В 2001 году Пренцлауэр-Берг объединили с другими северо-восточными районами столицы Германии в новый самый большой по численности населения административный округ Берлина - Панков.

Verschlimmbesserung — немецкое слово, обозначающее ухудшение ситуации при отчаянной попытке сделать ее лучше. "Хотелось как лучше - получилось как всегда"

Это – педаль газа. А это – тормоза. Все просто.
- Я никогда не учил тебя ненависти, Фабиан. Можно не любить, можно не принимать, можно игнорировать. Но ненавидеть – это чересчур.
- Не надо льстить ей таким сильным чувством, как ненависть, vater.
Это тормоз. Так. А это – газ. Ничего сложного.
- Чего ты хочешь добиться, Тревор, скажи мне? Боль какой степени нужно причинить, чтобы обрести покой?
- Ты не понимаешь. Она не сдалась мне, vati.
- Значит, сдался я?
- ТЫ! Когда ТЫ понимал, ЧТО на самом деле ВАЖНО.

«Панамеро» негромко рычит в закрытых стенах паркинга. Надо убираться отсюда. Судя по всему, метка на стекле – гаражный чип. Ворота откроются, не задержат. Отца вообще в этой жизни, когда он куда-то спешит, ничего задерживать не должно – и не сможет.
Он зол не просто до ужаса, а до самых настоящих чертей. До бела, до красна – как хочешь говори. И тем забавнее выглядят эти жалкие попытки говорить спокойно, нести какой-то смысл, призывать к совести.
- Я очень огорчен Фабиан. Я считал, что только ты и сможешь понять все правильно.
Он смело кивает, делая вид, что ничуть не задели его эти слова, что все равно ему. И не колет под ребрами, не стучит в горле сердце – и этой болезненной дрожи не проходит вдоль позвоночника.
- Жалкое это чувство, да? О-гор-че-ние, - как может укрывая дрожь и в тоне, протягивает он. К глазам подступают слезы. Фабиан давным-давно не чувствовал себя настолько плохо, как теперь.
Добро пожаловать, на ласковом немецком приветствует «Порше».
Красивый салон. Изысканный. Быстрый. И запах нового авто. И кожи. И vati. И в подстаканнике – шоколадное молоко Гийома, пустая пачка. Фабиан болезненно усмехается. Сегодня им было хорошо вместе. Хоть кому-то сегодня было хорошо.
- Хватит, Фаб! - он вдруг ударяет рукой по подоконнику в их спальне, и Фабиан вздрагивает. Ненавидит себя за эту эмоцию, а никак не может ее проконтролировать. Больно кусает слизистую щеки изнутри. Чувствует на губах кровь.
- Я не заставлю тебя ее любить – это понятно. Но уважение, как минимум, тебе придется мне гарантировать. И ее личную безопасность. Белла покрывает тебя как собственного сына, ты видишь? И ты этим пользуешься. Но я слишком хорошо тебя знаю. Я требую вести себя НОРМАЛЬНО, Фабиан. Ни больше, ни меньше.
- Скорее, любовника, чем сына, - фыркает Фабиан. И лицо папы неудержимо краснеет, наливаясь еще большим гневом. Вот так. Вот так уже лучше. Пусть покажет себя сполна – каким стал с Иззой. Что она уже с ним сделала.
Он подходит к нему, но Фабиан не двигается. Он останавливается в паре сантиметров от его лица, глядя глаза в глаза, но Фабиан взгляд не отводит. Страх тут неуместен. Фабиан никогда не пойдет больше на поводу у страха. Vater просто не понимает. Он поразительно ослеп от всей это канители: Берлина, безостановочного секса, грандиозных проектов. Работа всегда была для него важнее всего. Работа, порой – Элис. А теперь вот Она. Даже Элис затмила. Потому сестра и беситься.
- Я больше не потерплю такого поведения. Я тебя предупреждаю.
- Что сделаешь? – он вызывающе подступает еще ближе, практически впивается в его глаза своим взглядом, не моргает. – Ну же, vati! Что?!

Ворота открываются автоматически. Авто, мигнув фарами, выезжает из гаража. Здесь оживленно, но не так, как в Портленде. Забавно. Vater думал о том, зачем учит его водить? Символично, что впервые в «Порше» Фабиан сел как раз в Берлине. И авто, наверное, единственное, что осталось неизменным в прежней картине мира.
Он включает поворотник, выезжает на проспект. Включает любимую песню Сибель – «Держи меня крепче», Корнелия Якобс. С музыкой легче дышать. И слезы не душат. Как же осточертели эти слезы Фабиану! Он мотает головой из стороны в сторону, скидывает наваждение. Делает звук громче.
No need to apologize
'Cause there's nothing to regret
Well, this is not what I wanted
Guess all the good things come to an end.

И выжимает педаль газа.
У отца такой тон... Фабиан давно не слышал такого тона от него.
- Я не стану больше выгораживать Сибель перед мамой, Фабиан. Ты ее больше не увидишь. Если не остановишь эту войну прямо сейчас, не увидишь – я тебе гарантирую.
Что-то больно обрывается в груди. У Фабиана даже голос садится на мгновенье.
- Как будто ей важно, что... что ты ее выгораживаешь...
- Можешь проверить. Я уважительно отношусь к твоей девочке. Я буду требовать того же.
Фабиан смаргивает слезы, бывшие слишком близко. Ударяет ладонью по стене рядом с отцом.
- Ты все время что-то требуешь! Не надоело? Чтобы где-то за океаном ты мимолетно одобрял Сиб, надо дать тебе спать с твоей девочкой?
- Белла скоро станет частью нашей семьи, Фабиан. Мне жаль, что ты отказываешься это признавать, - он твердо и мрачно смотрит на него, спокойно встречая этот удар. - Тебе придется с этим смириться.
Держи крепче. Фабиан, громко повторив эту фразу из песни, усмехается сквозь слезы. Крепко держит обеими руками руль. Выворачивает влево, затем вправо – обгоняет маленькую синюю «Хонду».
Газ. Только – газ. И только вперед.
[i][i]Держи крепче. Крепче. Пока не взошло солнце.
[/i]
- Я никогда ее не приму. Услышал? НИКОГДА! И если она станет частью этой семьи, то Я ПЕРЕСТАНУ ей быть.
Эдвард останавливается на половине вдоха, резко, словно его ударили, выдохнув. Синие глаза у него очень страшно мерцают. Фабиан что есть мочи сжимает зубы. Закапывает в самой глубине своей души этот чертов страх. Затаивает дыхание, держится из последних сил – но все еще смотрит на папу. И не может не видеть, как темной дымкой подергивается его взгляд.
Ну вот и все.
- Ты разочаровал меня, Тревор. Если ты правда так считаешь... я считал тебя взрослым человеком. Очень жаль. Но у тебя будет время подумать над своим поведением, и, быть может, что-то исправить.
Фабиан не дает ни единому слову себя коснуться. Ни их смыслу, ни этому странному выражению лица у отца, ни всей удушающей атмосфере комнаты. Он и вправду разочарован. Каждая черта об этом прямо-таки кричит. Но кто же виноват, что?.. Никто. Просто так должно было случиться.[/i]
'Cause tomorrow will hurt
Hurt really bad
'Cause I'm about to lose the best I ever had.

Перед глазами до сих пор это выражение лица vati. Горькое разочарование.
Фабиан, сдавленно рявкнув, ударяет ребром ладони по рулю.
Все, о чем я жалею: что не любила тебя меньше.
Меньше.

 

 

 

* * *

 


Гийом приносит папе маленькую баночку кока-колы. На ее выпуклом ледяном боку видны капельки влаги – прямиком из холодильника. Я никогда не видела таких крошечных банок. И такого отрешенного лица у Гийома прежде не видела тоже.
Эдвард вскрывает банку не глядя, резким и ловким движением дернув за металлический язычок. Тихий треск, всхлип сжатого воздуха – и шелест пузырьков газировки. Как в немом кино, он безмолвно отдает напиток обратно. Гийом торопливо делает несколько маленьких глотков. Плечи его подрагивают.
- У Фабиана один телефон, мистер Каллен?
Каспиан продолжает вводить что-то на своем айфоне, сосредоточенно глядя в синеватый экран. Его брови сходятся к переносице, светло-соломенные волосы кажутся взъерошенными. Каспиан заметно нервничает. А Эдвард, кажется, совершенно к происходящему безучастен.
- Один, - спокойно говорит он, краем глаза наблюдая за Гийомом. Тот снова отпивает немного колы. Прикрывает глаза, когда папа кладет руку на его волосы
- Он не стал бы брать с собой мобильный, Каспиан, это слишком просто.
- Заблокирован датчик слежения внутри автомобиля, Эдвард. Вы думаете, он мог сам?..
- Я когда-то ему рассказывал, - нехотя признает Сокол, продолжая гладить младшего сына по спине, волосам, вдоль позвоночника – пару раз спрашивал у кого-то еще. Я не думал, что он запомнит.
Это все выглядит каким-то сплошным сюром: и наигранное, прямо-таки вопиющее спокойствие Эдварда, и безмолвная вечерняя кока-кола Гийома – как таблетки, а не газировка, ей богу, и чересчур сосредоточенный Каспиан с логичными вопросами.
Посреди коридора многострадальных апартаментов мы словно на огромной сцене. Все. И в этом отрепетированном до скрежета зубов спектакле только я одна плохо знаю свою роль. Не имею ни малейшего представления, что мне делать. И откуда этот страшный, давящий пузырь из отчаянья, что распирает грудь. Я не могу сделать нормальный вдох, не то, что разговаривать таким тоном, как эти двое.
- Эдвард, Фабиан, допустим умеет водить. Но на «Порше», в Берлине, ночью... ты уверен, что он сделал все это сам?
Мой голос совсем не вписывается в окружающее пространство. Он сорванный и тихий, в нем прямо-таки светится неоновым огнем тревожный ужас. И Эдвард, оборачиваясь ко мне, все также прикасаясь к младшему сыну, кажется, отзывается на эту эмоцию. На долю секунды я вижу, какая всепоглощающая лавина страха бушует в его собственном сознании. И как мастерски он ее прячет. От Гийома? Из-за Гийома у него настолько отточен самоконтроль?..
- Фабиан водит получше многих, Schönheit, - прочистив горло, отзывается Сокол, - от этого навыка иногда зависит жизнь. Я научил его.
На свою голову. Черт. Чертовский черт.
Мне неведомо, через что пришлось пройти самому Эдварду в их индейской резервации. И что он видел, пробовал и испытывал, когда спасал себя и брата из того места. Я на удивление мало знаю о прошлом Каллена, разве что короткими выжимками и сдержанными отрывками. И я не могу судить его стремление обезопасить детей... дав им те возможности, которые вряд ли бы дала я на его месте. Не могу, но мне хочется. Сегодня как никогда.
- Он их никогда не снимает, - вдруг говорит Гийом. Сжимает бледными пальчиками банку до хруста жести, посмотрев на отца широко распахнутыми глазами. – Он никогда, никогда их не снимает, vati.
- Парки.
- Никогда! – истерично, отчаянно выкрикивает ребенок, - а сейчас – снял!
Гийом говорит о браслетах. Те самые черные сферы на пластиковой нитке – все из вулканического камня – Эдвард по-прежнему держит в правой руке. И только теперь, посмотрев туда благодаря Гийому, я вижу, насколько белая кожа на его костяшках. Едва-едва затянувшиеся ранки скоро снова начнут кровоточить. Можно стереть в пыль вулканические шарики? Чудится, все посторонние эмоции Эдвард прячет в своем кулаке. В тех самых безмерно важных для Фабиана браслетах.
- Он их мне оставил, Парки, мне, - немного громче, чем прежде, чтобы привлечь внимание мальчика, отвечает Эдвард. Поворачивается к ребенку всем корпусом, подальше отведя крепко сжатый кулак. – Чтобы я с ним сыграл.
- Это не игра.
- Почему же? Фаб любит стратегии, ты же знаешь.
- ПАПА! Это НЕ ИГРА! – всхлипывает Гийом, так сильно закусив губу, что на ней появляется капелька крови, - НЕ ГОВОРИ ТАК!
- Парки, у нас есть еще кола.
- Что ты сказал ему? Ты что-то сказал ему, пока меня не было?!
С Гиймом происходит странная метаморфоза. На его бледном, безучастном прежде лице появляется вся гамма эмоций взрослого, много испытавшего человека. Мрак и боль, что проступают в детских чертах, заставляют меня вздрогнуть. Чувствую липкий холод на спине. Огромные синие глаза мальчика тонут в соленой влаге, черные мокрые ресницы тяжело дрожат. Он весь дрожит. И что есть мочи сжимает зубы, безотрывно глядя на папу.
Эдвард подмечает каждую эмоцию, каждую вздрогнувшую мимическую мышцу на лице сына. И его тон. И его слезы. И эту ненормальную, странную дрожь. Присаживается перед ребенком на корточки, просит его ладони себе.
- Парки.
- Ты опять ругался с ним, папа...
- Паркер, это наши с ним дела. С Фабианом все в порядке, я тебе обещаю.
- ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ТАКОЕ ОБЕЩАТЬ, - выкрикивает Гийом. Бурными потоками слезы текут по его щекам, темными пятнами остаются на домашней кофте. – Ты не можешь... ты ничего не можешь!..
- Иди ко мне, любимый, иди сюда, - Эдвард осторожно, почти как ночью, но в то же время решительно привлекает мальчика к себе. Обнимает его, едва не сжимает в объятьях, и медленно гладит по спине между лопаток. В его правом кулаке больше нет браслетов.
Паркер плачет, горько, судорожно всхлипывая каждые несколько секунд. Сжимает и разжимает ладошки, жмурится что есть силы – будто так станет легче. Но не отбивается от отца. Жмется к нему, но не обнимает в ответ. Бормочет что-то в ответ на его тихие увещевания.
Мне хотелось бы закончить этот спектакль внезапным пробуждением. Бредовый сон, насыщенный событиями и такой страшный. Скримеры, кирпичи у метро, свет из туннеля или стимер... кажутся какими-то домашними монстриками. Я всерьез опасаюсь за психическое здоровье Гийома и ощущаю себя совершенно бесполезной хоть в чем-то, что может ему помочь.
- Изза, дай Каспиану мой макбук, - сдержанно и едва слышно просит Сокол, кивнув мне в сторону нашей спальни. – Тише, Парки. Мы все исправим.
Я на автопилоте прихожу в комнату, достаю черную кожаную сумку из-за стола, подаю Каспиану. Прямо здесь же он включает компьютер, наскоро вводя какие-то цифры в программу с рабочего стола. Сверяется с мобильным.
Каспиан из нас всех сегодня наиболее молчаливый. Каспиан здесь лишь на работе.
Возвращаюсь обратно в прихожую, где Эдвард все также утешает сына – вовремя. Долгожданный прежде курьер, со злополучной пиццей, появляется на пороге. Ничуть не удивляется открывшейся взгляду картине, методично распаковывая термосумку и передавая мне пиццу «Четыре сезона». Еда теплая. Коробка жесткая. Дверь закрывается.
- Твоя пицца, - кивнув ребенку на доставку в моих руках, тихонько сообщает Сокол. Убирает с лица мальчика влажные светлые волосы, легко целует его лоб. – Сейчас вы с Беллой поедите, а я проверю, как дела у Фаба. Может быть он недалеко.
- Папа, а он давно?.. Когда я пришел, он уже?..
- Я не знаю, Парки, - все так же тихо, мягко отвечает Эдвард, погладив детскую щечку, опухшую от слез. – Съешь хотя бы пару кусочков, прошу тебя. И я приду.
- А кола?..
- Белла откроет колу. Можно попросить тебя?
Они синхронно на меня оглядываются. Я крепче сжимаю подушечками пальцев злосчастную коробку пиццы. Киваю.
Говорят, нельзя унаследовать такие синие глаза. Это рецессивная аллель гена, это сложно, муторно, маловероятно... тем более – с точным попаданием в оттенок. Но и у Эдварда, и у Гийома глаза совершенно одинаковые. И если с Фабианом я видела Сокола в его чертах, то с Гийомом... я вижу глаза Эдварда. И от того порой еще страшнее.
Мальчик всхлипывает, резко отстранившись от папы – сам. Небрежно вытирает лицо правой рукой, шмыгнув носом. Его бледные губы еще подрагивают, выражение в чертах потерянное и испуганное. Гийому как будто физически больно. И я не знаю, как мне быть ему полезной...
- Давай, Парки, давай-ка, - поворачивая мальчика к арке, Эдвард поднимается на ноги. Смотрит в сторону спальни поверх моей головы. Сосредоточенно, отрывисто мне кивает.
Он ждет, пока ребенок зайдет в кухонную зону. Обходит меня, быстрым шагом направляясь в комнату к Каспиану. Я, сжав пиццу до отметин на картонной коробке, иду за Гийомом. Рассеянно ставлю поздний ужин на стол.
Мальчик не моет руки, не просит салфеток, игнорирует полку с тарелками. Он достает из холодильника еще одну баночку кока-колы – все также безмолвно, слаженно – и подает мне. Садится напротив пиццы. Открывает коробку. Пару секунд смотрит на нее, еще не остывшую.
Я не задаю вопросов по поводу газировки. Молча открываю банку, протягивая Гийому. Он ставит ее рядом с пиццей. Игнорирует пока.
- Я не знаю, почему папа с ним так... – едва слышно шепчет, обращаясь словно бы к креветкам на тесте с пышным краем, а не ко мне. – Всегда...
- О чем ты, Гийом? – сострадательно зову я. Очень хочу, чтобы у меня не дрожал голос. Из ранки на губе мальчика то и дело появляются крошечные капельки крови – все же прокусил. Он слизывает их, словно бы не замечая.
- Фабиан всегда так хочет, чтобы папе было хорошо... а папа его за это наказывает.
- Папа любит вас одинаково, Гийом.
- Все так говорят. Но это не так. Он Тревви иногда... ненавидит? – ему тяжело дается последнее слово. Будто бы испугавшись его звучания, Паркер ежится, зажмурившись. Всхлипывает снова.
- Ты знаешь своего папу лучше, чем я. Разве может он ненавидеть? Еще и кого-то из вас?
- Я хочу... верить. Я хочу верить, что нет, - смело отвечает мальчик, но в его глазах одни сплошные слезы. – И это не из-за тебя.
- Паркер.
- Тревви и Элли, я слышал, Белла. Они так говорят. Что это все из-за тебя. Это правда?
Наша психологическая сессия сведет меня с ума. Так внезапно начавшаяся, уже заставляет дрожать что-то у меня в груди. И плотный грубый ком появляется в горле. Я задыхаюсь.
- Нет, Гийом, - выдыхаю я.
Мальчик судорожно всхлипывает. Нехотя отрывает себе маленький кусочек пиццы, посмотрев на нее как на своего заклятого врага. Брезгливо убирает спавшую с соседнего куска креветку.
- Не любишь их?..
- Ненавижу. Но Тревор любит.
Гийом придерживает пиццу за самый краешек бортика. Внутри там сыр филадельфия, находка Доминос, уже ставшая легендой в мире пиццы. Мелкие капельки томатного соуса остаются на пальцах Гийома, когда он приканчивает первый кусочек. Так медленно, словно совсем не голоден, хотя я не уверена, что после завтрака он хоть что-то сегодня ел. Мальчик не то, что не выглядит на свои одиннадцать, он явно не добирает и по весу, и по росту... и, мне кажется, его терзает что-то темное и болезненное, подтачивая изнутри. Гийом бледный, потерянный и очень грустный. Будь на его месте взрослый человек, достоверным диагнозом могла бы быть депрессия.
- Вы всегда заказываете одну пиццу на двоих?
- Эта поделена сразу... тут и мне, и папе, и Фабу было бы... ты что любишь?
- Курицу. Я люблю пиццу с курицей и маслинами, Гийом.
- Маслины тут есть.
- Я вижу. Спасибо.
Он настойчиво протягивает мне один кусок. Не уверена, что смогу проглотить какую-либо еду сейчас... но и отказать Паркеру не в состоянии. Благодарно беру у него пиццу.
- Danke.
Безумие чистой воды. Так спокойно говорить с Гийомом на мрачной, темной кухне с одним одиноким бра, что целиком и комнаты не освещает... и эта пицца, ее запах... и едва слышные отзвуки голосов из спальни... как мне спать в этой спальне теперь? Как мне быть в этом доме? Не знаю, куда пропадает это тревожное желание что-то быстро делать. Эдвард держит себя в узде, Каспиан и того больше, Гийом весь в слезах, но тоже старается... и что же, войти в истерику мне?
Но господи, Фабиан неизвестно где на машине, что способна дьявольскую скорость развивать и точно не похвастается безопасностью ударов как у кроссовера... а еще это многомиллионный Берлин, ночь, дождь... и, в лучших традициях, никакого телефона у Фабиана с собой нет. Даже если ему понадобится помощь, позвать никого из нас он не сможет. Твою. Мать.
Пицца вкусная. Насколько она, конечно, может обладать хоть каким-то вкусом сегодня. Но я, попробовав любимую Гийомом начинку из ветчины и сыра, понимаю, что и сама за день ничего не ела. Кроме паштейшей и кофе в утренние часы.
Слышу шаги. Эдвард, судя по всему, идет в гостевую спальню. Там скрипит сломанная дверь. Он отметает в сторону щепки из замка. Неспешно ходит по светлому дереву. И я, и Гийом слышим каждое его движение, чуть ли не вдохи. В квартире просто мертвая тишина. В нашей спальне по клавишам ударяет Каспиан. Чересчур быстро, сорвано. Вибрирует чей-то телефон. Еще раз. Это, наверное, сообщения. Снова – тишина. Эдвард идет обратно. Заглядывает к нам с Гиймом, выдавив мальчику скованную улыбку.
- Вкусно, малыш?
- Да, пап, - тяжело вздохнув, признает тот. Откидывается на спинку своего стула. Закрывает глаза.
- Изза, подойди ко мне, пожалуйста.
Гийом фыркает. Но глаз не открывает.
Я отодвигаю свой стул, что издает ужасный, чересчур громкий звук в этой испепеляющей тишине. Сложив руки на груди, иду к Эдварду. Он терпеливо ждет у косяка двери.
- Schönheit, скажи мне, Фабиан говорил что-то примечательное сегодня? – спрашивает с толикой пробивающегося нетерпения, - какое-то место, идею, мысль? Подумай, пожалуйста. Нам нужна зацепка.
- Ничего особенного... он говорил о кофейне, но мы были в ней вместе.
- Вряд ли бы он туда вернулся, так? Она до скольки?
- «Сияние» закрыто сегодня, Эдвард. И, мне кажется... будто закрыто и завтра.
Спокойно. Вдох. Выдох. Спокойно. Это сейчас точно будет лишним. Дамиано дома и ему, с большего, ничего не грозит. Сейчас бы просто всех домой... и дальше уже можно о чем-то думать.
- Я проверю с Каспианом несколько точек. Если что-то вспомнишь – сразу мне набирай.
- Ты хочешь, чтобы я была здесь?
- Мне не с кем оставить его сейчас, - в его голос просачивается горечь, от которой саднит внутри.
- Я не об этом, я побуду, конечно же, - говорю эти слова и лицо Сокола светлеет, наполняясь глубокой признательностью, - но я к тому, что мы бы увеличили зону поисков вдвое. А то и втрое, если Каспиан будет отдельно.
- Нам бы еще знать, где искать, - мрачно уточняет Каллен.
Эта маска сдержанности, идеального самоконтроля, просто вопиющего по своей силе, трещит на Эдварде по швам. Он собирает ее – и себя – по кусочкам. С каждым неровным выдохом Гийома на кухне и с каждой проходящей минутой отсутствия дома Фабиана.
Я упиваюсь своей беспомощностью? Но я правда не знаю, как хоть кому-то в этом доме быть полезной.
Я прикасаюсь к его щеке легко, но внезапно. Взгляд Эдварда из сосредоточенного на мгновенье становится размытым. Он неровно, тихо выдыхает, и глубокая морщинка прорезает его лоб. Глаза мерцают тем странным, потаенным чувством... болезненным и глубоким отчаяньем. На долю секунды, а я его вижу. Под всей это броней, без которой нам не спасти Фабиана сегодня.
- Он цел и невредим. Есть и будет. Все закончится хорошо.
Три таких простых фразы. И как жизненно важно нам в них поверить. Хотя бы на несколько часов.
Эдвард вымученно улыбается мне краешком губ. Целует мои волосы, подавшись вперед. Выдыхает в них свое «конечно». Чувствую, как он жмурится, стараясь собраться. Этот его жест перенял Гийом... уже.
Звонят в дверь. Так неестественно и неожиданно раздается электрический звук звонка, что я дергаюсь в руках Эдварда. Он целует мои волосы снова. Отрывисто, но нежно. Каспиан, выглянув из нашей спальни, держа на руке макбук, напряженно оглядывается на дверь. Отодвигается стул Гийома. Я слышу его быстрые шаги в направлении нас.
- Vati?!
Эдвард не питает поспешных надежд. И его сосредоточенное недоверие не позволяет понадеяться на лучшее и мне. Не теперь. Но если?..
- Что здесь происходит?! – возмущенно заявляет с порога Элис.
Эдвард только открывает дверь, не успевая даже дать ей пространство, чтобы войти, а Элис уже врывается в квартиру. Именно это слово. Как фурия. У нее горят глаза, волосы растрепались от холодного ноябрьского ветра, небрежно распахнуто пальто и свешивается на пол бежевый пояс. Элис держит в руках какую-то тряпичную игрушку – или что-то похожее – и протягивает ее Соколу. Прямо-таки заставляет обратить внимание.
Гийом, горестно всхлипнув, обнимает Элис за талию. Повисает на ней, пальцами уцепившись за многострадальный пояс пальто.
- ЭЛЛИ!..
Сначала Элис не понимает. Жест Гийома перебивает ее запал, блокирует какие-то заранее продуманные действия. Она растерянно кладет обе руки на его спину, потирая ее, и удивленно смотрит на нас обоих. На Каспиана в коридоре. На плачущего брата. Не может взять в толк.
- Что происходит?.. – еще раз спрашивает, но уже куда тише, куда испуганнее.
Спина мальчика дрожит под ее ладонями. Элис крепко прижимает его к себе, зарывшись пальцами в светлые волосы.
- Парки, ты что? Эддер? Изза? Да не молчите же вы!
- Тревви... Тревви нет... его нет!
- Что значит нет? – хмуро, ошарашенно зовет мисс Каллен. – Вы же у папы остановились!
- Нет ни Тревора, ни «Панамеро», Элоиз, - мрачно проясняет ситуацию Эдвард. Взгляд у него снова спокойной, но в глубине, у зрачков, вижу жесткость. – он связывался с тобой? Есть идеи, где может быть?
- «Панамеро» ?.. «Порше» что ли?! Машина? – ее большие темные глаза зияют на узком лице. Элис испуганно прикрывает рот ладонью. Не пытается сдержать свои эмоции.
- Элли!.. – подвывает Гийом. Завидев сестру или просто передохнув немного, он снова погружается в эмоциональный коллапс. И слезы заливают бежевый костюм Элис. Она, похоже, только из университета.
- Элоиз. Еще раз: Фаб звонил тебе? Писал?
- Нет, папа, я...
- Ты была дома?
- Да. Я поэтому и... – она растерянно смотрит на тряпку в своих руках. – Вот!
Тряпичная игрушка – все же, это она – в виде зайца. Длинные уши со вставками розовой вышивки. Грязно-бежевая тканевая основа. Нитки кое-где распустились, игрушка не новая. Черные глаза-бусинки смотрят на нас с издевкой. Линии рта нет – отпороли, похоже. Но главное, что у него есть, заяц держит в левой лапке. Я видела такие вещи в туристических магазинах – вышивают имена и памятные надписи швейной машиной на плотном картоне. Всего четыре слова. «Ты мне солгала, Элли».
Эдвард придирчиво касается пальцами вышивки из темных нитей. Встряхивает тряпичную игрушку, словно так она больше может рассказать. Но заяц принципиально молчит. И Элис, вмиг растерявшись, молчит тоже. Ее лицо стремительно бледнеет.
- Он мне под дверью ее оставил. Позвонили – я открываю – а она там. И никого больше. В чем я его обманула? Это Фабиан?.. – торопливо бормочет она. Испуганно смотрит на отца. – А давно его нет?
- Машину разблокировали два часа назад.
- Два часа и пятнадцать минут, - аккуратно уточняет Каспиан, сверившись с экраном макбука. – Я не могу получить доступ к отслеживанию. Ребята из салона, возможно...
- Ты уже должен был с ними связаться, - цедит Сокол, хмуро взглянув на помощника, - салонная машина, надо пробить по городу. Никуда ей не деться.
- Папа, а если он?.. – Элис смотрит на Эдварда с таким неудержимым отчаяньем, что даже его самоконтроль пошатывается на своем постаменте. Гийом не плачет больше, лишь изредка хнычет, когда Элли гладит его не так ощутимо. По-прежнему сестру не отпускает.
- Все будет в порядке, - тоном, не терпящим ни возражений, ни сомнений объявляю я. С решимостью смотрю на Эдварда. – Элис останется с Гийомом. Я поеду с вами.
Подруга не спорит со мной, ей не до этого. Она потеряно кивает, дождавшись одобрения Сокола. Смотрит на него исподлобья, кое-как сделав ровный вдох. Присаживается перед братом, ласково вытирает остатки слез с его щек. Старается взять себя в руки и хоть немного, но утешить Гийома.
- Я так рада видеть тебя, Парки. Я очень, очень соскучилась.
- Элли-ли-ли...
Я надеваю пальто быстрее, чем вспоминают о верхней одежде Эдвард и Каспиан. Наскоро обуваются, так и не выключая макбук. В коридор молодой мужчина выходит прямо с ним.
- Если будет какая-то информация, Элис, ты сразу же мне скажешь, - напутствует Эдвард, присев рядом с Гийомом. Смотрит на дочку снизу-вверх, однако это делает его взгляд лишь решительнее.
- Конечно, папа... сразу же...
Не помню, чтобы прежде Элис называла Эдварда «папой» при мне. Но сегодня ей все равно. И на меня, и на все, чтобы было прежде. Это не имеет значения.
- Гийом, - Эдвард гладит детские плечи, поймав ускользающий синий взгляд – как свой собственный, да что же это! – никакого отчаянья, услышал меня? Это самая настоящая игра, а Фаб – ведущий. Выскажешь ему все сразу же, как вернемся домой.
- Да, vati, - нерешительно, но смело соглашается мальчик. Судорожно вздыхает.
Каспиан вызывает нам лифт. Но заходит в него последним. Эдвард настаивает, чтобы Элис закрыла дверь прежде, чем мы уедем. Слышу, как проворачиваются два замка.
В лифте неестественно белый, чересчур яркий свет. Губы напряженно сомкнуты. В левой руке снова браслеты Фабиана. И пару сфер на них все-таки теперь сломаны.

 

 

 

 

* * *

 


Каспиан садится на заднее сиденье авто. Они с Эдвардом, словно это все, само собой разумеется, решают за меня, что сидеть мне спереди. Каллен вставляет ключ-карту в зажигание. «Порше» оживает утробным, тихим рыком. Загораются автоматические фары. Подсвечивается светло-синим белая кожа салона. Два с половиной часа назад я припарковала машину здесь, выпустив с бустера Гийома. Теперь Гийом дома, с Элис, а бустер покоится на свободной части сиденья, рядом с Каспианом. У мужчины там чуть ли не переносной офис – и планшет, и макбук, и мобильный работают в усиленном режиме. На планшете вижу открытую карту Берлина.
- Пусть Виттория будет у дома Элоиз, если он решит туда вернуться, - глянув в зеркало заднего вида и убедившись, что Каспиан его слушает, велит Эдвард. Резво выезжает с парковочного места, тихо взвизгивают черные зимние шины. На пустом ночном паркинге никого, кроме нас нет – и любой звук усиливается в сто раз, никак себя не скрывая.
- Auf Deutsch?
- auf Englisch.
Это уточнение цепляет мое внимание. Есть ли Каспиану что сказать Эдварду насчет его сына, если он предлагает перейти на немецкий?.. Или меня в принципе не долго было здесь быть, а наедине они всегда общаются на немецком? Хотелось бы верить.
Впрочем, мне импонирует, что Эдвард хочет, чтобы я понимала. Участвовала. И, возможно, как-то помогла. Я не последний человек, из-за которого Фабиан в такое время вне дома... еще и на авто. Каждый раз, когда эта мысль приходит в голову, хочу я или нет, а вздрагиваю. Она ядовита.
Медленно открываются ворота подземного паркинга. В чертах Сокола нетерпение.
- Куда мы едем, Эдвард?..
- Каспиан?
- Нойгельштрассе 56. Там час назад прошла ваша кредитка.
Эдвард поворачивает влево, уходя на скоростной проспект. Перестраивается в крайнюю левую, ускоряется. «Порше» несдержанно рычит, вырываясь вперед. По обе стороны от него в дураках остаются две «BMW». На темном небе ни одной звездочки сегодня. И этот бесконечный, невозможный просто липкий снег – дождь, град, бог его знает что. Серая частая морось. Дворники тонким слоем растирают ее по стеклу, не справляясь с тем, чтобы искоренить полностью. Эдвард чертыхается сквозь зубы.
По его лицу сложно сказать, о чем он думает. Нет рядом младшего сына и Эдварду не нужно больше так отточено себя контролировать, но привычка сформировалась уже давным-давно. И вся его злость, вся горечь, вся тревога остаются запаянными на сто замков в глубине взгляда. Как правило. А вот если вырываются..., то тут уже никому несдобровать.
- Час – уже долго... думаешь, он еще там? – аккуратно зову я. Впервые в жизни оказываюсь в такой ситуации, еще и в самом ее пекле, и не знаю, веду ли себя верно. Но этим похоронным молчанием мы явно лучше не сделаем. Ни о какой музыке не идет речи, молчит радио, не раздается и сигнала клаксона с улицы – изоляция потрясающая. Мы летим по огромному городу, что спешно едет по поздним вечерним делам, будто в космической капсуле. Изредка слышу, как ударяет по клавишам макбука Каспиан. И как через нос выдыхает Эдвард.
- По крайней мере, он там был, Изза. Других точек пока нет.
- Может быть он тебе что-то сказал?.. Я знаю разные берлинские заведения, ты – разные места, в том числе, не лучшие. Давай подумаем, Эдвард.
Каллен неопределенно кивает такой идее, крепче сжав пальцами руль. Уходит влево от внезапно перестроившейся «Skoda». Я хватаюсь – инстинктивно и быстро – за свой ремень безопасности. «Порше» явно едет больше допустимых здесь семидесяти километров в час.
- Мы не обсуждали с ним... Берлин.
- Я знаю, - вздыхаю на его недолгой паузе, - но есть ли место, куда Фабиан хотел бы поехать в этом городе? Говорил тебе о нем?
- Нет.
- А ты? Ты куда бы поехал на его месте?
Эдвард до скрежета сжимает зубы.
- В Кройцберг. Но это при условии, что я знаю об этом районе.
Каспиан говорит с кем-то по-немецки и тон у него крайне напряженный. Похоже на ругань. В зеркале заднего вида вижу, что звонила ему Виттория. Каспиан раздосадован.
Свой мобильный достаю я. Важно не упустить идею. Вбиваю в гугл простое и емкое словосочетание – «самый опасный район Берлина». Нойкельн. «Самый тусовочный район Берлина». Нойкельн.
Если мы о тех «тусовках», что могут заинтересовать американского подростка. В обоих случаях место одно и то же.
- Если он проверил гугл, Эдвард, он в Нойкельне с большой вероятностью.
Каллен тормозит на светофоре резче, чем хотелось бы. Опасливо поглядывает на него женщина в синем пальто, собравшаяся переходить дорогу. Ускоряется. Эдвард, словно бы не в силах он смотреть на красный сигнал светофора, оборачивается ко мне. Мрак его лица теперь ничем не разбавлен, синие глаза жесткие и вызывающе блестят. Адреналина сегодня никому из нас не отбавлять.
- Давай верить, что не там, Изза. Только бы не там.
- На Нойгельштрассе он был точно, мистер Каллен, банк подтвердил, - поднимает голову Каспиан, кивнув на экран телефона. – Виттория уже на месте, у вашей дочери. Но там никого.
- Пусть ждет. С чего бы ему сдалась эта улица, Каспиан? Что там? Банк? Бар?
- Кофейня, - не доверяя сам себе, тихо объяявляет мужчина.
- Кофейня?!
Эдварда удается удивить – или застать врасплох, тут уж как посмотреть. В любом случае, на кофейню он точно не рассчитывал.
- В здании больше ничего нет. Офис какой-то компании перевозок на верхних этажах, но он работает пару дней в неделю.
Загорается зеленый. Эдвард выжимает педаль газа в пол.
Берлин пестрой чередой фонарей, улиц и дорог проносится за моим пассажирским окном. От насыщенной, теплой тревоги внутри салона сложно дышать. У меня сегодня, в принципе, куда чаще, чем обычно, перехватывает дыхание.
Потираю переносицу большим и указательным пальцем, отвлекая себя. Первостепенно – Фабиан. Когда Фабиан живой и невредимый будет дома, тогда можно подумать о чем-то еще. Я видела сегодня, насколько бесстрашным и решительным может быть этот мальчик. Как много в нем отчаянья, злобы и боли. Темной, застарелой и глубокой, как ржавчина. Его личные демоны, на которых так сетовал Эдвард, обрели новую жизнь в Треворе. И пируют в его душе, как в Вальхалле.
- Возле той улицы, Каспиан – там нет мостов, реки, вышек?
Тот медленно качает головой.
- Пустырь и только, Эдвард. А потом жилые дома.
Мне кажется, Сокола успокаивает такая ремарка – на долю секунды, на один процент, а все же. Я только спустя какое-то время понимаю, почему он это спросил. И чего боится.
А есть повод такого бояться?! Фабиан его давал?!
Я кладу свою ладонь поверх руки Эдварда. Он, пристально глядя на дорогу, сразу же мои сжимает пальцы. Крепче, чем обычно, особенно после субботы... но сегодня мне все равно.
Мы сворачиваем с проспекта, уходим на мелкие улицы-артерии к жилым кварталам. Здесь небогато, но цивилизованно. Под мокрыми фонарями ждут зеленого светофора владельцы собак в дождевиках. И какая-то парочка подростков, пьющая на брудершафт засахаренный до боли энергетик. Тишь да гладь.
«Порше» останавливается у большого окна в пол в одном из домов. Желтый свет изнутри заливает улицу, прерываясь лишь на черной тени рамы. Два криво подстриженных кустика у входа и винтовая лестница на полуторный этаж (выше первого, ниже второго). В кофейне – а это и вправду она, вывеска ничуть не скрывает правды, - никого нет. За стойкой скучает бариста.
Я все пытаюсь найти какой-то смысл. Каспиан открывает мою дверь, резво покинув машину. Эдвард, не утруждаясь тем, чтобы заблокировать ее, первым заходит внутрь – придерживает мне входную дверь. А я все анализирую. Название? Ничего. Только слово кофе. Место? Опять же, ничего в этом районе примечательного нет. Время? Хоть что-нибудь!
Мы все оглядываемся по сторонам, пристально изучая каждый сантиметр кофейни, но она пуста. Естественно Фабиана здесь нет. Я уверена, он знал, что кредитная карточка останется в истории банка. И это то, что можно проследить – правда, не в режиме реального времени.
- Добро пожаловать, - настороженно протягивает бариста из-за стойки, нахмурившись нашей странной компании. Мне кажется, правая ее рука, та, что под столом, уже у тревожной кнопки.
Эдвард оказывается у стойки за мгновенье. Кладет на нее левую руку с крепко сжатой пальцами ключ-картой «Порше». Девушка вздрагивает.
- Юноша шестнадцать лет. Черные волосы, синие глаза. Чокер. Браслеты. Ключ от авто. Без мобильного. Платиновая кредитка.
Он так быстро и уверенно перечисляет бариста все возможные приметы или особенности, за которые можно зацепиться, что та даже теряется вначале. А потом вдруг энергично кивает. Смотрит она почему-то на Каспиана. Робко ему улыбается.
- Подвешенный кофе, вы за ним? У нас никогда так сразу его не забирали обычно...
- Что это?! – неодобрительно, громко спрашивает Эдвард. Мнимая улыбка девушки тут же сникает.
- Фабиан купил тебе кофе, - вмешиваюсь я, легко тронув его руку, - заплатил за тот напиток, что тебе сделают прямо сейчас. Это называется «подвесить» кофе.
- А что я должен заказать?..
- Это имеет значение? – я оборачиваюсь на девушку, она все еще не убрала пальцев от кнопки тревоги, - мальчик говорил, какой кофе нам дарит?
- Сказал, на ваше усмотрение, фройлен...
Каспиан снова говорит по телефону. Отвечает на звонок с первым же гудком, толикой звукового сигнала. Слушает. Выдергивает из пачки пару салфеток, достает из кармана ручку. Записывает.
- Американо, - не задумываясь, просит Эдвард. – Ну? Это все?
- Я сейчас сделаю...
- Мне не нужен чертов кофе! – рявкает Сокол. Совсем несдержанно, что на него отнюдь не похоже. Краснеет его прежде бледное лицо, а глаза прямо-таки зияют пропастью злости. Она все же вырывается наружу. Просачивается в пальцы, заставляя их незаметно подрагивать, вплетается в позвоночник, вынуждая Эдварда принять чересчур ровную позу. И маленькой капелькой пота виднеется на его виске.
- Послание. Открытка? Бумажка? – спрашиваю, уже сильнее обвив руку Эдварда, придерживаю его запястье, - к подвешенному кофе всегда такое идет. Что там?
Девушка, часто заморгав, выуживает смятый синий стикер из-под стойки. На его левом крае черными ровными буквами выведено «Порше». Это из автосалона. Черная ручка, нещадно разрывая хрупкое полотно, грубо прошлась по всей его поверхности.
«Well, maybe you're right
I'll find someone else
You say it isn't me, but when did that ever help?».

Эдвард утягивает себе злосчастный стикер, пробежавшись подушечками пальцев по особенно глубоким линиям. Стикер, еще сохранив остатки клея, прилипает к стойке.
- Это его почерк. И эта песня... его девчонки. Но к чему это?!
- Ну вот, - хмурюсь я, - он точно был здесь. Что он заказал, мисс? Только записку?
- Двойной американо с собой. И да... кофе в подвес. Мне звонить в полицию?
- Мы та еще полиция сами, - отрезает Каспиан, приблизившись к нас от своего края стойки, крепко держит пальцами салфетку с цифрами и надписями на немецком.
- Витто говорит, в социальных сетях наш «Порше» засняли в районе Александреплатц. Какие-то туристы – слишком быстро ехал.
Эдвард сминает в кулаке несчастный стикер. Под его кожей ходят желваки.
- Она уверена?
- Думаю, да. Координаты есть, видео тоже. Я проверил.
Виттория может мониторить социальные сети в режиме онлайн?.. Я ее недооценила. Или же Каспиана – вряд ли он мог нанять кого-то просто так, за стандартный набор навыков. Еще и приставив ко мне.
- А кофе?! – вслед выходящему из заведения Эдварду выкрикивает девушка. Я качаю ей головой. Не заставляю Сокола ждать, быстро спустившись по ступенькам. Не спотыкаюсь – и это можно считать победой. Эдвард выруливает обратно на крошечную улицу. «Порше» по ней прямо-таки летит теперь.
Отсюда до Александерплатц не меньше семнадцати километров. Фабиан дал круг по Берлину, чтобы заехать в это место. Но почему именно сюда? И почему так далеко от центра?.. И что это за фразы такие идиотские. Я сжимаю руки в замок, впившись ногтями в кожу. Еще немного. Мы сможем найти его быстрее, чем произойдет непоправимое. Я хочу в это верить.
- Аufhängen. На немецком. Подвесить и повеситься – одно значение, - будто в никуда произносит Эдвард. Умоляюще скрипит кожа руля. Он сейчас либо его, либо обивку снимет.
- Фабиан не станет этого делать. Он не это имел ввиду.
Эдвард неопределенно, сдавленно кивает. Четко очерчивается контур его сжатой челюсти, заостряются скулы.
Мы притормаживаем на очередном светофоре. Эдвард не хочет тормозить, он заставляет себя нажать на нужную педаль. И раздосадовано ударяет по боку руля ребром ладони. Запрокидывает голову. Не смотрит на мигающие секунды. Все сорок шесть.
- Послушай, - я переплетаю наши ладони, сконцентрировав его внимание на этом простом, неспешном и очевидном действии. Эдвард сглатывает. – Он зол, расстроен и может вытворить что-то вопиющее. Уже сделал – с твоей машиной. С этим кофе, черт его возьми. Но Эдвард, Фабиан слишком привязан к тебе и Гийому, чтобы с собой покончить. Особенно в Берлине. Особенно, когда вы вместе. И тем более – из-за меня. Я этого не стою.
Эдвард с силой морщится, будто эта эмоция может как-то помочь выплеснуть то, что внутри. Без слов и лишних жестов.
А потом резко выдыхает, с болью глядя на все еще красный сигнал светофора. Двадцать девять секунд.
- Я сказал ему... я очень многое ему сказал.
- Ты не сможешь его подтолкнуть, чтобы не сказал. Это решение либо есть, либо нет его. Оно не за минуту возникает.
- Порой вытекает из отчаянья, - хрипло отрицает Сокол. – Отчаянье всегда может ускорить... и дать стимул.
- Никаких стимулов, ускорений и прочего. Все, - себе на удивление, четко и ясно заявляю я. Сама кладу наши ладони на колено Эдварда, как он привык прежде. Киваю на светофор, что уже загорается желтым. – Нам нужно на Александерплатц. Фабиан там, вот увидишь.
Эдвард, накрыв руль всей шириной левой ладони, выжимает газ. «Порше» снова впереди планеты всей. Каспиана с заднего сиденья не то, что не слышно, а толком и не видно. Тьма промерзлого вечера правит и в салоне авто.
На площади царит оживление. Это вечер пятницы, пусть и такой отвратительный по погодным условиям. Много людей. Много света. И много алкоголя, что тоже отнюдь не новость. Но ни на одной из ближайших парковок, что мы объезжаем – и во дворах, и в тупичках, и в закоулках, знакомой «Панамеро» нет. Надежда отыскать его здесь тает в последнем из дворов – не останавливает Эдварда и то, что здесь частная территория, и то, что места для маневра его огромного авто тут нет. Слышу тихий треск. Забор царапает левый задний бок машины. Но ни Эдварда, ни Каспиана это обстоятельство совершенно не волнует. Задыхается в истерике парктроник. Вздрагивает от удара камера заднего вида.
- Куда отсюда можно уехать? – сама у себя спрашиваю я, также хладнокровно пытаясь отнестись к навязчивому писку парктроника. «Порше», мигнув фарами, возвращается на основную дорогу.
- Тиргартен – если назад, к Брандербурам. Рейхстаг. Вперед – Дом, - рассуждает Каспиан, присоединяясь ко мне. Отвечает на звонок айфона. – Да, Витто?
Он слушает ее пару секунд. А потом указывает Эдварду на дорогу к Кафедральному собору.
- Они сами заявили? Полиция уже там?
Эдвард с тревогой вслушивается в каждое слово. Едет туда, куда указал помощник. По ту сторону окна мелькают центральные улицы города.
Каспиан заканчивает разговор.
- В полицию заявили о бесхозном «Панамеро», прохожие вызвали пару минут назад. Пробили по салону – наш.
- Где. Где, черт подери, Каспиан?
- Двор у Дома. Тот, что... напротив моста.
Эдвард выжимает все девяносто километров в час на одной из центральных улиц. Никто не рискует к «Порше» приблизиться. На красный «Cayenne» пролетает два светофора. Больше не тормозит.
У того самого двора, чьи координаты указывает навигатору Каспиан, машина останавливается как вкопанная. В ярком свете фар чудом не ударяет многострадальный «Панамеро». Тот самый, ярко-синий, с изящной пулевой формой и узнаваемым знаком. В идеальном состоянии – не сработали подушки безопасности, хотя торможение было резким. Следы шин тому подтверждение.
Пару зевак поглядывают на нас из окна. Свет горит далеко не во всем доме.
Эдвард глушит машину и выходит из нее одновременно. Захлопывает дверь так, что нас с Каспианом передергивает. Мы выходим следом.
Автомобиль стоит здесь совсем пустой. Ни следа Фабиана, ни какого-то намека, что он был рядом. В темном салоне нет его вещей. Ключи в зажигании.
Эдвард с глухим треском ударяет по боку машины. Оборачивается к Шпрее позади от нас. Там и вправду есть мост – точно напротив собора. Мы проходили под этим мостом, спускаясь по лестнице, когда были на концентре в Доме – кажется, тысячу лет назад. И под этим мостом, я знаю, бывало... разное. Уж в очень укромном месте он находится. И ни одного фонаря нет рядом. Кто вообще приходит сюда после заката?..
Люди из окна снова кому-то звонят. Ни Эдвард, ни Каспиан не уделяют им никакого внимания. Наоборот, Эдвард практически бегом направляется к реке. Отчаянно и с готовностью к любым действиям осматривает каждый сантиметр вокруг. Темнота просто невозможная. Каспиан зажигает фонарик на айфоне, протягивая его боссу.
- Тут есть течение?..
- ФАБИАН! – рявкает Сокол так, что вибрируют камни, - ФА-БИ-АН!
Они вместе с Каспианом осматривают весь мост над нашими головами. Поребрик, огораживающий воду от узкой пешеходной тропинки. Ступени лестницы. Землю возле них – словно бы разрытую, мягкую. И только пройдя чуть глубже под мост вдоль бортика, замечают... пальто Фабиана, черным намокшим мешком покоится на камне. Как подвешенное, стремится вниз, к шумящей реке. Вокруг несколько недавних лужиц.
- ФАБИАН!
Эдвард вытягивает пальто наверх, ближе к себе и фонарю помощника, иступлено глядя на намокшую тяжелую ткань. Иссиня-черная, она как траурное обрамление. Воротник весь изодран. Пояс мертво болтается из кармана. Каспиан касается его и изумленно смотрит на свою руку. На ней, мне чудится, тонкий, но заметный багровый след.
Каллен вглядывается в течение реки. Тут у моста много камней, расстояние небольшое, но глубина достаточная. И берег крутой, его практически нет - захочешь не выберешься, даже если передумал. Эдвард приглядывается, словно выискивая что-то, не больше пары секунд. А потом сдирает с себя верхнюю одежду, скидывая прямо на землю. Намеревается прыгнуть в воду. Его чудом удерживает Каспиан, успев схватить за руку.
- Там валуны, Эдвард!
- Не смей.
На голос мужчины, скорее удивленный, чем отчаянный, накладывается тихий и знакомый мне баритон. Еще не такой глубокий, как у Сокола, но до боли похожий. И совершенно, совершенно безжизненный. Ровный.
И я, толком не сумев еще вдохнуть после едва не свершившейся выходки Эдварда, и Каспиан, что так и не отпускает плечо босса, и сам Каллен синхронно оборачиваемся назад. Голос как будто бы из-под моста, отсюда, поблизости. Но никого не видно. И ничего – свет телефонного фонарика не пробивает тьму перекрытий моста.
- Фабиан, - судорожно выдыхает Эдвард, резво приближаясь к наступающей тьме каменных конструкций. Щурится, стараясь хоть что-нибудь да рассмотреть. Напрасно.
- Попался, браво, - горько и насмешливо протягивает мальчик, никак не выдавая своего присутствия – эхо не дает и шанса понять, откуда именно он говорит. – Осталось тебе с радости разбиться о камни.
По лицу Эдварда проходит судорога.
- Фабиан, я прошу тебя...
- Не надо, vati. Больше ни о чем меня не проси, - не давая ему закончить, фыркает Каллен-младший. Темный мост оживает его тихим смешком. Эхом под перекрытиями.
- Фаб!
- Я хочу, чтобы вы все ушли.
- Фабиан!.. – Эдвард пробует найти опору, чтобы подняться выше, по старым плитам к подпоркам моста, но темнота хоть глаз выколи – тут без шансов. Кто, когда проектировал этот мост?! Хоть один бы источник света пробивал выше, чем на метр от земли. Балки отражают свет, блокирую его. Вот почему особые личности так любят этот мост – на нем невозможно попасться с поличным. И никак доверху не добраться без подкрепления.
- Я хочу, чтобы вы все ушли, - медленно повторяет мальчик, но мне чудится, голос его вздрагивает на последнем слове. – Все. Кроме Беллы.
Эдвард оборачивается на меня с ноткой безумия во взгляде. Еще раз пробует найти возможность забраться наверх. Еще раз: тщетно. Каспиан старается сделать фонарик ярче, обойти балки, найти способ... и тоже зря. Фабиан спокоен как удав. Он все это знает. Он потешается?..
- Тревор, я прошу тебя, спустись вниз.
- Не проси, - устало напоминает мальчик, - остается только Изабелла. Уходите.
- Я тут, видишь? Я здесь, - подаю голос, подняв голову повыше, к верху моста. Ожидаемо ничего не вижу. Но уверена, меня Фабиан видит отлично. – Эдвард, все в порядке. Мы просто поговорим.
Я не знаю, на что Эдвард реагирует быстрее – на мои слова или на прикосновение к своей руке. Отдергивает ее, сперва недоумевая. А потом хмурится.
Я вижу в Эдварде Гийома в эту секунду. С той самой потерянностью и глубочайшим отчаяньем, что была у малыша во время сегодняшнего ужина. Он в растерянности и не знает, что делать. А я вот знаю. С нездоровой уверенностью и желанием поскорее это закончить. Чтобы убедиться, что с Фабианом все хорошо в физическом плане – как минимум.
- Эдвард, - окликает его Каспиан, указав на авто невдалеке, - скоро тут будет полиция. Лучше решить все быстрее.
- Займись автомобилем. Фабиан, послушай.
- Ты теряешь время, vater.
Эдвард резко выдыхает, изгоняя из легких весь воздух. На мгновенье прикрывает глаза. Открывает их. Разворачивается к узкому туннелю света возле моста.
- Дай мне знать, когда... я буду ждать снаружи. Без тебя я никуда отсюда не уйду, Тревор.
- Еще бы... еще бы, vati...
- Белла, - Сокол мягко касается моего плеча, стараясь по глазам понять, блефую я или нет, правда ли могу здесь один на один остаться и не сделать хуже – ни себе, ни мальчику. Думаю, видит ответ. Я больше ничего не боюсь. Все сегодня, что могло быть, уже было.
- Мы скоро. Не переживай. Мы скоро.
Он неопределенно качает головой, вместе с Каспианом выходя из-под моста. Старается идти медленно, но тут не так много пространства. И Фабиан не произносит больше ни звука, пока из нашего поля зрения мужчины не скрываются. И снова не повисает вокруг эта душная, насыщенная тишина.
- Карабкалась по стенам?
- Это не моя сильная сторона, - невесело признаю, закусив губу.
Фабиан как-то жестко посмеивается. Но голос у него дрожит, не глядя на всю кажущуюся браваду.
- Я тебя вижу. Ты тоже скоро привыкнешь к темноте. Просто сделай три шага вперед. И я дам руку.
- Ты правда не хочешь спуститься?..
- Нет. Так ты идешь?
Я не знаю, на что сегодня еще я готова пойти. Предела будто нет и вовсе, нет никаких сдерживающих рамок и границ. К черту. К самому настоящему черту.
Я смело преодолеваю те три шага, о которых говорит младший Каллен. Слышу шелест подошвы о старые плиты. И характерный звук для того, как перехватывают металл рукой. Удар ладони. И еще один. А потом Фабиан и правда подает мне руку – и сразу же, с совсем не подростковой силой утягивает наверх. Я вскрикиваю, на долю секунды перестав ощущать землю под ногами. А потом ее сменяют твердые плиты.
Я моргаю несколько раз, прежде чем удается рассмотреть хоть что-то. В отличии от нижней части моста, сюда долетают какие-то отголоски света со стороны собора. И если внизу их блокируют перекрытия, то тут ничего подобного нет. Что-то, да видно. И даже если смотреть вниз, можно предположить, где Шпрее, камни и где стояли мы.
- Садись поглубже, лететь далеко.
Я слушаюсь Фабиана. Доверяюсь ему, не раздумывая, стоит или нет. Здесь достаточно места, можно спокойно сидеть, не задевая потолок головой. Я присаживаюсь на холодную плиту, повернутую на бок. Она ограждает небольшой участок, закрытый со всех сторон и лишенный возможности полететь вниз. Двое здесь точно могут поместиться – я чувствую присутствие мальчика, но нам не тесно.

 

 

 

 

 

 



Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
Категория: Фанфики по Сумеречной саге "Все люди" | Добавил: AlshBetta (30.10.2022) | Автор: Alshbetta
Просмотров: 474 | Комментарии: 3 | Теги: AlshBetta | Рейтинг: 5.0/2
Всего комментариев: 3
0
3   [Материал]
  Спасибо за главу)

1
1   [Материал]
  Спасибо за продолжение! Что ж им всем так не хватает отца? И мальчикам и Элисс, он же никого не бросает ,не забывает. Почему они не хотят ему счастья? Я даже подумала что может быть и Элисс в него влюблена ? По большей части Фабиан мне симпатичен, есть в нем какой то стержень несмотря на безрассудное поведение он вызывает симпатию lovi06032

0
2   [Материал]
  Фабиан любит своих родных ОЧЕНЬ сильно, может в чем-то СЛИШКОМ сильно. И даже Элис его не догнать.
girl_wacko

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]