Фанфики
Главная » Статьи » Фанфики по Сумеречной саге "Все люди"

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


The Falcon and the Swallow. Глава 20. Часть 1.1
Kapitel 20. Five Elephant
Teil 1. Zigarettenglut


«Five Elephant Roastery» — кофейня, ремесленная пекарня и небольшая группа берлинских кафе, расположенных в самом сердце столицы Германии.

Zigarettenglut - ожог от сигареты

Мы выходим на веранду. Тепло дома, казавшееся мне данностью, сменяется резким, морозным воздухом улицы. Метет снег, высятся холмами сугробы, беззвездное небо чернеет до самого горизонта – и обрывается в скалистый океан. Туманная дымка витает над вековыми елями. И тускло мерцает парочка фонарей вдоль забора. На бетонную стену с вечнозелеными растениями стараюсь и вовсе не смотреть – жутко.
Эдвард, пропустив меня вперед, закрывает за нами дверь. Она негромко хлопает – и больше ни единого звука не слышно. Потрясающая, оглушающая тишина. И бесконечный каскад снежинок.
- Ты не замерзнешь, Schönheit?
Я запахиваю полы пальто, скрестив руки на груди. На веранде безветренно – справлюсь. К тому же, наверху спят мальчики и наш разговор – последнее, что им сегодня нужно. Чтобы пережить завтрашний день всем понадобятся силы. И здоровый, пусть хоть и отчасти, сон.
- Мне пока не холодно.
Я оглядываюсь на Сокола не так решительно, как хотела бы, но он делает вид, что не замечает. Глубоко вздыхает, сам себя успокаивая. Что-что, а спокойствие нам только снится.
- Ладно.
Острый край месяца, закрытый тяжелыми, кустистыми тучами, изредка показывается из-под их покрывала. Серебрится на возвышенности у леса вездесущий снег. Покачиваются, будто вибрируя, верхушки елей. Эдвард достает из кармана пачку сигарет.
Я почти уверена, что он закурит. Держит пачку в руках, крепко сжав ее картонные бока, ловко выуживает одну сигарету, белую, приметную. Щелкает в темноте, резко вспыхнув, огонек зажигалки. Но слишком далеко.
Я ловлю себя на мысли, что наблюдаю за каждым действием Эдварда, даже самым незаметным. И он замечает мой взгляд. Пару секунд подумав, разжимает пальцы. Убирает зажигалку в карман, а сигарету, со всей силы замахнувшись, вдруг кидает далеко в снег. Она совсем не слышно в нем тонет.
- Извини, Белла. К чертовой матери это все.
Мягко, благодарно ему улыбаюсь.
- Спасибо тебе.
Эдвард немного расслабляется, качает мне головой. Он опирается плечом на одну из несущих балок веранды. Темное дерево практически не контрастирует с черной материей пальто, а вот с белой кожей – очень даже. Каллен напряженно вглядывается в темную, стертую линию горизонта.
- Я не понимаю, что он делает, Изза. Тревор.
- Я уверена, всему этому есть какое-то объяснение.
- Ты всегда в нем уверена. Это довольно-таки самонадеянно.
Мы перешагнули тот запал, с которым Falke вернулся домой минут двадцать назад. По крайней мере, он приглушил его силу. Я знаю, что Эдвард зол. Его злость прекрасно ощутима и понятна, это как что-то невидимое, но очевидное для меня. Глубокое и тревожное, тлеющее в глубине синего взгляда. Но сегодня это не просто злость, не гнев даже. Это отчаянье, бессилие, праведный ужас. Что-то похожее я уже наблюдала у Фабиана... мне оно знакомо.
- У тебя очень умный сын, Эдвард. Тревор бывает импульсивен, не любит правила... но Эдвард, он видит границы. Он их не переступает.
- До сих пор?..
Я приникаю к его плечу, подступив ближе. Не глядя на мороз, от Coкола по прежнему веет живым, обжигающим теплом. Его запах, глубокое дыхание, его поза – все это придает мне сил и странной, кончиками пальцев ощутимой решимости. Я часто чувствую себя сильнее в обществе Эдварда. Особенно если речь идет о нем или его детях.
- Расскажи мне еще раз, пожалуйста, - тихонько прошу, погладив по руке. Ласково, осторожно целую его шею, где чуть оголяет кожу невысокий ворот. – Давай начнем с самого начала. Что там с дилерским центром?
Эдвард опускает плечи, когда меня чувствует. Не так ровно держит спину, дышит тише, спокойнее.
- Уклонение от уплаты налогов, вопросы к дистрибьютору по растаможке премиум-авто... ничего сверхординарного, юридический отдел справится.
- Мне казалось, тебя это беспокоило.
- Мне описали ситуацию как мафиозную вендетту, - хмуро поясняет, поморщившись. Поднимает голову, легко коснувшись подбородком моих волос. – На деле совсем не страшно.
- Это хорошие новости.
- Сносные, - поправляет он, поджав губы. Напряженная линия челюсти заметна лучше всего. – А потом...
- Что было потом?
- Тимотей из нашего полицейского управления... он позвонил, когда я уже возвращался. И сказал про Фаба.
- Он знает, что Фабиан общается с Сибель?..
- Фабиан оставил его дочку из-за Сибель. Падма, помнишь? Что работает у Джоуи.
- Он говорил, что они расстались, да... давно.
- Не так уж давно. Но не суть.
- Но разве это допустимо? Чтобы полиция предупреждала, а не... еще и так поздно? Сегодня?
- Он сделал мне одолжение, Изза. Тимотей. Я был его гарантом на суде, по поводу опеки над дочерью... он решил помочь моему сыну. Дал нам время.
- Это все он рассказал? Про обыск, препараты и... Тревора?
Эдвард кивает. Лицо его строгое, суровое даже. А вот взгляд – потерянный донельзя. И снова пробивается через корку гнева это глубокое отчаянье.
Так.
- Мы точно не знаем, что произошло, Эдвард. Только Тревор может рассказать.
Он так смотрит на меня после этих слов... снисходительно и горько. Слишком горько, недоверчиво. Невесело усмехается.
- Я прекрасно знаю, что он скажет. И ты тоже, Изза, не обманывай себя.
- Не правда. Ни ты, ни тем более я мысли читать не умеем, - уговариваю его, но Каллен делает такой вид, будто убеждаю я саму себя. – Что? Разве не так?
- Нет. Он будет выгораживать ее до последнего. Как он всегда и делал.
- Ты преувеличиваешь...
- Я преуменьшаю. И с этим пора заканчивать.
Мне кажется, Эдвард прекрасно знает, что собирается делать дальше. И убежден в каждом свое слове, каждом решении, которое вскоре воплотит в жизнь. И все же, злость его – явление непостоянное. С взрывным, холерическим характером Каллена ее приступ просто нужно пережить – нам всем нужно. И есть шанс, что он поступит здраво. Или хотя бы выслушает другую точку зрения.
Я сдерживаю себя. Не повышаю голос, не доказываю свою правоту. Но смотрю на Эдварда, не отпуская его взгляд, испытующе. И очень серьезно.
- Тебе нужно выслушать Фабиана, Falke. Обязательно.
- Мне нужно его оправдать, - качает головой, не давая мне и шанса. – Он гробит свое будущее с поразительной отвагой. А эта девочка не вспомнит о нем уже через месяц, если сядет за нее в тюрьму.
- Все не так.
- Я же говорю, ты слишком в нем уверена. Я тоже этим грешил. И демократия Террен... вот он, итог, пожалуйста! Не так радужно и чисто, правда?!
Он распаляется, глянув и на забор, и на бетонную стену, и на фонарики веранды с ничем не прикрытой яростью. Краснеет его кожа и едва заметно подрагивают обе ладони. Эдвард тормозит свои эмоции на полном их ходу, не дает себе вспыхнуть, призывая на помощь весь здравый разум. Не кричит. И я горжусь им – это дорогого стоит, нам нужна трезвость, чтобы выбраться из темноты этой ночи. И все же, взглянув на лесенку крыльца и доски пола, я рада, что мы вышли на улицу. Во-первых, холод сам по себе отрезвляет, а во-вторых, дети нас точно не услышат.
- Когда я выясню, кто его надоумил или принудил, кто посмел только... не знаю, Изза. Я не знаю, что будет. Ничего хорошего.
Я стараюсь не заострять внимание на слове «принудил». Это позже. Но словам Эдвард нельзя не поверить, он прав, он не бросает их на ветер. Им действительно не поздоровится, если Сибель или ее мать как-то к этому причастны. Это важно и влияет на жизнь Фабиана, на его свободу, выбор... но черт подери, не так, как то, что уже случилось. Помощь прежде всего нужна психике Тревора. Папа должен выслушать его... и не только о наркотиках. Лишь бы они смогли поговорить доверительно, боже.
- Эдвард, - выдыхаю его имя, сильнее приникнув к плечу. Глажу его руку, мягко придержав его пальцы в своей ладони. Уговариваю, убеждаю, прошу. – Тише. Подожди. Тише.
Я вздыхаю, успокаивая этим вздохом сама себя. Морщусь от света фонариков и чересчур белого снега, и прячусь в темной, жесткой материи пальто. Его запах помогает мне прийти в себя – сандала, свежести и знакомого геля для стирки.
- Ох, Изабелла!..
Он до белизны сжимает губы, зажмурившись на пару секунд. Медленно выдыхает из легких весь воздух. И вдыхает снова. Поднимает руку, привлекая меня к себе в полноценные объятья. Касается губами волос, закрывает глаза, вздыхает. И еще раз. И еще.
- Тревор доверяет тебе больше всех, - пользуюсь моментом, когда так очевидно меня слушает, бережно коснувшись его щеки. Эдвард и бровью не ведет. – Ты ведь его папа, кому он может открыться, как не тебе? Кому он так поверит? Но ему важно знать, что ты выслушаешь.
- Вера – такое растяжимое понятие.
- Посмотри на меня, Эдвард, пожалуйста.
Он нехотя, медленно открывает глаза.
- Прежде всего выслушай Тревора. Его версию. Может быть есть еще что-то, что он захочет сказать. Прошу, слышишь меня?
Сокол хмурится, что этой ночью добавляет его чертам не меньше пяти лет. Тревожно оглядывает мое лицо, старается понять, о чем я говорю.
- Ты что-то знаешь? Он тебе в чем-то признался?
- Фабиан хочет в чем-то признаться тебе. Это все, что я поняла.
И уклончиво, и осторожно, и полно. Я не отказываюсь от его прямого взгляда и Эдвард смотрит на меня еще пару секунд, будто проверяя искренность ответа. Мне больно и отвратительно лгать ему, но сегодня, уповаю, последний день этой лжи. Просто, чтобы завтра Фабиан со всем покончил разом.
- Белла, - баритон звучит крайне серьезно, а синева глаз пугающе мерцает. Вдоль моего позвоночника, едва ощутимо, проходит краткая дрожь. – Я приму многое, но не ложь. Только не о моих детях. Ты понимаешь?
- Вполне. Аккуратнее, пожалуйста, - закусываю губу, когда уж очень ощутимо касается моей талии. Немного выгибаюсь в его руках, неровно выдохнув. Эдвард поспешно убирает руку. Из его взгляда этот страшный блеск пропадает, остается только смущение. Баритон теперь звучит раскаянно.
- Извини.
Вроде бы он поверил. Вроде бы. Хорошо.
- Ну что ты.
С минуту, наверное, мы оба молчим. Летят вниз остроугольные, ледяные снежинки. Эдвард наблюдает за ними, как в последний раз. В чертах его бесконечная, безграничная тоска. И множество безответных вопросов.
- Смешно ли, Изза, но Террен говорила мне, клялась даже, что с детьми все в порядке. Казусы Гийома, периодические дурные сновидения, тайные свидания Фаба с моей кредиткой – не больше. Я был уверен, что я их не упускаю. Боги. Да я полжизни пропустил, если полиция окажется права!
- Не все можно предотвратить контролем, Эдвард. И не все можно предсказать.
- Это дети, Schönheit, - выделяя второе слово, хрипло произносит он. Хмурится больше прежнего. – Детей мы обязаны контролировать и направлять. Можно поиграть в доверие, сделать вид, что ослабили поводья, дать какую-то иллюзорную независимость... но Белла, это все не более, чем игра. Пока они не станут взрослыми людьми в полном смысле этого слова.
- Фабиан очень хороший. Он правильный, верный и чуткий. У него огромное сердце. Тебе нужно ему поверить.
- Как раз-таки «огромное» сердце и правильные установки первыми попадают под удар. Такие парни – самые доверчивые. И этим неприминут воспользоваться.
- Я не знаю, откровенен ли Тревор с матерью так, как с тобой. Я вижу это каждый день, когда вы вместе. Пожалуйста, я тебя очень прошу, не предавай его доверие. Если ты пойдешь войной на Сибель... Эдвард, не хмурься, не кричи только... если ты это сделаешь – будет очень сложно снова с ним заговорить.
Мужчина сдерживается из последних сил. И я тоже. Потому что хочу куда больше, куда громче и понятнее донести до Эдварда, что он рушит их с сыном хрупкое понимание. Фабиан боится до панической атаки причинить папе боль или зло. А Эдвард считает, что болью он Тревора излечит, предотвратит куда большую боль, остановит замкнутый круг. Он правда не понимает – или не хочет понимать – что Сибель значит для Фаба.
- С твоих слов поверишь, что в этой девочке – его душа, - мрачно заключает Falke.
Я невесело усмехаюсь. Фабиан точно такую же фразу мне и сказал, так и описал их отношения.
- Отдушина, - уточняю, погладив руки Эдварда в своих. – И ты понимаешь, что это такое.
- Я говорил тебе, что не хочу слышать, как ты ее защищаешь, - тихо, хмуро чеканит мужчина. – Это больше не игра в «Ромео и Джульетту», она тянет его на реальный срок. Она с матерью будет отвечать в этот раз. Не мой сын.
- Не факт, что она вообще обо всем этом знала.
- Я не верю этому ни секунды. Вот увидишь, она его еще и уговаривала. Шантажировала, не меньше.
- Почему ты так ее демонизируешь?..
- Она не овечка на заклании, Изза. Ты видела ее один раз, я знаю ее уже почти восемь месяцев. Не обманывайся скромным взглядом.
- Ты упрямо отказываешься верить, что они все еще дети, да? Сам же говорил, что нуждаются в направлении и защите, Эдвард.
Он жестко улыбается – не улыбка это вовсе, почти оскал. Предупреждающим огоньком переливаются глаза. Эдвард с особым чувством произносит следующую фразу.
- Слава богу, она не моя дочь – и никогда ей не станет. На этот раз все закончится.
Тихо. Тихо, тихо, тихо. Ничего.
Нам просто нужно отдохнуть. Очень нужно. Мне.
Я останавливаю сама себя, поругав мысленно, что поддалась на продолжение обсуждений. Не то, чтобы я не понимаю, какая реальная угроза нависла над Фабианом. Но я знаю, что он уже давным-давно роет себе могилу сам – мыслями, паникой и ужасом, запрятанным глубоко в душу. Если он не сможет открыться отцу, все закончится. И никакая Сибель, тюремная угроза или умные, мудрые родители ему не помогут. Он сам себя убьет.
- Ты учил меня, что сперва надо решить проблему, а только потом ее обсуждать. И делать выводы тоже надо позже. Сначала вы просто поговорите.
Эдвард вздергивает голову. Синие глаза так и пылают, но в уголках они влажные. Сам себя отвлекая, сдерживая, Эдвард потирает пояс моего пальто между пальцами. Методично, но быстро.
- Ты понимаешь, что это трата времени? Пока мы будем вести откровенные разговоры, сюда явится полиция.
- С утра еще будет время, - настаиваю я. Хотя не знаю, есть ли у меня хоть какое-то право, возможность так настаивать. – Он не спал две ночи, сам сказал мне. Его что-то очень тревожит. Это плохо кончится, если вы не поговорите.
- Черта с два это плохо кончится! Я не позволю.
- Я понимаю. Но ночью ты ничего не исправишь. А если не поспишь, то и утром – тоже. Физически. Вам обоим нужно отдохнуть. После всплеска адреналина всегда следует его спад.
- Ты же мой биолог, Изза, - цедит Каллен. Резко выдыхает и недоверчиво прищуривается. Впрочем, пропадает из его глаз этот сумасшедший блеск. - Считаешь, так легко уснешь?
Он спрашивает это риторически, еще немного зло. И все же чувствую, что Эдвард меня слушает. Играет здесь роль то, что на часах половина первого ночи, а может, насыщенный событиями вечер и вполне себе ощутимая усталость... или наша близость, полумрак, запах еловых лапок... не знаю. Не так много у Эдварда сил, чтобы воевать с Фабианом, Сибель, мной или самим собой сегодня. Тайм-аут.
- Не знаю. Но точно знаю, что хочу в постель. С тобой. Bitte.
В синих глазах Falke утихает гнев. По крайней мере, заметно сникает, смягчается. Сокол сострадательно, осторожно гладит пальцами мою щеку. Убирает с нее прядку волос, согревает кожу.
- Ты устала, Schönheit.
- Очень. Пожалуйста, давай сегодня просто пойдем спать...
Мужчина смотрит на меня проникновенно. И нежно, и доверительно, и как-то... смятенно. Этим вечером они с Фабианом просто друг друга зеркалят – если бы я не так устала, то удивилась бы. Две половины одного целого они с Эдвардом. От этого и все... от этого – и всё, что случилось.
- Ладно. Может быть, ты и права.
Я благодарно ему улыбаюсь, крепко обняв за шею. Целую и линию челюсти, и щеку, еще немного придержав рядом. А потом отпускаю, когда открывает нам дверь в дом. Снег и тиски мороза остаются по ту сторону от входа, а мы возвращаемся в прихожую. Здесь горит неяркими праздничными огоньками наша елка. И пахнет моим зеленым чаем.
Я ничего не трогаю – ни елки, ни чашки, ни вещей Гийомки на журнальном столике. Не верится, будто праздничный вечер у Калленов был сегодня. Возвращается пропавшая усталость. На мгновенье мне кажется, что даже до кровати не дойду, просто не сумею.
Сокол обвивает мою руку, некрепко пожав пальцы.
- Пойдем?
- Пойдем.
На лестницу я смотрю и решительно, и тревожно. Впрочем, чувствую спиной Эдварда, когда поднимаюсь. И знаю, что ни оступиться, ни упасть он мне не даст – это облегчает ситуацию.
- И зачем тебе такие высокие ступени?.. – шепотом возмущаюсь я, когда Эдвард пропускает меня в спальню. В комнате тепло, пахнет свежестью и нами. Приоткрыта дверь в ванную.
Не глядя на все события этой ночи, я Каллена немного, а веселю. Он вздыхает.
- Мне кажется, ты просто хочешь спать, Sonne.
- Тебе не кажется. Пойдешь в душ первым?
Эдвард с сомнением посматривает в мою сторону.
- А ты справишься без меня пару минут?
- Я справлялась без тебя полтора часа, - потягиваюсь, устало выдохнув. Но улыбаюсь ему, не даю поводов для беспокойства, нет их, если сравнивать с Фабианом. – Давай, Falke. Иди.
Он вздыхает, но не спорит со мной. Видит, что это не имеет смысла и лишь потратит наше время.
- Только аккуратно, Изза. Я быстро.
Он так и не закрывает дверь ванной, я хорошо слышу шум воды. А Эдвард, как и тогда, в Шарлоттенбурге, надеется контролировать происходящее в комнате.
Я сажусь на простыни постели и некоторое время попросту смотрю на них с излишним вниманием. А потом на снег, на океан, на лес. А потом – на комод с пижамой. Не могу заставить себя встать с постели, чтобы достать одежду для сна. Ощущаю себя пластилиновой, до невозможности, до ужаса уставшей. Она наваливается снежным комом, эта усталость, никуда от нее не спрятаться.
Эдвард возвращается в комнату через десять минут. Уже в домашней одежде, находу вытирая волосы синим полотенцем. И я нехотя плетусь в ванную.
- Тебе нужна помощь?
- Да. Согрей мне постель, пожалуйста.
Дверь тоже не запираю, не тревожу Эдварда понапрасну. Смотрю на свое отражение в зеркале с минуту, раздумывая, что делать. Понимаю, что сил на душ может попросту не хватить, но очень хочу смыть с себя этот день. И пару минут все же стою под горячими струями, заставив себя войти в душевую кабинку. Заворачиваюсь в махровое пурпурное полотенце, приникаю к стене ванной. Пижаму я из комода так и не достала.
Эдвард, выполняя мою просьбу, полулежит на кровати, когда я возвращаюсь обратно. Он снова кажется мне хмурым, задумчивым и чересчур тихим. И все же, при виде меня оттаивает. Пропадает эта скованность и мрак из его глаз. Эдвард дает себе ненадолго забыть о случившемся.
- Очередной протест, Schönheit? – вкрадчиво зовет его голос.
- Против комодов, - бормочу, недоуменно высматривая свою пижаму среди другой одежды. И лишь когда Эдвард подходит ближе и открывает для меня следующую полку, понимаю, что все это время искала свою пижаму в его белье. Черт.
- Давай-ка, - призывно зовет, выуживая на свет божий мою многострадальную одежду для сна. Бережно придерживает рукава сорочки, когда надеваю ее. Поправляет ткань на талии, чтобы не мешала. Мягко целует мой лоб. – Да, тебе правда пора в постель.
- И тебе...
- И мне, еще бы, - вздыхает, закрывая обе полки. Идет за мной следом до самой кровати, проследив, чтобы я легла первой. Снова вздыхает, уже не так устало. Забирается под одеяло, тут же притянув меня к себе. Будто бы я возражала.
- Ох, ну наконец-то...
Эдвард тихонько смеется. Обнимает меня крепче, тепло целуя лоб – много, много раз.
- Да уж, Sonne.
Я обвиваюсь вокруг него, к чертям послав и наши разговоры, и недомолвки, и даже упоминания Сибель и наркотиков. Не до них сейчас. Фабиан, наконец, спит в своей постели за эти долгие двое суток, Гийом, уткнувшись в одеяло, видит рождественские сны. И мой Эдвард здесь. Невозможный, отчаянный мой Сокол, с которым так невыносимо спорить и без которого так неуютно спать. Это моя победа, что мы оба сейчас в постели. И до утра никто и ничего делать не станет.
Мне кажется, Эдвард еще раздумывает, какой шаг будет верным. Стоит ли говорить с Фабианом сейчас, стоит ли звонить адвокатам, стоит ли... не знаю, как его мыслительный поток остановить. Я его просто физически чувствую.
- Я отказываюсь спать без тебя, - шепчу ему, многозначительно закинув ногу на бедро и прижавшись всем телом. Отвлекаю. – Утра вечера мудренее.
Одеяло прохладное, как и простыни, как и наши наволочки. А Эдвард до безумия теплый, я не перестаю удивляться.
- Я это уже запомнил, - признается мне, неявно усмехнувшись. – Я тут, солнышко. Я всегда тут, как бы там не было. Natta. Засыпай.
Ну вот и хорошо. Поверю, что хорошо, и мы обошлись малой кровью. До утра.
- Natta, Falke.

* * *


Огни рождественской елки переливаются мягким желтым светом. За окном тихая ночь уже наступившего праздника, а в гостиной потрясающе пахнет глинтвейном, еловыми лапками и... нами. Это такой живой, простой, едва уловимый аромат... дома. Я тронуто смотрю на эту маленькую идиллию, только нашу сегодня, никак не решаясь полноценно в нее окунуться. Так и стою у арки гостиной, приникнув к деревянным перилам лестницы.
Эдвард выходит из кухни и очаровательно мне улыбается. В его бархатном, теплом тоне самое настоящее веселье – такое светлое и искреннее, что нельзя не прочувствовать.
- Кто это там прячется, Schönheit?
Сокол в принципе почти что светится. Мы переодеваемся в пижамы, как в старом праздничном фильме. Он колдует на кухне, включив негромкую рождественскую музыку. И призывно машет мне, принося в комнату две чашки-сапожка.
- Проходи, Liebe. Или глинтвейн тоже будем пить на лестнице?
Я смеюсь, оставляя место простого наблюдателя. Эдвард так привлекательно смотрится на фоне заснеженных окон и неярких гирлянд. Атмосфера просто волшебная: эта музыка, полумрак, потрясающий аромат глинтвейна... нет, на лестнице – не вариант. Не сегодня. Я хочу у нашей елки.
- Ну вот! – победно восклицает мужчина, когда я все-таки захожу в гостиную. – Эх, ласточки, так и норовят упорхнуть!
Он притягивает к себе, бережно, но крепко обнимая. Целомудренно целует мои губы. Посмеивается, когда отвечаю ему.
- Не дождешься, Falke.
Я обвиваю за талию, касаюсь шеи, привстаю на цыпочки. И следующий поцелуй уже не такой невинный.
- Вот она, моя девочка! - гордо парирует Сокол, смешливо вздернув подбородок. На его щеках эти очаровательные ямочки, искрятся радостью синие глаза, чуть подрагивают от смеха ресницы. И нет ни горечи, ни боли, ни сомнений. Ничего сегодня нет. Это наше первое Рождество вместе!
- Я думала, празднество окончено...
- Ты что, Изза! Да оно только начинается!
Мне нравится такое его настроение. До безумия, до дрожи просто нравится. Эдвард умеет заражать своей энергией, оптимизмом и улыбкой. Я чувствую его каждой клеточкой, я понимаю его настрой до последней ноты, я... я просто не знаю, как это все описать. Какое-то ненормальное, безудержное, парящее счастье. Просто от того, где мы сейчас. И что мы вместе.
- Пойдем к елке, - прошу его, пожав ладонь в своей.
Эдвард усмехается.
- Кому-то натерпится получить подарки?
- Кому-то не терпится оценить глинтвейн, - смеюсь в ответ, уже не просительно, а вполне очевидно увлекая его к нашему рождественскому дереву. Хорошо, что он нашел такое большое. Эта елка – предел моих детских мечтаний о праздничном вечере. Еще одно сбывшееся по воле Эдварда желание. Я сбилась со счета.
- Это – не глинтвейн, - серьезно заявляет мистер Каллен, оглянувшись на две чашки-сапожка, ожидающие на журнальном столике. Витиевато кружится над ними пар, приметнее становится пряный запах. Это те самые кружки, что мы забрали с портлендской ярмарки, отказавшись от залога. Вот и нашлось им применение.
- А что?
- Зелье, - его синий взгляд задорно блестит, не оставляя внутри ничего, кроме теплой, яркой радости, как у ребенка, ей богу. – Попробуешь – и никогда больше со мной не расстанешься.
- Думаешь, мне еще нужно приворотное зелье, Эдвард?
- Не помешает.
- Ты как дитя, Эдвард, - я ласково ерошу его волосы, крепче прижав к себе. Целую те самые ямочки на щеках, которыми не могу сегодня налюбоваться.
Он расцветает, мой Сокол. Так и лучится счастьем.
- Мальчишка, - согласно фыркает, утягивая меня к елке. Пол возле нее сегодня не пустует, там заботливо расстелен плед с нашей постели, а диванные подушки в произвольном порядке брошены на его поверхность.
Эдвард без какого-либо предупреждения обвивает мою талию, притянув совсем близко к себе. А в следующую секунду, хохоча, опрокидывает нас обоих на эти светлые подушки, прямо в их гущу. Не успеваю испугаться, а все равно вскрикиваю. Через мгновенье уже уворачиваюсь от его рук, когда меня щекочет.
- Ты что, Эдвард!
- А ну-ка, Schönheit, - веселится, отыскивая меня среди подушек, - кто это от меня сбегает? Кто боится щекотки?
- Falke-e-e, - протяжно, уже с трудом дыша, прошу я. Как могу уворачиваюсь от его пальцев, задыхаясь. – Останешься без подарков! Их будет некому дарить!
- Да, что ты говоришь? – хохочет, притягивая меня ближе. Всегда безошибочно предугадывая, куда дернусь, отыскивает, достает, забирает обратно себе. Эдвард, как король из сказок, всегда получает то, что хочет. А хочет он меня.
И все же, король милостив. Обнимает меня, уже без щекотки, ласково прижав к груди. Гладит волосы, путается пальцами в прядях, целует лоб у их линии. В уголках глаз чувствую слезы, но добрые, от смеха. Эдвард очень нежно смотрит на меня из-под длинных, черных ресниц, бережно вытирая эту влагу. Любовь в нем так и мерцает – как огоньки гирлянды.
- Ich Liebe dich, Schatz.
- Я – больше, - выдыхаю, с удовольствием приникнув к его плечу. Успокаиваюсь, с удобством устроившись на подушках. Эдвард дает нам сполна прочувствовать атмосферу, никуда не торопит. Внезапное громкое веселье сменяется счастливой, пронзительной тишиной. Рождественской.
- Зелье остывает, - заговорщицки шепчет мне на ухо Сокол через какое-то время. Выбирается из объятий, резво поднявшись на ноги. На нем красные клетчатые штаны с забавными разноцветными шнурками и бордовая кофта с зелеными полосками. Само воплощение рождественского эльфа, а не Эдвард. Я его еще таким не видела.
- Не пролей только, - улыбаюсь, когда несет к нам два собственноручно приготовленных напитка.
- Еще чего!
Он дает мне подержать кружки, пока садится рядом, на прежнее место. Поднимает руку, когда обнимаю его, полулежа устроившись на подушках. Идеально.
Я с интересом пробую глинтвейн.
- Очень вкусно.
- Конечно. Это же я готовил.
- Эдвард! – смеюсь, игриво хлопнув его по руке. Сокол целует мои волосы, усмехнувшись в ответ. Обещает не быть слишком гордым. Я шучу, что уже не получится. Эдвард согласен – у него ведь есть я.
- Зелье приворотное или это ты такой обольститель, Эдвард?
- Одно другого не исключает, - мудро произносит он.
Глинтвейн и правда хорош. Он на виноградном соке, как мы уже привыкли, но пряности здесь немного другие, чем были в Берлине. Я точно чувствую гвоздику и корицу, немного – апельсин, но без цитрусов нам в принципе никуда, а еще... сахар? Кажется, тростников, не белый. И что-то еще из специй.
Пустые чашки на кухню относит Эдвард. И глубоким, воодушевленным тоном объявляет сразу, как возвращается.
- Теперь – подарки.
Я чувствую себя ребенком, когда он так говорит. Это приятное чувство какого-то дикого, искреннего нетерпения. И ожидания. И радости. И смеха. И любви. Любовь я сегодня чувствую в каждой его улыбке.
Мы садимся друг напротив друга рядом с рождественским деревом. И я, и Эдвард еще утром оставили разноцветные коробки под елью. Я рада, что мы играем по немецким правилам, вскрывая подарки сегодняшним вечером. И что упаковали их, придав атмосфере больший колорит. Это не сухие поздравления в духе «возьми и забудем», это – настоящий праздник. Я бесконечно ценю такие моменты.
- Что будешь открывать первым? – выжидательно наблюдая за мной, зовет Эдвард. Мне нравится это мальчишеское выражение на его лице, этот непрекращающийся запал оптимизма. Побольше бы нам таких моментов.
Подумав, забираю себе самую большую коробку с зеленым бантиком. Falke довольно щурится.
Я аккуратно распускаю ленту, придержав ее края. А вот упаковочную бумагу разрываю быстро и весело, не заботясь об осторожности. Внутри – лист крафтовой бумаги, что прикрывает содержимое. Я не оставляю времени на догадки, сразу его снимаю.
Темно-синий комплект белья с кротким ореолом цветочных кружев и длинным, узким вырезом на груди. Напоминает боди, но лишь формально соответствует его описанию. Красивый, изысканный ворот маскирует черную застежку у основания шеи. И чашечки лифа почти прозрачные, их держат лишь кружева. Безумно красиво.
Поднимаю на Эдварда глаза. Он терпеливо ждет хоть какой-то моей реакции.
- Ты что это?..
- Я помню, что должен тебе комбинацию, Schönheit, - мягко улыбается, еще толком не понимая, нравится мне или нет, не слишком ли это. – Что скажешь?
- Ты очень плохой мальчик, Эдвард.
Он удивленно смеется, вряд ли ожидая от меня такой ремарки. Касается пальцами моей ладони, которой глажу кружева комплекта.
- И все же?..
- Он очень красивый. Сексуально-красивый. Тебе тоже понравится.
Его синяя радужка воодушевляющим образом темнеет. Не такая уже и беззаботная у Эдварда улыбка, в чем-то – почти оскал.
- Я буду очень, очень ждать, Белла.
- Спасибо! Но подождать придется, - смеюсь, потянувшись ему навстречу и быстро, но глубоко поцеловав. – Это подарок мне или тебе, в конце концов?
- Мне, - совсем не раскаиваясь, довольно отзывается Эдвард. Его невозможное, невероятное просто очарование – мой наркотик. Хоть прямо сейчас комплект и надевай.
- Ладно уж, мистер Каллен. Полезайте и вы под елку.
Эдвард смеется, шутливо отдает мне честь – «слушаюсь, мэм!». А потом, никак не скрывая своего энтузиазма, потрошит упаковочную бумагу своей коробки с искренним запалом. И удивленно замедляется, почувствовав пальцами холод жидкокристаллического экрана на дне коробки.
- Я знаю, ты не очень любишь фотографии, - поспешно поясняю, не заставляя его спрашивать, - но эти можно видеть только когда захочешь. Достаточно просто коснуться экрана.
Эдвард бережно достает свой подарок из упаковки, рассматривая его со всех сторон. Квадратная рамка для фото, электронная, занимает площадь с лист бумаги. И на нее уже загружены несколько фотографий.
- Schönheit, - тронуто вздыхает он, когда показываю, как ее включить. На тоненьком экране появляется наша самая первая фотография, там, у дворца Шарлоттенбурга. Ее снимал случайный прохожий, но мы вышли отлично. Вот Эдвард убирает мои волосы со своего лица, когда дует ветер, вот смеется, обнимая меня за талию. Мы тут такие живые, настоящие и... влюбленные. Мне она особенно приглянулась.
- Там есть еще, - улыбаюсь, тронув кнопку-невидимку снова. На экране теперь наш домик на Мюггельзе. Наше селфи из Стамбула. Памятная фотография с благотворительного бала «Порше» и еще одна, с рождественского празднества. Фото Фабиана и Гийома в Берлине, в океанариуме. И наше общее, еще и с Элис, когда обедали все вместе после ночных приключений Тревора.
- Ох, Liebe, - Эдвард вздыхает, очень искренне и тронуто заглянув мне в глаза. Пожимает в своей мою руку, которой переключала фото. – Спасибо тебе. Я люблю фотографии. С твоим появлением я их люблю.
- Я рада, если это так.
Тоже пожимаю его ладонь. Моя куда меньше, но Эдвард всегда так бережно, тепло ее держит. Он так держит и меня, когда обнимает. Он так всегда поступает со мной. И я не знаю, правда не знаю, как можно любить кого-то больше, чем его. Чувствовать к кому-то большую нежность и благодарность – светящуюся в самой темной ночи ярче, чем тысячи звезд. Уж точно.
Эдвард сам подает мне следующую коробочку. Она совсем небольшая, вмещает один лишь белый конвертик. Внутри него – подарочная карта на 300 евро. В «Старбакс».
- Эдвард! – весело восклицаю я.
- Мне стоит перечислить что-то в их благотворительный фонд, - улыбается он, пригладив мои волосы. Касается указательным пальцем щеки, тонкую линию прочертив до подбородка. – За то, что встретил там тебя.
- Это был драйв-форум.
- Это была случайность. А вот «Старбакс» – наше с тобой место силы, - смеется, поцеловав мой лоб. – Пей кофе, Schönheit. Пей кофе и всегда помни обо мне.
- Как будто это возможно.
Очередь Эдварда. Он достает из-под еловых лапок, аккуратно высвободив его, большой серебристый конверт. Проводит подушечками пальцев по слову «Эдвард», которым подписала его подарок. Улыбается краешками губ.
- Если это сертификат в «Икею», малыш, я потрачу его на мясные шарики и сине-желтые сумки.
- Тогда в следующий раз подарю его. Или уже сразу в «Hausen», купишь еще кружек – а то у нас их мало.
- Будет тебе, Изза, - смешливо фыркает он, все-таки вскрывая свой конверт. С интересом, который сложно сыграть, рассматривает плотный лист белой бумаги. Печать на ней цветная, шрифт кофейно-коричневый, с темной обводкой. И золотое тиснение на немецкой надписи «приглашение».
- Речь идет о кофе, - внимательно прочитав небольшой текст, частично на английском, частично – на немецком, подводит итог Эдвард. – Теперь расшифруй мне основную мысль, пожалуйста. Что такое каппинг?..
- Кофейный каппинг, - поясняю, наблюдая за вопросом на лице мужчины. Кажется, мы впервые коснулись темы, где я знаю чуть больше, чем он. – Множество разного кофе, черного, как ты любишь, с пояснениями о вкусе и регионе, методе его обработки, степени обжарки. Кофейная дегустация, Эдвард. Five Elephant – лучшая спешелти-кофейня Берлина, может быть ты слышал про нее. А в Штутгарде говорил мне, что хотел бы больше узнать про все это.
- Ты точная кофейная королева, Sonne, - он гладит мое плечо, коснувшись и прядей, - теперь я буду не просто пить кофе, а пить с пониманием. Но без тебя я туда не пойду.
- Пригласительный на двоих.
- Вот это уже дельно, - улыбается, - спасибо тебе.
- Не совсем понимаю, нравится тебе или это вежливость, Эдвард.
- Я не представляю, что это за мероприятие, давай назовем это так, - мило пожимает плечами он. – Но я иду туда с тобой, там будет много черного кофе и меня еще и просветят касательно него. Мне очень нравится.
- Ловлю тебя на слове.
- Или на кофе. Kaffee. Ну ладно, это было просто.
- Ich liebe Kaffee.
Он улыбается, когда я старательно произношу эту фразу. Целует мои волосы.
- Ich liebe dich. Danke, Schönheit.
Снова мой черед. Третья коробка – самая тяжелая. И подозрительно звенит, когда ставлю ее на пол.
- Осторожно, Белл, - как бы между прочим предупреждает Эдвард, когда поднимаю на него взгляд.
Ладно. Я разрываю бумагу, снимаю крышку, убираю лист картона. Внутри – четыре белоснежных крупных чашки. Та самая коллекция «Эмоции», которую я показала Эдварду на сайте компании лишь один раз. И которую раскупили почти сразу, потому что серия была лимитированная, в честь юбилея бренда. С ума сойти.
- Я тебя вообще не знаю, - бормочу, изумленно касаясь каждой чашки. – Как ты?.. Это же невозможно!
- Ну, мы же маньяки по части кружек, - подкалывает он. Хотя, если учесть все наши посудно-кружечные похождения, на шутку это не похоже. Соберем коллекцию.
Особенность чашек в том, что прямо из керамики, на стенках, вылеплены потрясающие по достоверности человеческие эмоции. Радость, злость, счастье и влюбленность. Берусь за удобные плотные ручки, рассмотрев каждую поближе. Эдвард, мне кажется, не ожидал, что буду так радоваться посуде.
- Как ты их нашел?..
- Ты сама мне показывала.
- Один раз и на экране мобильного. Ты даже сайт не запомнил бы.
- Как видишь, на память пока не жалуюсь, - Эдвард хитро улыбается, повернув ко мне лицом одну из чашек. – Влюбленность. Мне больше всех нравится.
- А мне – счастье, - вздыхаю, очень нежно, очень счастливо на Эдварда посмотрев. – Спасибо тебе.
- Не за что, любимая.
Эдвард всегда выглядит так одухотворенно, когда мне нравятся его подарки. Или когда говорю по-немецки. Или когда мы наедине и ничто, совершенно ничто идиллическое наше настроение разрушить не может. Я замечаю за собой, что мне нравится его радовать. Такое простое, а такое впечатляющее чувство – радость. Хорошо, что у нас есть теперь такая чашка.
- Доставай-ка следующую, Schönheit.
- А разве не твоя очередь?
- Не люблю правила, мы ведь не в Берлине, - фыркает Эдвард. Смеется.
И я смеюсь тоже. Вытягиваю из-под елки еще одну коробку, на сей раз золотистую, с красным бантом. Она выгодно выделяется на фоне всех других, дополняя переливы огоньков елочной гирлянды. Ничего стеклянного внутри нет. Эдвард усмехается, когда я проверяю. А потом вдруг смотрит на меня очень тепло и доверительно. Смягчаются огоньки веселья в его глазах, они теперь неярко блестят.
Удивленная такой метаморфозой, не тяну время. Открываю коробку, легко разорвав упаковку вдоль ее шва. Внутри увесистый, разноцветный журнал. Да это же «Bloom Eatery»! Печатная версия. Сразу несколько выпусков или подшивка?.. Не могу сразу разобрать. Касаюсь лакированной страницы пальцами, очерчиваю контур нашего логотипа. У меня уже даже нет сил удивляться, Эдвард сам себя лихо опережает с каждым разом. Нет ему равных.
- Это печатный экземпляр, - сама себе объясняю я.
- Открой оглавление, Белла.
Я переворачиваю страницу. Письмо редактора, завлекающее введение, фотографии, перечисление авторов и их прав... и само оглавление. Под темно-зелеными, крупными буквами разбиты по страницам все статьи выпуска. Все мои статьи. Все, что я когда-либо для журнала писала. Даже самые ранние, первые, тестовые работы – и они здесь. За шестнадцать месяцев.
Потрясенно выдыхаю, в самом конце заметив ту статью – о новомодном бистро с молекулярной кухней в Митте – что послала Эммету перед самым отъездом в Мэн. И цикл о Штутгарде, отправленный неделей раньше. Он их все нашел.
Не знаю, что говорить. Просто оборачиваюсь на Эдварда, наблюдающего за мной и мягко, и как-то тревожно. Не могу подобрать правильных слов.
Мне кажется, он понимает. Поэтому говорит сам.
- Я хочу, чтобы ты знала, что я уважаю твой выбор профессии, Schönheit, - немного взволнованно объясняет, сам взглянув на журнал. - Раз и навсегда: то, что ты решила, то для тебя и лучше. Копирайтинг, обзоры, журналистика, блог – что угодно. Здесь все, что ты писала для журнала, твой редактор лично прошелся по списку и проверил. Я прочел половину, скажу честно, но я обязательно прочту все. И я очень, очень горжусь той работой, что ты проделала. Я горжусь тобой. Я считаю, у тебя должен быть полноценный, напечатанный экземпляр – даже с учетом нашего века высоких технологий. По крайней мере, я смогу заглянуть в гастрономический путеводитель, когда буду думать, куда позвать тебя на ужин. Или на кофе. На десерт. На Октборефест?.. Да тут на все случаи жизни есть вариант! Я прошу прощения, что не сделал этого раньше. И прошу прощения за все, что о твоей работе говорил. Этого не повторится, я обещаю. Я обещаю, Schönheit...
Эдвард продолжает, продолжает и продолжает... я молчу и он, словно бы всего прежнего недостаточно, рассказывает дальше. Полноценно раскрывает мне свое отношение к журналу и статьям. Я ведь так и не пошла на то собеседование в Центр морских исследований, отменила его и мне кажется, его это разозлило, укололо даже. Но мы пошли дальше, вроде как забыли... А сейчас Эдвард извиняется за то, что было, пытается угадать то, что будет... и не перестает смотреть на меня, глаза в глаза, когда представляет свой подарок. Не подарок даже, не журнал, о нет. Это гораздо большее. Это его принятие. Моих занятий, увлечений, работы... меня. Это принятие меня. А я так боялась, что мы никогда к этому не придем! Как же хорошо, что я ошибалась.
- Эдвард, - негромко говорю, привлекая его внимание. И останавливаю этот отчет.
Медленно, давая сполна рассмотреть каждое из своих движений, глажу его щеку, изгиб у челюсти, шею, плечи. Обнимаю, прижимаю к себе и долго, долго не отпускаю. Не хочу.
- Спасибо тебе, - пронято, тихо говорю, едва не плача. Но это приятные слезы, тронутые. - Ты не представляешь, что это для меня значит. И как я на самом деле тебе благодарна. Я люблю тебя.
Он вздыхает, отвечая на мои объятия. Не заставляет на себя смотреть, дает переждать это откровение и порыв щемящей нежности, но я сама хочу. Не отказываюсь от его взгляда, принимаю его, показываю свои слезы... и облегченно выдыхаю, когда целует меня. Много, много раз – медленно, нежно, без толики похоти. Как самую большую свою драгоценность.
- Счастлив тот, кто нашел свою душу, - шепчет мне на ухо, поцеловав у виска, - ты – моя душа, Белла.
- Я еще рассмотрю его подробнее... и прочитаю.
- Почитаешь мне вслух, - предлагает Falke, убрав волосы с моего лица.
- Обязательно, - обещаю я.
Вздохнув, достаю из-под елки последнюю коробочку для него, совсем крошечную. Смаргиваю, прогоняю слезы. Эдвард пронято за мной наблюдает.
- Я знаю, это немного странный подарок и он совсем маленький... но я не смогла пройти мимо.
Он открывает коробку, осторожно вытряхнув на ладонь ее содержимое. Смотрит на крохотную деревянную руну как на восьмое чудо света. Оглядывается на меня и глаза его, мои, такие невероятные, мерцают потаенными огнями. Эдвард улыбается как-то особенно сейчас. Недоверчиво и потрясенно. Делает глубокий вдох.
- У нее вроде бы хорошее значение, - начинаю переживать я, наблюдая за его реакцией, - я читала, там...
Эдвард медленно качает головой, сводя на нет все мои объяснения, нивелируя эту тревогу.
- Ты будешь смеяться, Schönheit.
В мою ладонь, некрепко придержав запястье, кладет свой заключительный подарок. Точно такую же руну – линия в линию, цвет в цвет. Хагалас.
- Да ты что...
- Я тоже не смог пройти мимо, - обезоруживающе улыбается Сокол, вздохнув. Потирает пальцами края собственного амулета. – Хагалас. Восстановление утраченного равновесия.
- Это же поразительно.
- Любовь, стало быть. Благое знамение.
Я кажусь себе более потрясенной, чем Эдвард. Он постепенно становится таким спокойным и счастливым. Словно бы четко теперь что-то понимает, словно нашел ответ на вопрос, который годами себе задавал.
- В Штутгарде, возле нашего дома, там лавка...
- Она самая, - улыбается моему неверию, согласно кивнув. – И руны на витрине. Я сразу подумал о нас, когда увидел ее.
- Я сначала искала ту, что ассоциируется у меня с тобой. А потом прочла об этой... только мы и можем друг друга уравновесить, Эдвард. Только нам под силу это равновесие вернуть.
- Значит, нам суждено быть вместе, - вдохновленно, радостно резюмирует Эдвард. Переплетает наши руки. – И в это Рождество, и во все, во ВСЕ следующие...
- С Рождеством, geliebt!
- С Рождеством, Schatz, – громко, победно произносит Сокол. - С Рождеством!

- - - - - - - - - - - - - - -

Просыпаюсь в абсолютной прострации. Не понимаю даже, что проснулась, просто в один момент пропадают огоньки ели, гостиная и аромат специй для глинтвейна. Я не чувствую больше прикосновений Эдварда, хотя все вокруг неуловимо о нем напоминает. Только темнота сгущается над постелью, шуршат простыни. И одеяло, что так крепко к себе прижимаю. Дрожу, кутаюсь в него, хотя мне жарко. Наволочка подушки немного влажная. Где-то вдалеке слышен негромкий шелест воды. Из-под порога ванной виднеется тонкая полоска света.
А где же наше Рождество?.. И эта елка, подарки?.. Где Falke, что только что меня целовал? Несколько раз моргаю, нахмурившись, стараясь разделить сон и явь на две равные половины. Получается далеко не сразу – хоть и спала, бодрости я не чувствую. Скорее всю ту же, лишь немного приглушенную, вязкую усталость. Черт.
Уже утро. Восемь часов и пятнадцать минут – электронные часы на комоде отсвечивают ненавязчивым бежевым цветом. Снегопад закончился, сугробы – все, что разделяет линию неба и земли, они формируют ребристый горизонт. Тьма безбрежная, густая, душная. Ни леса, ни океана, ни звезд.
Я поворачиваюсь на бок, обняв подушку обеими руками. Место Эдварда пустует, но простыни еще теплые – он только встал. И снова в душе. И мобильный его, позабытый на прикроватной тумбе, непрерывно вибрирует. Вот что меня разбудило.
Ярко горит экран айфона, подсвечивая номер, но я его не знаю. Вода в ванной мерно течет по плитке душевой. Не стану отвечать.
Я закрываю глаза, с головой накрывшись одеялом. Пытаюсь успокоиться, выровнять дыхание, что слишком частое. Чувствую глухое сердцебиение и сухость губ. Отличное начало дня, ничего не скажешь. Скидываю одеяло обратно, выбираюсь из-под него. Слишком жарко, это уже невозможно. Нет здесь ни толики того приятного, расслабленного настроения, что видела во сне-воспоминании. На миг мне кажется – и это жуткое чувство – будто его больше и не будет. Тревор, Кэтрин, прошлое Эдварда... все наваливается как снежный ком. Пугающе мерцают блики от телефона на оконном стекле.
Вибрация прекращается. Экран затухает.
Пару минут спустя смолкает и плеск воды. А еще через минут пять Эдвард тихонько возвращается в комнату. Он уже в домашней одежде, на выбритом лице блестят пару капелек воды, волосы влажные, усталости в синем взгляде нет. Скорее напряжение, какая-то нездоровая активность, блуждающие огоньки. И черты такие скованные, мрачные, лишь наполовину освещенные светом ванной. Правда, выражение лица мужчины чуть смягчается, когда он видит меня.
- Проснулась, Liebe? Morgen.
Невесело усмехаюсь тьме за окном. Эта зима хоть когда-нибудь кончится?
- Так и не скажешь, что Morgen...
Он слабо улыбается уголками губ, присаживаясь на край постели рядом со мной. Наклоняется, целует мою щеку, потеревшись о кожу носом.
- Поспишь еще?
Эдвард не пахнет собой, только лишь гелем для душа – такой резкий аромат выжигает его запах. Кожа у Falke холодная. Баритон еще хриплый после сна, но в нем уже слышны стальные нотки.
- Не думаю. Ты давно проснулся?
- Не так уж, - уклончиво отвечает. – Еще много дел, пока дети спят.
- Твой мобильный звонил.
Он озабоченно оглядывается на тумбу.
- Когда?..
- Пока ты был в душе. Я не отвечала, нет. И я не знаю, кто это, - не заставляя его озвучивать еще пару вопросов, сообщаю все и сразу. Сажусь на постели и прежде чем Эдвард успевает снова встать с нее снова, некрепко обнимаю его. Мужчина мягко гладит мою спину, не отстраняя так скоро. Целует волосы.
- Все будет хорошо.
- Мы сделаем так, чтобы было, - твердо обещает. – Это точно.
Он не настаивает, я сама его отпускаю. Эдвард убирает пару прядок волос с моего лица, состроив гримаску улыбки. Но глаза его не улыбаются. И я начинаю переживать с новой силой – и за Фаба, и за него. Сегодня это должно закончиться.
- Приготовлю завтрак, - решаю я, когда Эдвард забирает телефон с тумбы. Сажусь на постели, потянувшись. – Гийом хотел панкейки, ты не против?
- Нет, Изза, - механически отзывается он. Хмуро набирает сообщение. – Это Тимотей. Я буду в кабинете.
Чуть подрагивает тень от светильника. Идеальная тишина прерывается только нашим дыханием.
- Как скажешь.
Эдвард выходит из комнаты – неслышно закрывает дверь. В ванной так и горит свет. Я поднимаю одеяло с пола, небрежно бросив его на постель.
Начинается новое утро. Morgen.

Продолжение

Источник: http://The Falcon and the Swallow. Глава 20. Часть 1.2
Категория: Фанфики по Сумеречной саге "Все люди" | Добавил: AlshBetta (30.05.2023) | Автор: Alshbetta
Просмотров: 514 | Комментарии: 8 | Рейтинг: 5.0/4
Всего комментариев: 8
0
7   [Материал]
  Этот сон, как оправдание того, что она до сих пор остаётся в этой токсичной атмосфере. Её жизнь должна и может быть такой, как во сне, но ей приходится решать чужие проблемы, гасить чужие всплески гнева и распутывать чужие грязные секреты. Стоит ли любовь и сострадание этих эмоциональных качелей, каждый решает для себя сам. У каждой пары своя история и заканчиваются они совершенно по разному. Иногда, мелодрамой, иногда комедией, а бывает, и трагедией. Спасибо за главу)

0
8   [Материал]
  Не без этого, ведь наше подсознательное поднимает голову именно во снах.
А погрязла Изза глубоко.
Спасибо большое!

1
5   [Материал]
  Спасибо за новые главы. Очень красиво и эмоционально описана встреча Рождества.Они очень внимательны и нежны друг к другу.И на одной волне,значит ощущения и чувства схожие. Только бы Фабиан  рассказал все сам,папа поможет ему справиться,чтоб Белла не была между двух огней lovi06032  lovi06032  lovi06032  lovi06032  lovi06032  lovi06032  lovi06032

0
6   [Материал]
  У них получилось - на данный момент - создать ту семью, о которой оба мечтали. Может быть, дальше - больше? 
Спасибо!

1
3   [Материал]
  Такой нежный, успокаивающий сон... Пусть он даст сил Белле удержать Эдварда от крайности, примирить с сыном.

0
4   [Материал]
  Они как минимум все на это настроены :) Чтобы сон стал правдой снова  fund02016

1
1   [Материал]
  Спасибо за продолжение! lovi06032 Начался новый день... надеюсь, что он принесет им хоть немного облегчения или добавит напряжения, если Фабиан поговорит с отцом  cray Верю, что сон Беллы сбудется и они смогут вернуть радость и непринужденность в свое общение  hang1

0
2   [Материал]
  Ее сон - это воспоминание. Как напоминание о том, что хорошее было. И если пережить эти моменты, оно вернется.
Спасибо!

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]