Kapitel 21. Steglitz-Zehlendor
Teil 2. Erlösung
Teil 2. Erlösung
Steglitz-Zehlendorf (Штеглиц-Целендорф) — шестой административный округ Берлина, образованный в 2001 году путём слияния округов Штеглиц и Целендорф. Район располагается в юго-западной части Берлина, населяет его 310 000 жителей, в основном - высшего класса. Наравне с Шарлоттенбургом является местом притяжения обеспеченных берлинцев. Невдалеке расположена живописная местность Ванзее и Потсдам.
Erlösung - искупление
Эдвард тяжело опускается на диван гостиной. Сперва обходит его, примерившись к самому краю, а потом садится. Задумчиво оглаживает пальцами подлокотник. Взгляд у него собранный, напряженный, а вот поза на удивление расслабленная. Словно бы держать себя в узде Falke больше не по силам.
Я подхожу к нему со спины, но Эдвард слышит. Не удивляется, когда касаюсь его плеч, сначала мягко их погладив. А потом легко массирую мышцы, прижав к коже его темную кофту. Он так и не переоделся, вернувшись. Не стал подниматься наверх.
- Ты не перестаешь удивлять меня, Эдвард.
- Я сам себя удивляю, Sonne, - бормочет, устало прикрыв глаза. Чуть ведет плечами под моими пальцами, тихонько стонет в такт движению. – Ох черт...
- Как ты решился привезти ее?
- Если я начну анализировать, то увезу обратно, - шипит Эдвард. Откидывает голову назад, касается затылком моей талии. – Можешь еще немного? Да, вот так.
Я продолжаю массаж, не заставляя его просить дольше. Плюс массажа в том, что он, как минимум, Эдварда расслабляет. За эти дни напряжение хватило нам всем, пора уже уходить от него. К тому же, расслабленный Эдвард куда охотнее говорит.
- Тревор сказал, ты поехал к Кэтрин.
- Я сначала завез Гийома. А потом уже... давай не будем больше называть ее имя.
- Она призналась тебе?
- Отрицала до последнего, дрянь, - мрачнеет, наполняясь гневом, его лицо. Тон звучит по-настоящему жестко. - Я уже жалею, что не закончил все это прямо там.
- Это правильно. Она ответит по всей строгости закона, как полагается.
Я массирую его плечи повыше, там, где начинаются мышцы шеи, и Эдвард морщится под моими руками.
- Она надеется, что я – тоже.
- В каком смысле?..
- Собирается подать встречный иск за Кензи. Срок давности еще не истек.
- Но это не было совращением, она же сама...
Falke касается моей ладони, мягко погладив запястье. Вздыхает.
- Не стоит, Белла. Я сообщу адвокату завтра, будем просто иметь это ввиду. Ей-то терять нечего.
- А тебе?.. – с сомнением зову я. Перспектива, пусть и туманная, потерять Эдварда больно отбивается в груди. Он не станет крайним в этом чертовом деле. Она не посмеет.
- А мне важно, чтобы она получила приговор за Тревора, - выдыхает Каллен. Целует мои пальцы, когда сжимаю его плечо. – Тише, Sonne. Все будет в порядке.
- У тебя ведь хороший адвокат?..
- Лучший в Портленде. Не о чем переживать.
Он слишком быстро это говорит. А когда Эдвард говорит быстро, значит, что что-то может пойти не по плану, он не до конца уверен. Скорее меня хочет успокоить. Прежде всего теперь Эдвард всегда хочет успокоить меня. Мы это уже проходили.
Я наклоняюсь к нему ближе, приникаю к плечам. Бережно, тепло целую его щеку. И у челюсти. И губы, когда поворачивается ко мне. Нежно на поцелуй отвечает, придержав рядом.
- Правда, Schönheit, - уговаривает, как маленькую. - Ну что ты.
- Я планирую выйти замуж и встречать ужином в семь вечера, Эдвард. А не посещать тебя раз в неделю в окружной тюрьме. Запомни, пожалуйста.
Он мило улыбается, рассмеявшись. Так успокоено, что и меня пронимает.
- Вот как, Изабелла. Я учту.
- Учти, будь добр.
Тяжело вздыхаю, обняв его как следует. Эдвард гладит мои руки у своей груди.
- Мое ты солнце. Мое яркое Орлеанское солнышко.
Хмыкаю, медленно, но возвращаясь к массажу. Сокол не торопит, но ждет его. Удовлетворенно выдыхает, когда касаюсь его снова. Так, как следует.
- Как же ты попал к Сибель, Эдвард?
Мне не забыть эту картину дня, ставшую одной из лидеров в списке неожиданных появлений. Когда Эдвард припарковал «Порше» и вместе с ним из машины вышла Сибель. В кроссовках прошла по снегу вслед за Калленом, стянув ближе края своей красной куртки. Смятенно со мной поздоровалась.
Каллен не слишком хочет говорить на эту тему, но сдерживается. Отвечает мне – и довольно обыденно:
- Позвонил ей с телефона Фаба.
- И велел собираться?
- Почти что так. Мы еще немного поговорили у ее крыльца.
- Мама отпустила ее?..
- Не думаю, что она в курсе. Дежурит в больнице этой ночью.
Я растерянно оглядываюсь на второй этаж. Разминаю плечи Каллена сильнее, чем прежде.
- Но разве это не киднепинг?
- Пусть предъявит мне еще и за киднепинг, впутав Тревора в свои дела, - жестко отвечает Эдвард. Напрягаются мышцы его спины, очерчиваются под моими пальцами. – Тимотей говорит, что у нас есть шанс отделаться малой кровью. Это тоже с адвокатом обсудим.
- Сибель знала про трамадол?..
- Я стараюсь верить, что нет.
- Но она не побоялась ехать с тобой?
- Меня больше удивило, что не боялась остаться там. Лес так близко к дому, Белла. Ничего не стоит пробраться внутрь и изнасиловать ее. Или перерезать горло, тут уже как сложится. Для молодой девочки это точно не место.
Я бережно глажу его шею у ворота кофты. Кожа у Эдварда снова горячая.
- Ты переживаешь за нее.
- У меня у самого есть дочь. И я прекрасно знаю, на что все эти ублюдки способны.
Он вздыхает, снова откинув голову назад. Подстраивается под моим движения, проникается ими. Приглушенно, сдавленно стонет. Эти три дня надолго останутся в нашей памяти – и, боюсь, в памяти тела тоже. Как же хорошо, что им пришел конец. Боюсь пока радоваться полномасштабно, но подспудно понимаю – мы выстояли. Дальше будет легче.
- Ты очень мудро поступил, Эдвард. Ее присутствие – бальзам на сердце Тревору.
- Ты сказала, ему нужна ощутимая мотивация жить дальше. Я вспомнил о ней. Осталось еще избежать ему тюрьмы – и мир прекрасен.
- Мы решим и эту проблему. Обязательно.
Я заканчиваю массаж, напоследок ласково погладив его плечи. Качаю головой на слова благодарности.
Я обхожу диван и Эдвард, наблюдая за мной, тут же поднимает руку. Притягивает ближе к себе, когда сажусь на подушки. Тепло целует мою скулу.
- Я горжусь тобой. И я тобой восхищаюсь, родной, правда.
Тихо выдыхает, прислушавшись к моим словам. С интересом смотрит на мое лицо. Выглядит и уставшим, и воодушевленным. Мы оба понимаем, как много эта девочка значит для Тревора. Возможно, наступив себе на горло в этот раз, признав ошибку, Эдвард уберег сына от огромной беды.
- Я надеюсь, что не зря привез ее. Еще и на ночь...
- Может, он поспит рядом с ней? Это очень успокаивает – спать с теми, кого любишь.
- Не поспоришь.
Я приникаю к его плечу и Эдвард, позволив мне удобно на нем устроиться, медленно гладит волосы по всей длине прядей. Его давний умиротворяющий ритуал.
Я правда считаю, что приезд Сибель Тревору только на пользу. У нас с ним вышел доверительный разговор сегодня, было даже несколько признаний – и мне греет сердце, что он тоже ко мне проникся – однако больше, чем Сибель, сделать не способен никто. По крайней мере, сейчас.
- Мы вернемся в Берлин позже, чем планировали, - через какое-то время сообщает Эдвард. Лицо у него беспристрастно.
- Ты перенес билеты?
- На восьмое число, ты говорила, статей в журнале не будет до десятого, - кивает, мрачно посмотрев на входную дверь. - Всего неделя, но больше невозможно. Сразу несколько крупных брифингов и выставка в Потстдаме. Еще и презентация Cayenne Coupe-2 в феврале.
- Ты прекрасно понимаешь, что не пустишь все на самотек, Эдвард. Они знают, что ты рядом – так или иначе.
- Сейчас «иначе» нам не подходит, - хмурится он, - я поговорю с Террен. Нужно пару недель, чтобы перевести документы. В конце января, на остаток семестра и лето я заберу их в Берлин. Найдем международную школу, хоть американскую, хоть какую... я не буду сейчас оставлять их одних. Видишь, чем все кончилось.
Привстаю на локте, чтобы лучше видеть его лицо. События этих дней оставляют свой след на нем россыпью морщинок, оседают пеплом в глубине глаз, повисают в недосказанности тяжелого порой, хмурого взгляда. Но Эдвард борется, как и Тревор. Ему есть, ради чего. Им обоим.
- Звучит как план, - робко улыбаюсь я.
Новости сыплются как из рога изобилия, только успевай получать. Но после всего этого трехдневного бездействия, мрачной, хмурой этой тишины и неопределённости, узнать четкий план действий – отличное событие. Тревору лучше, он уже спокойнее, уже верит в себя – и в Сибель. Она даст ему то внимание и заботу, которое сам бы себе не позволит. Мне кажется она настойчивая, эта девочка. Имеет на него свое влияние.
- Детям надо сменить обстановку, даже больше, чем надо – необходимо. Но я не знаю, как они отреагируют, Schönheit. Здесь все-таки их дом.
Эдвард с беспокойством, отнюль не скрытым, смотрит мне в глаза. Выдыхает, когда глажу его щеку.
- Полгода – не такой большой срок, к тому же, они вряд ли откажутся пожить с тобой.
- С нами, - поправляет мужчина, убрав прядку волос мне за ухо, - надо будет найти другие апартаменты, побольше. Может, в Штеглице-Целендорфе или округе.
- А что будет после лета? Ты уже думал?
- Буду искать место здесь, поближе к Портленду. Может, представительство в Мэне или Нью-Гэмпшире, Вермонте. Надеюсь, полгода мне хватит.
Он и собранно, и удрученно это говорит. Выглядит несколько растерянным.
- Тебе жаль переезжать?
- Я не был готов, что это придется делать так внезапно. Еще есть вопросы с Элис.
- И все же, мы вернемся в США?..
- Вернемся домой, - устало ухмыляется, бережно погладив мою руку у своего лица. – Ты так и хотела, Sonne, нет? Дом здесь. Лужайку. Собаку. Разве что, снега много, ветер...
- Я привыкну, - обещаю, ободряюще ему улыбнувшись. Каллен немного успокаивается. – Здесь твоя семья, Эдвард. Это правильно – возвращаться к семье.
- Слишком крепко я держался за Берлин, Schönheit. Наверное, ждал тебя.
- Наверное, - целую его, придвинувшись ближе. Ласково обвожу контур челюсти, мягко помассировав мочку уха. Эдвард прикрывает глаза. – Я рада, что ты дождался.
- А я как, Изза. Но раз в пару месяцев в Германии бывать мне все равно придется. Может, раз в полгода, если очень повезет.
- Говорят, Берлин притягательнее для туристов, чем для местных, - подмигиваю ему, пригладив темные волосы. Эдвард слабо, но улыбается в ответ. Многое я готова отдать за его улыбку. Соскучилась по ней.
- Уж точно.
Тихо поскрипывают ступени лестницы. Мы синхронно оборачиваемся назад и Сибель, стиснув пальцами край своей кофты, останавливается, не дойдя пару ступенек до пола. Глаза у нее горят, но беспокойство в них все равно очевидно. Сибель неуютно с нами, не уютно в этом доме, где ее никогда не хотели видеть. Она здесь ради Тревора. Ради него же Эдвард приехал к ней этим вечером. Топор войны зарыт – пока, слишком многое стояло на кану. Все это забудется, я надеюсь.
- Печенье, - негромко поясняет Сибель. – И молоко, если можно.
- Он согласился поесть? – недоверчиво зовет Эдвард.
- Да, мистер Каллен, - в тоне Сибель проскакивает огонек гордости. Но и спокойствия тоже. Если она любит Тревора, а она любит, я ей верю, его состояние не могло остаться для нее незамеченным. Ему нужна помощь.
- На столе, Сибель, - говорю ей, указав на кухню. - Я оставила пару стаканов у мойки. Помочь тебе?
- Спасибо, Изабелла. Я найду.
Уже через минуту Сибель возвращается на второй этаж с жестяной банкой и стаканом. Вид у нее воодушевленный и решительный. Эдвард пристально наблюдает за ее уходом. Он под впечатлением.
- Я ее недооценивал.
- Ты недооценивал их чувства, - мягко поправляю его, погладив по груди. – Сердцу не прикажешь.
- Даже если захочется...
Я подвигаюсь ближе, касаюсь его лица обеими ладонями, заключаю в них. Неспешно, целомудренно Эдварда целую. Несколько долгих, трепетных раз. С искренней любовью.
- Это чудесно, что ты привез ее. Она ему поможет.
- Я очень на это надеюсь, - не до конца доверяя себе, бормочет Эдвард. Целует меня еще раз, уже самостоятельно.
Потом он устало оглядывается на часы – половина девятого. Потирает переносицу пальцами.
- Мне надо съездить за Паркером. Ты справишься здесь одна?
- Не думаю, что они выйдут из спальни этим вечером, Эдвард. Слишком давно друг друга не видели.
- В любом случае, лучше бы нам знать, что там происходит.
- Все будет под контролем, - утешительно обещаю ему. – Надеюсь, у Парки тоже был хороший вечер. Возвращайтесь аккуратно, пожалуйста.
- Ты все чаще сомневаешься во мне как в водителе, Изза. Я начинаю переживать.
- Я сомневаюсь в дорожных условиях этого прекрасного штата, Falke. Твоего любимого. И я всегда буду беспокоиться о вас, придется тебе привыкнуть.
Он улыбается, как умеет только Эдвард – очаровательно, мило, с ямочками на щеках. Искренне. Я давно, слишком давно не видела такой его улыбки. Не могу насмотреться. Тянусь к Эдварду навстречу, снова его целую. И еще раз. Глажу у висков, у скулы. Не хочу отпускать.
- Чем быстрее уеду, тем быстрее вернусь, Красота, - мягко подшучивает он, когда все же отстраняюсь. Влюбленно, трепетно мне кивает.
Поднимается с дивана, разминает спину, потянувшись. Массаж явно пошел ему на пользу – выглядит спокойным, улыбается. Но уже на пороге, когда провожаю его, вдруг серьезнеет.
- Если что-то случится, сразу же мне звони.
- Ничего не случится, Эдвард, - поправляю ворот его пальто, застегнув верхнюю пуговичку. – Ждем вас дома. Правда, аккуратно, прошу тебя.
- Обещаю, Изз.
Выходит на улицу, где уже вовсю буйствует ветер и метет метель. Чудесное время для поездок. Потрясающий горол для жизни. Эдвард сам закрывает входную дверь, перехватив в руках ключ-карту от «Порше» - его крышу уже подзамело снегом.
Наблюдаю в окне, как мигнув фарами, «Caeynne» выезжает с подъездной дорожки. Шины негромко шуршат на темном асфальте. Эдвард скрывается из вида.
* * *
Ночной шторм разрешился тихим солнечным утром. Туманная дымка растворилась в морозном воздухе, утих ветер, успокоился океан. Искрятся шапки пушистых сугробов, иней чертит затейливые узоры у подоконников. Блики солнца блуждают по глазированной поверхности комода, чей ящик неплотно закрыт с вечера. Самые крупные солнечные зайчики добираются и до нашей постели – из-за того, что она внизу, солнце как следует ее освещает. Я просыпаюсь в самой непосредственной его власти.
Привстаю на локте, не до конца поверив, что в спальне и вправду так светло. Что не идет снег, порывы ветра не ударяют в стены, не разметывают сугробы. И туч нет – на голубом небе ни облачка. Красиво блестят на солнце остроугольные снежинки.
Эдвард так быстро этому утру сдаваться не хочет. Недовольный моими лишними движениями, поворачивается на бок, утягивает обратно к себе. Сминает покрывало, но это мало его заботит. Освобождает для меня немного места на общей подушке, зарывшись лицом в мои волосы. Чувствую кожей его горячее дыхание и не менее горячее, что уже не новость, тело. Тонкая серая футболка задирается от наших перемещений, красиво обнажает его талию.
- Доброе утро, - улыбаюсь, погладив его ладони у своего живота.
Ощущаю кожей, как мужчина хмурится. Бормочет что-то в подушку.
Сонный Эдвард – отдельный вид искусства. И совершенно особая, исчерпывающая нежность. С каждым таким утром я убеждаюсь, как сильно я его люблю.
- Солнце уже высоко, мистер Каллен.
Говорю и саму удивляюсь. Мало того, что впервые за три ночи мы спим в одной постели, так еще и на улице давно отгорел рассвет. Последний раз, кажется, такое было лишь в Берлине.
- Пусть там пока и будет, - хрипло отвечает Эдвард, с удовольствием обняв меня крепче.
Эта приятная, очень милая часть его пробуждения – когда прижимает к себе, желая почувствовать всем телом, прежде чем открывает глаза. Легонько целует мою шею и плечи. Приникает щекой, уже немного колючей, к бретельке пижамной кофты. Эдвард пахнет собой этим утром, моим любимым набором ароматом и слегка – отдушкой кондиционера для белья. Меня греет мысль, что когда мы встанем, я тоже буду пахнуть Эдвардом.
Даю ему минутку. Мирно, ласково глажу его пальцы. Касаюсь предплечий, очертив контур неявных мышц. Следую за темными волосками до запястья, проследив путь приметного переплетения вен до ладони. Улыбаюсь его теплу.
- Schönheit, - выдыхает, медленно раскрывая передо мной руку. Бережно, очень нежно пожимает ее в своей, переплетая наши пальцы. Просыпается.
В доме царит абсолютная тишина. Эдвард не закрывал дверь в нашу спальню и коридор хорошо просматривается. Но никто, похоже, еще не вставал. Ни звука, ни шага. Только солнце. Так много солнца, что в пору усомниться, что мы до сих пор в Портленде.
- Ты знаешь, сколько времени?
- Десять, наверное.
- Десять утра?
Эдвард сдавленно усмехается моему удивлению. Целует волосы.
- Да уж, Sonne.
- И за всю ночь – ничего?..
- Я проверял их в пять. Тревор не просыпался, с Гийомом мы мы немного поговорили.
- Ему, наверное, непривычно, что Сибель ночевала с нами.
- В этом плане посторонних он не любит, это да. Но все неплохо, Изза. В кои-то веки все и вправду неплохо.
Оборачиваюсь к нему, повернувшись на спину. Эдвард освобождает мне больше места, пододвинувшись назад и окончательно просыпается. Синие глаза кажутся мне излишне серьезными для такого солнечного утра, но в них очевидно облегчение. Рубикон пройдет, мы выжили. Мы все выжили.
- Я рада снова просыпаться с тобой, - откровенно признаюсь, погладив его скулу. Эдвард наклоняет голову к моей руке и это такой очевидный, теплый жест принятия. Я улыбаюсь и эта улыбка, пусть и не столь яркая, но искренняя, отражается и в нем.
- Еще и с солнцем...
- Это уже бонус, - смеюсь, пригладив его волосы, - но да, с солнцем – еще лучше.
- Ты была права, Schönheit. Насчет девочки.
- Ты сам ее привез, Эдвард.
- Я поверил ей благодаря тебе. Пока, выходит, не напрасно.
Глажу его челюсть, слегка напряженную, коснувшись большим пальцем уголка губ.
- Будем надеяться на лучшее, - резюмирую. И целую Эдварда в это светлое, позднее, поистине зимнее утро. Нежно, но требовательно. Он тихо стонет, отвечая. Вот теперь улыбается по-настоящему, очень довольно.
- Guten Morgen.
- Dir auch einen guten Morgen, Schatz. Sollen wir aufstehen?
С подозрением поглядываю на него с подушки, когда поднимает голову. Иллюстрирует свои действия, но не переводит их. Целует меня еще раз, уже сам.
- Это был призыв к действию?..
Эдвард наклоняется к моему лицу, утешительно коснувшись сперва скулы, а затем линии губ. Взгляд его приглушенно мерцает сотней крошечных алмазов. Красиво.
- Куда более банальному. Пора готовить завтрак.
- Слова «завтрак» я не слышала.
- Lass uns Frühstück kochen, – согласно кивнув, уточняет Эдвард, уже на на немецком. – Und wir werden aus dem Bett aufstehen. (Будем готовить завтрак и вставать с постели)
Вздыхаю, последние пару мгновений нежась на своей подушке. Эдвард, уже севший на постели, наблюдает за мной с любованием. Взгляд его заметно теплеет.
- Красота моя.
Протягиваю ему руку и Сокол, усмехнувшись, помогает мне сесть рядом. Нежно убирает спавшие на лицо волосы.
- Frühstück, значит.
- Sehr gut, Белла.
За семейный завтрак этим утром Эдвард отвечает сам. Надевает свой ярко-красный фартук «Speedy Racer», активно включаясь в работу. Я варю кофе и помогаю ему в качестве подмастерья. Заметно приободрившись от первой спокойной ночи Тревора, Эдвард так и пышет энергией – его производительности позавидует любой кухонный цех. Он всерьез намерен накормить небольшую армию этим утром. С учетом всех предпочтений, разумеется.
- И панкейки тоже?..
На одной электрической конфорке уже поджаривается овощной омлет с кусочками белого сыра, а на второй закипает вода для яиц. Эдвард разводит тесто для блинчиков, благодарно кивнув, когда протягиваю ему молоко.
- И тосты. Поджаришь тосты, Белл?
- Ты планируешь, что дети не будут есть до завтра?
- Хочу, чтобы у них был выбор. Омлет вообще только я здесь люблю.
Понимаю его, поэтому не спорю. Чем больше вариантов, тем вероятнее, что Тревор все же съест что-то и утром. И Гийом порадуется.
Кладу поджаренные тосты на тарелку, отправляя в тостер следующую партию. Мою ягоды из холодильника, попробовав малину прямо из пачки. Достаю на стол россыпь джемов.
- Там еще сок, liebe.
- Апельсиновый. Вот так сюрприз.
Эдвард усмехается, перевернув поджарившиеся панкейки. Омлет уже почти готов.
Сонный Гийом приходит на кухню первым. С изумлением разглядывает накрытый стол и папу, который перекладывает блинчики на желтое керамическое блюдо. Прищуривается.
- Сегодня опять Рождество?
- Это в честь нового года, - Эдвард, отставив сковородку в сторону, наклоняется к Гийому за утренним поцелуем. Мальчик обвивает его за шею, прижав к себе. – Доброе утро.
- Доброе утро, папочка. Белла.
- Доброе утро, Парки. Хочешь сок?
Гийом с готовностью кивает. Выдвигает для себя один из стульев, забираясь на него. С более близкого ракурса изучает стол. Но ничего пока не пробует, ждет остальных.
- Ты не слышал, Гийомка, Тревор проснулся?
- Сибель точно проснулась, пап, - вздыхает Паркер, все же утащив себе одну ягоду голубики. – Я ее видел.
Я не уверена, что Фабиан захочет спуститься в столовую – или сможет, как минимум. Эдвард планировал семейный завтрак, но все же...
Но мои опасения оказываются напрасны. Ближе к одиннадцати, когда все уже готово, Тревор заходит в комнату. Он все еще бледный, но эта уже не та пугающая белизна, что была раньше. Синяки под глазами притупились, чуть выцвели от мирной ночи. Кажется, он был в душе, потому что волосы еще влажные. И совершенно особенно, очень живо горят его темные глаза. Там не дым от затухшего пепелища, там теперь самый настоящий костер надежды. Я уповаю, ничто ему больше не помешает.
- Доброе утро, - несколько неловко, тихо здоровается Тревор. Вместо растянутой пижамы на нем сегодня домашние штаны в черно-красную клетку и белая футболка. На руке, вместо привычных браслетов, две тонких резинки. Точно такие же, как и на запястье у Сибель. Она тоже спускается с Фабианом, но держится чуть в стороне, за его спиной. С удивлением, не меньшим, чем у Гийома, смотрит на организованный Эдвардом завтрак.
- Доброе утро, сынок, - Эдвард, обогнув стул, мягко касается плеча Фаба. Ободряюще сыну улыбается, внимательно взглянув на его лицо. Мальчик выдавливает эту же улыбку в ответ.
- Доброе, vati.
- С добрым утром, Сибель, - вежливо обращается Эдвард и к девочке. Она поднимает голову.
- С добрым, мистер Каллен.
- Не только добрым, но и солнечным, - разряжаю эту официальную атмосферу я. – Вот как нам повезло.
Тревор смотрит на меня с тихой признательностью. Счастье видеть, что ему лучше. Обещаю ему, одними губами, что все будет хорошо. На щеках Тревора прорезаются ямочки от смущенной улыбки.
Мы садимся за стол. Я рядом с Эдвардом, чем вызываю какое-то глубокое восхищение в темноте глаз Сибель, а Парки – слева от папы, ближе к брату. Тревор тяжело опускается на свое место рядом с возлюбленной. Она придерживает ему стул, протянув свою руку. Слабость медленно, но верно Тревора покидает. Движения его вполне себе сносные, пусть и даются пока тяжелее, чем прежде.
Эдвард приносит нам кофе. Тревор, кратко глянув на меня, выбирает апельсиновый сок. Наливает и Сибель тоже. Сибель – больше.
Гийом радуется тостам, но сперва уделяет внимание панкейкам. Кладет на свою тарелку клубничный джем.
- Erdbeere, - называет клубнику, обернувшись к папе. – А «джем»?
- Marmelade, Парки.
- Marmelade, - старательно повторяет мальчик. - Очень вкусно, папа.
- На здоровье, Spatzen.
- Это вы готовили, мистер Каллен? – недоверчиво зовет Сибель.
Вечером она явно была смелее. Теперь же, за этим столом, явно чувствует себя лишней. Если бы не Тревор, не осталась бы.
Эдвард кивает, подав Паркеру второй тост. Девочка выглядит удивленной до глубины души.
- Это правда очень вкусно.
- Спасибо, Сибель.
Фабиан смотрит на отца с теплой признательностью. Он до сих пор не может поверить, что Эдвард сам привез Сиб сюда. Нить доверия, протянувшаяся мжеду ними, становится крепче. Эдвард переживал, что не знает своего сына, он старается наверстать упущенное. Фабиан с радостью ему помогает. Этим утром мне верится, что у них получится все исправить. Оставить эту страшную историю с Кэтт позади – и пойти дальше.
- Почему так много блюд, папа? – живо интересуется Паркер, приканчивая третий блинчик. Вид у него вполне удовлетворенный жизнью, словно бы прежде ничего и не было. Это хорошая новость – Парки тоже досталось за эти дни.
- Мне так захотелось, Гийомка.
- Здесь нет овсянки.
- Ты хотел бы овсянки?
- Аннелиз каждый день ей завтракает. Я бы попробовал.
- Тогда завтра едим овсянку,д оговорились.
Гийом разряжает атмосферу за столом своей непосредственностью. Эдвард расслабляется, отвечая на его вопросы. И не так уж пристально наблюдает за Сибель. Ей все равно неуютно, но Фабиан искренне старается помочь – сам кладет ей на тарелку еду, сам наливает сок. И нежно, кратко гладит по ладони, когда благодарит его. Фабиан смотрит на Сибель с любовью, самой настоящей и первой, волшебной по самой своей сути. Это уже не только от Эдварда, но и от меня не укрывается. Как же правильно, что она сегодня здесь. По моим наблюдениям, Тревор съел целых четыре блинчика с ягодами и немного омлета – дорогого стоит после его голодовки.
Ближе к концу завтрака, допивая свой кофе, Эдвард как бы невзначай говорит:
- Завтра вечером бабушка устраивает рождественский ужин. Мы приглашены.
Гийом потягивается на своем месте, играя с ягодой голубики на опустевшей тарелке. Фабиан поднимает на папу глаза, немного нахмурившись. Выжидает.
- Боюсь, бабушка испугается... меня.
- Ее сложности испугать, Тревви, уж поверь мне. К тому же, завтра праздник.
Сибель складывает руки на коленях, чересчур внимательно глядя на стол перед собой. На мгновенье выражение ее лица становится почти пространным. Думаю, ей тоже нелегко живется. Как минимум, неспокойно точно.
- Я бы лучше остался дома, пап.
- Но кто тогда представит Сибель семье? Тебе стоит пойти.
Фабиан изумленно моргает, внимательно, очень пристально посмотрев на отца. В его черном взгляде взметывается надежда. Еще робкая, слабая, только-только раскрывает крылья. Правда, Эдвард не забирает своих слов обратно – и надежда превращается в веру.
Я помню, что Тревви жаловался мне на этой самой кухне, будто папа никогда не позволит ему познакомить Сибель с остальной семьей. Теперь же он сам это и предлагает.
- Мы пойдем вместе?..
- Поедем, - примирительно поправляет Каллен, не без улыбки встретив энтузиазм сына. Прямо-таки очевидную его радость.
Я касаюсь колена Эдварда под столом, мягко его погладив. Все правильно.
- Сибель? – Тревор оборачивается к девушке, с нетерпением посмотрев на нее сверху-вниз. – Ты согласна? Поедешь со мной?
Сибель робеет, закусив губу. С опаской встречает вопрос Фабиана.
- Прямо со всей семьей?..
Эдвард удобно опирается спиной о спинку своего стула, отставив на стол чашку с кофе. Пожимает мою руку, переплетая наши пальцы. И успокаивается, и убеждается в своем решении.
- Насколько я знаю, будут все, Сибель. Да, - вместо Тревора, сам отвечает ей.
Девушка неглубоко вздыхает. Ищет достаточно смелости по всем закоулкам души.
- Хорошо...
- Хорошо? – Тревор восторженно переспрашивает, сжав ее ладонь в своей. – Правда? Хорошо?
Он хочет жить. Вот в этот момент, за этим столом, в окружении своей семьи и девочки, которую любит, я вижу эту истину. Эдвард просто напомнил сыну, почему не стоит сдаваться и опускать руки. И эта ночь, и этот завтрак, и это приглашение... все это – как живая иллюстрация, самый яркий пример. Эдвард больше не старается выбить застарелую боль Тревора другой, более сильной. Он показывает ему радость жизни, к которой можно вернуться. Если только захотеть.
Сибель улыбается, неявно усмехнувшись. Кажется, она приходит к такой же мысли. Смотрит на Тревора с нежность, пожимает его ладонь в ответ.
- Да.
А потом оборачивается к Эдварду, все еще за ними наблюдающему. Глядит на него прямо теперь, без опаски, но с уважением. И с благодарностью. Эта благодарность прямо-таки в воздухе витает.
- Спасибо за приглашение, мистер Каллен.
Он легко улыбается ей, чуть прищурившись. Поправляет:
- Эдвард, Сибель. Не за что.
* * *
Тревор провожает Сибель до самой двери. Тускло светит над крыльцом один-единственный фонарь, скрипят старые ступени лестницы. Тревор идет позади Сибель, придерживаясь за перила – собирает с них снежную шапку.
Сибель что-то говорит ему на коврике с надписью «Welcome» - самой несуразной вещью в этой дыре. Бархатно ему улыбается, погладив по щеке. Тревор наклоняется к ней, обнимает за талию. Тревор ее целует. И почти сразу же отстраняется.
Они прощаются. Несколько раз Фабиан почти уходит, но что-то останавливает его, задевает. Сибель не настаивает, не просит, не удерживает. Наоборот, она тревожно поглядывает в мою сторону, то и дело кусая губы. Но Сибель тоже не хочет Тревора отпускать. Очевидно.
Он придерживает ей входную дверь, пропуская внутрь. Свет нигде не горит, тут также пусто, как вчерашним вечером. Сибель машет ему из окна кухни, отдернув занавеску. Фабиан медленно, слишком медленно, будто с грузом на плечах, спускается по лестнице. Сам он бледный, а щеки горят. Фабиан громко хлопает дверью, когда садится, сразу же этого устыдившись.
- Прости, папа.
- Не стоит. Нужно еще пару минут?
- Нет, - с готовностью качает головой, откинувшись на кожаную спинку сиденья. - Поехали. Просто поехали отсюда.
Мне незачем с ним спорить. «Порше» оживает огнями фар, утробно мурлычет мотор под металлом капота. На нечищеной от снега подъездной дорожке остаются следы шин. Сибель смотрит нам вслед из кухонного окошка. Лес шумит за ее спиной.
Тревор молчит до самого съезда на трассу. Сидит тихо, сжав пальцами свой ремень безопасности и пространно глядя на лобовое стекло. В салоне негромко играет музыка с какой-то радиостанции, по прогнозу погоды стоит снова ждать снегопад. По левой полосе нас обгоняет черная «Ауди».
- Давай выпьем кофе.
Я оглядываюсь на него, но Тревор принципиально на меня не смотрит. Впивается пальцами в материал ремня, потирает его у плотных серых швов.
- Я не думаю, что кофе сейчас хорошая идея, Sohn.
- Тогда не кофе, - сглатывает он. – Сок, чай, коктейль, воду. Заедем куда угодно.
Я знаю этот взгляд. И это его выражение лица я тоже знаю. Мы упустили многое, мы потеряли еще больше, оборвав эту цепь веры с легкой подачи Кэтт. Но Фабиан – мой сын, мое самое большое, самое очевидное достижение... и я его знаю. Я смогу узнать его заново. Я его пойму. Кажется, Тревор снова пытается в это поверить – поверить мне. Отсюда и такое предложение.
Не домой. Поговорить. Поехать, чтобы поговорить.
- В пяти милях отсюда «Старбакс».
- Отлично.
На трассе не так много машин. Я занимаю левую полосу, включается круиз-контроль. Тревор перещелкивает песни на радио в поисках какой-то более-менее позитивной – удается не сразу. Салон наполняет приятный женский голос. Тревор скалится.
- Она там совсем одна.
- Ее мать вернется к шести, ты ведь знаешь.
- До шести еще три часа.
- Но ведь они не вчера туда переехали, правда?
Тервор сжимает руки в кулаки, попытавшись сконцентрироваться на дороге. Медленно разжимает их. Смотрит, как дворники стирают с лобового стекла остроугольные снежинки.
- Отвратное это чувство... бессилие.
- Я сожалею, что она живет там, Тревор.
Он вроде бы и хочет что-то скзаать, но останавливает себя. Глубоко, тяжело вздыхает. Низко наклоняет голову.
На парковке у «Старбакса» от силы десять машин. Но Тревор указывает мне на drive-in, отстегнув свой ремень безопасности. На окошке выдачи девушка с синим мелированием и пирсингом хряща носа передает нам имбирный чай и шоколадно-ванильный кей-поп красно-зеленого цвета. У них праздничная акция, улыбается. Праздники, волшебное время и все в этом духе. К моему удивлению Фабиан немного приободряется, усмехнувшись нежданному десерту.
Я останавливаю машину в отдалении от других, у созданных снегоуборочными машинами сугробов вдоль белой линии паркинга. Фабиан снимает со своего стакана белую пластиковую крышку.
- С каких пор ты пьешь имбирный чай, vati? – тихо спрашивает.
- Белла меня научила, еще в Берлине. А ты, Фаб?
Тревор ухмыляется уголком губ, засчитав такой ответ.
- Сибель его любит.
Он ставит чай на выемку приборной панели. От стаканчика-гранде идет полупрозрачный пар. На его коленях не распакованный кей-поп в крафтовом пакетике.
- Милая акция.
- Рождество – время чудес, - повторяю слова девушки с ее же интонацией и Тревор смешливо хмыкает.
- Да уж...
Я пробую свой имбирный чай. Фаби перебирает пальцами загнувшиеся уголки крафтового пакета. Пока его не открывает.
- Я так и не сказал тебе «спасибо».
- Чай как чай, малыш.
Тихо выдыхает, поморщившись.
- Не за чай, папа. Какой чай...
Сейчас смотрит на меня также, как самой первой ночью, сразу после... пронзительно, потерянно и почти что отчаянно. Только зреет в глубине его взгляда какое-то серьезное, стальное чувство. Редко его увидишь в пятнадцать лет.
- За Сибель, пап. Спасибо за Сибель.
Я касаюсь его ладони на чертовом пакете своей собственной. Сперва пальцы Фабиана вздрагивают. А потом Тревор переворачивает ладонь, сжав мою руку в своей.
- Я допустил огромную ошибку, Тревор. Извини меня.
- Прямо так?.. ошибку? – не слишком-то и верит он. Посматривает из-под ресниц с подозрением. Я заслужил.
- Я не понимал, как много она для тебя значит.
- А теперь... понимаешь?
- Я даже увидел своими глазами, - невесело улыбаюсь ему, бережно погладив вдоль запястья. – Я бы хотел узнать тебя лучше, Тревор. Я буду прилежным учеником.
Он немного смущенно, немного растерянно выдыхает. Облизывает губы, все в заживающих трещинках. Смотрит на меня с робкой, но признательностью. Фабиан заново учиться мне верить.
- Сдалось тебе...
Убираю свой чай в подстаканник, повернувшись к сыну всем корпусом. Тревор следит за мной с особым вниманием, несколько напряженным пока. Остывает его собственный напиток. Так и лежит на коленях кей-поп.
- Сынок, этого больше никогда не повторится. Всей истории целиком.
- Ты ва-банк идешь? – нервно шепчет он, задумчиво посмотрев на наши руки. – Сибель и к нам домой, и к семье за стол, и все и сразу... слишком резкий контраст.
- Я представляю, как это выглядит. Но Тревор, если она так важна для тебя, если ты ее любишь – не мне вам мешать.
- А ее мама? Эти... флаконы?
Сжимаю зубы, с трудом, но сдержавшись. Лучше бы он о них не упоминал.
- Будете встречаться на нейтральной территории. Никаких больше контактов с ее матерью. А Сибель... в конце концов, не ей за ее ошибки отвечать.
- Не верю, что это ты говоришь.
- Пообещай мне, Тревор. Что никогда и ни за что ты больше не станешь иметь дело с наркотиками. Любой природы.
Фабиан напряженно поджимает губы. Глаза его влажные в уголках.
- Н-не буду. Прости меня.
Я глажу его ладонь в своей, не держу больше так крепко. Тревор морщится, едва заметно вздрогнув.
- Я тоже тебя пообещаю, сын: пока Сибель чиста перед законом и перед тобой, я не стану вмешиваться. Ты имеешь право на свой собственный выбор.
Фабиан удивляется каждому моему слову. Все очевиднее эта его эмоция, все глубже. И все более хриплым становится его дыхание.
- Как ты ее?.. Как привез? Она сказала, ты сам приехал...
- Я знал адрес, Тревви, у меня был телефон. Это было несложно.
- А как уговорил поехать с тобой? С чего бы она вообще, раз я так... раз я бросил?..
- Они отлично чувствую правду и ложь, Тревви. Женщины. Белла замечает даже те моменты, когда лгу сам себе. Сибель просто не поверила в твое прощание. Потому что чувствует, как ты ее любишь.
- Она гораздо умнее меня, - вздыхает Фабиан, подавив глухой, сорванный всхлип. Жмурится. – И сильнее – тоже. Спасибо, что позволил ей... правда, папа, спасибо! Я не знаю, как мне выразить, я... я люблю тебя.
Он договаривает, с трудом подобрав слова и с не меньшим усилием контролируя голос. Но эмоции его очевидны, они льются через край, заново выплескиваются из сердца. Молчание ни для кого не рпохожит бесследно и Тревор это понимает. Он больше не засталяет себя молчать, он с этим борется. И он со мной.
- Любимый, - обнимаю его в ответ, когда Фабиан подается вперед и крепко, куда крепче, чем прежде, прижимается к моему плечу. Не дрожит, не плачет, только держит. Не в оковах кошмара, наяву теперь.
Тревор будет жить. Во что бы то не стало, чтобы не было. Я чувствую его, моего мальчика, я слышу, как бьется его сердце, как он часто дышит, как обнимает меня. Я чувствую жар его тела и искренность его слов. Я держу в руках его душу, оголенную, распахнутую, кровоточащую. Но это не конец, мы это концом не оставим. У Тревора впереди потрясающая жизнь. Он проживет ее сполна. Erlösung. искупление. Наконец-то.
- Ты говорил, я забуду... ну неужели я забуду ее, vati? – сдавленно стонет он.
- Это не закончится в одночасье, как бы нам не хотелось. Но чем больше будет проходить времени, тем легче... сперва воспоминание начнет выцветать, потом покроется ржавчиной, затем начнет разлагаться. Оно не будет больше тревожить тебя, любимый. Не причинит боли.
- Я помню каждую секунду. Оно мне снилось и так подробно... я не знаю, пап, я не знаю...
- Она мне за все ответит, Фабиан, я тебя клянусь. За каждую эту секунду.
Он всхлипывает явно на этот раз, вздрагивает на моих словах. Стоило ожидать. Еще много, много работы предстоит моему мальчику чтобы поверить, что не он тому виной. Что это Кэтт больная мразь, что она манипулировала им, что она заставила считать себя виновным, платить, молчать, страдать и думать... чувствовать отчаянье.
- Я не понимаю, как я... зачем я это сделал? Если бы я только мог не прийти к ней тогда...
Я обнимаю Фабиана крепче, хочу забрать его боль себе, хочу уничтожить эти воспоминания, этот ужас, оставшийся клеймом на его памяти. Чтобы больше ничего, только темнота. Чтобы и имени ее он однажды не вспомнил.
- Уже все, Тревор. Уже все закончилось. Навсегда.
Он опускает голову ниже, касается щекой моей шеи. Щека мокрая. Тревор подрагивает.
- Мне очень страшно, папа.
Глажу его волосы, плечи, спину. Тревор жмурится.
- Чего ты боишься? Расскажи мне.
- Это так глупо и... это отвратительно.
- Фаб, ничего, что касается твоих поступков по определению не может быть ни глупым, ни отвратительным для меня.
Он не ходит вокруг да около, не старается унять себя ложными уверениями. Старается поверить сразу. Судорожно вздыхает.
- Мне было с ней хорошо, - едва слышным шепотом признается. Краснеет, багровеет кожа его лица. Тревор затаивает дыхание.
- Это был первый секс, Тревви. Первый оргазм с женщиной. Это остро.
- Это не как оргазм, а словно бы всю тело наизнанку, всю душу... я будто бы и на глубину, и к звездам... как же ужасно это звучит!
Его голос срывается на этом откровении, тонет в нем. Звучит хрипло, растерянно, жалостливо. С болью. С ужасом. С отвращением. Фабиана самого от себя воротит.
- Нет, Трев. Не ужасно.
- Не надо, пап...
- Она опытная женщина, - объясняю ему, медленно погладив вдоль позвоночника, у лопаток, - опытные женщины многое могут показать юным мужчинам, Тревор. Особенно в их первый раз. Тебе не могло быть с ней плохо – не в процессе так точно.
- Больше никогда не было... так глубоко. Я боюсь, я не хочу, я... что та ночь навсегда останется самой... ужасной, отвратительной, конченной, но самой... самой лучшей.
Я бережно целую его лоб. Тревор не отстраняется.
- Не останется. Ее вытеснят другие, куда более потрясающие. Еще слишком мало времени прошло, сынок.
- Откуда ты знаешь?.. Сибель и я, мы же... ни разу – так. Я не знаю, почему, а я люблю ее! – почти плачет он, признаваясь.
- Все еще впереди, - обещаю, мягко придержав его плечи. – Тише, Тревор. Близость с любимой девушкой не сравнится ни с какой оравой матерых проституток. Ты почувствуешь... ты уже чувствуешь. Это совсем иначе.
- Если бы, - сжав зубы, шепчет он. Безнадежно.
Раздумываю, как лучше ему объяснить. Очень надеюсь, что смогу его утешить и, как минимум, подобрать верные слова. Тревору это нужно. Тревор еще испытает истинное физическое единение, непередаваемый экстаз, фейверк эмоций. Я знаю, о чем говорю.
- Мне очень жаль, что твой первый секс случился с ней той ночью, - начинаю, в защищающем жесте накрывает пальцами его затылок. - Ты прав, Фаби, меня не было рядом, я не смог уберечь тебя от этого кошмара. Однако ты справился с этим сам, ты смог, Тревор, посмотри, какой ты сильный. Это достойно восхищение. Отныне я здесь и всегда, когда я тебе нужен, Тревви, ты можешь мне довериться. Я не подведу тебя. Я тебя так люблю, сынок. Больше этой жизни.
Тревор затихает в моих руках, прислушивается. Медленно, но верно пропадают его всхлипы. А вот дыхание все еще неровное. И слез много.
- Я бы никогда не рассказал маме. Я бы без тебя не... Ich liebe dich. Ich liebe dich so sehr! Danke!
- Я всегда рядом, малыш. Ich bin in der Nähe, - сдавленно ему обещаю. Откровенно.
- Я тебе верю. Я больше всех тебе верю, пап. Я знаю, ты боишься... я думал, честно, правда, прости меня, я думал... но я не убью себя. Я хочу жить. Я хочу остаться с вами. Я не стану, никогда не стану. Я клянусь.
Сорвано выдыхает, когда прижимаю его к себе слишком сильно. И неявно, смущенно улыбается сквозь слезы, когда отстраняется пару минут спустя. Я глажу его щеки, вытирая эти слезы большими пальцами, и Тревор тихонько вздыхает. Ему легче. И он правду говорит, жить он хочет.
- Тревви.
- Я больше не буду, - скромно обещает, сам приникнув к моей руке. Улыбается чуть шире. – Все будет хорошо, vati.
- Теперь ты мне это скажешь?..
Его лицо теплеет.
- Точно. А еще, наш чай остыл.
- Черт с ним, с этим чаем.
- Кей-поп с чаем вкуснее, - примирительно замечает Тревор. Вытирает остатки свои слез сам, садится ровнее в кресле. Еще немного дрожит его голос, но уже почти в норме дыхание. – Разделишь со мной?
Звучит многообещающе. Последняя его фраза так и вовсе – наш слоган. Я кратко Тревору киваю.
- Все, что будет нужно разделить, любимый.
Тревор доволен моим ответом. Все-таки вскрывает крафтовый пакет, достав на свет божий акционный десерт. Разламывает его на две части. Одну протягивает мне.
- Спасибо.
- И тебе, - вздыхает он, откусывая свой кей-поп, - тебе – больше.
На Портленд медленно, но верно опускаются вечерние сумерки. Имбирный чай остывает, пар от него больше не идет. Мы выезжаем в сторону дома.
Продолжение
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
Конечно, проста так это не забудется и оставит след на всю жизнь, но понимание того, что ты не один, тебя любят и поддерживают, дорого стоит. Благодарю за главу и солнце, которое осветило мрачные дни наших героев 
