Sportunterricht - урок физической культуры

Бариста приносит мне ванильный круг-чизкейк и капучино, дружелюбно улыбнувшись на скромное «danke». Es ist mir ein Vergnügen, отвечает, забирая прежнюю, уже опустевшую чашку из-под фильтр-кофе. Доволен, что я заказываю десерт с молочным кофе, не пытаюсь заглушить им вкус фильтра. Кажется, понимает, что кофе мне интересен. Его зовут Робер, как гласит бейджик с именем. Он сегодня главный на смене: невысокий, но коренастный, в небольших очках и с ярко-серыми глазами. Шатен с густыми бровями и бородой, акцент в которой делает на усы. Светлокожий, улыбчивый и обходительный. А еще – профессионал своего дела. Его награды за кофейный чемпионаты мелкими статуэтками выставлены позади бара. Робер Шикис. Звезда берлинского кофеварения пять лет подряд.
Робер, как и многие другие постоянные бариста, творит кофейную магию в этом небольшом заведении на две комнаты. Старинный дом, потолки в четыре метра, выбеленные стены, минимум декора – лишь пару рамок с фотографиями кофейных напитков и огромная карта мира на стене у барной стойки – на немецком, раритетная, за 1917 год. При этом в кофейне стоит ультрасовременная техника, затейливо вписанная в аскетичный интерьер – кофемашина La Marzocco, кофемолка Mazzer. И только премиальное молоко для молочных напитков.
Я с удовольствием отпиваю свой капучино, идеальный и по текстуре, и по температуре, и по латте-арту. Улыбаюсь, открывая макбук. На мгновенье улыбка вздрагивает, когда вспоминаю о Дамиано... но тут же сама себе качаю головой. Не время и не место. Та история давно закончилась. Смотрю на экран макбука, выбираю из списка статей нужную. Загружается черновик новой рецензии. Я удобнее берусь за ручку чашки.

«Крис и Софи Шакман основали Five Elephant летом 2010 года, когда почувствовали, что пришло время поделиться своей страстью к свежеобжаренному кофе и вкусной выпечке со всем миром. До переезда в Берлин Крис работал над несколькими впечатляющими кинопроектами в Нью-Йорке, в том числе со Стивеном Спилбергом и Беном Стилером. Софи, выросшая в Вене, работала стилистом и визажистом в различных отраслях: от модной фотографии до музыкальных клипов
Крис и Софи впервые встретились в 2008 году в самом сердце Берлина – Кройцберге, где всего несколько лет спустя открылось одно из их самых известных кафе».

Шипит стимер кофемашины. Приятно пахнет свежесмолотым кофе. Гость справа от меня пробует круассан. А я оглядываю кофейню, задумавшись, что можно добавить.
Семь деревянных квадратных столов: пять маленьких, на двоих, в основном зале, и два побольше, на шестерых, во втором. Прямо у кофемашины – барная стойка на три посадочных места, сразу под старинной картой. И стеллажи с кофе, который ребята продают прямиком с собственного производства.

«Крис и Софи надеются, что в ближайшем будущем они продолжат развивать то уникальное сообщество, которые создали с помощью Five Elephant. Поскольку это то, что действительно важно для них — не только как владельцев бизнеса, но и как людей».

Неплохо. Можно поработать с парочкой мест, но в общем и целом – очень даже. Я отрезаю себе кусочек чизкейка – фирменного десерта здесь – и с интересом оглядываюсь по сторонам. Аскетичность стиля кофейни сочетается с современностью и историей места в удивительной концепции. Я обожаю эту кофейню. И, думаю, полюбил бы ее и Falke – если бы не одно «но». Находится первое заведение «Five Elephant» в Кройцберге.
Выдыхаю, аккуратно опустив чашку обратно на блюдечко. Конечно Эдвард будет недоволен. Я знаю это, подспудно переживаю и немного, но испытываю чувство вины. Потому что раз за разом проверяю границы его терпения. В одном лишь вопросе – со «злачными» берлинскими местами.
Конечно, сейчас разгар рабочего дня, среда, слякотная, мрачная погода – типичный февраль. Я в паре километров от злополучной Kotbusser Tor, я на машине, я в безопасности. Кофейня располагается на очень тихой и милой улице с немецкими особняками прошлых веков. И она полная, она почитаемая, ради нее сюда едут туристы из самого центра... и все же, это Кройцберг. Что ни говори. Может, просто постараться не поднимать эту тему? Меньше знаешь – крепче спишь. В случае Эдварда это почти буквально.
Тоненько звенит мини-колокольчик над дверью. Старинная, высокая и темно-бордовая, она открывается, пуская в тепло заведения промерзших с улицы посетителей. Парень и девушка, на вид лет шестнадцать. Оба темноволосые, оба слегка бледные. Они держатся за руки, выбирая кофе... и в это мгновенье очень напоминают мне Фабиана и Сибель. Когда-то мы вместе с ними пили кофе в Портленде... подумать только, что теперь дети Сокола официально живут в Берлине!
На самом деле, мы обошлись малой кровью. Сегодня, третий день спустя после начала школы, это более или менее очевидный факт.
Во-первых, те пару дней, что Эдвард отвел сыновьям на акклиматизацию, мы полноценно провели вместе. А во-вторых, их желание пожить с отцом и попробовать что-то новое, изменить устоявшуюся картину мира, еще не пошатнулось. Дети дали Берлину шанс. Как и папе.
На начало месяца Эдвард взял большую часть работы на дом, не выезжая в офис и работая с макбуком пару часов поздним вечером, в течение дня прерываясь лишь на редкие звонки. Мы были в кино, кафе-мороженом, детском центре (чинно пили свежевыжатые соки втроем, пока Гийом вволю развлекался на батутах) и, к счастью Паркера, Техническом музее. В этот раз Эдвард отдал ему весь день – пятницу – сполна поучаствовав с сыновьями в каждом из доступных экспериментов. Даже скепсис Фабиана чуть поубавился, когда нашлись довольно сложные задачки и механизмы, чтобы ему показать себя. Они с Эдвардом, оба с математическим складом ума, творили вещи, недоступные моему пониманию – физические, математические и химические законы превращали в реальность. Мы с Гийомом, в качестве пораженных зрителей, только и могли, что изумляться. Обычно вечера заканчивались ужином вне дома – стейки и бургеры, пицца и крылышки буффало, итальянская траттория. В субботний вечер, к нашему с Эдвардом удивлению, мальчики настояли на немецкой традиционной кухне. Оказалось, Гийом обожает Schnitzel с пюре, а Фабиан изредка, но предпочитает густой берлинский суп Eintopf. Оба сына Фалке были в ужасе, когда мы единогласно заказали говяжью печень с яблочными дольками. Все-таки, «Lemke» славится этим блюдом. Их яблочный сок, к слову, тоже выше всяких похвал.
Воскресный вечер, последний перед началом школы, мы провели дома. Мальчики начали переживать о новом учебном заведении еще накануне, но к семи часам воскресенья тревога стала уж слишком навязчивой. Фабиан помрачнел, Гийом насупился... и большая часть ужина, который готовил Фалке, прошла в молчании. Зато потом, устроившись на диване под традиционные «Утиные истории», я слышала, дети говорили о чем-то с vati. Им нужно было побыть наедине.
В понедельник мы с Эдвардом разделили обязанности. Он, откровенно не желающий сдаваться собственному будильнику в шесть утра, пять минут отказывался выпускать меня из постели. Обнимал крепко и, в духе Сокола, более чем надежно. Бормотал что-то о новом графике и мрачных февральских понедельниках.
- Все равно вставать нам придется, мистер Каллен.
- Мне нравится твой настрой, Изза. В понедельник-то, в шесть утра.
- Ты со мной, дети в Берлине – понедельник так понедельник, - смеюсь, потрепав его волосы. – Ну же, Falke. Кто будет будить мальчиков, если мне придется будить тебя?
Он усмехается, зарывшись лицом в мои волосы. Бережно целует их, гладит у скулы. Пальцы у Эдварда прямо-таки пылают.
- Ты – мое чудо, Белл.
- Персональное. Я займусь завтраком.
Немного подумав, Эдвард убирает темную прядку волос с моего лица. Взгляд у него очень теплый, проникновенный, а движения такие ласковые... Эдвард улыбается мне уголком губ.
- Еще так рано, Sonne. Я справлюсь сам. Поспи.
- Ты со всем можешь справиться сам, Эдвард, я знаю. Но больше тебе не придется. Что приготовить на завтрак?
Он тронуто ухмыляется моему ответу, потянувшись вперед и легко поцеловав мои губы.
- Люблю тебя.
- И я, - потягиваюсь в его руках, медленно, но покидая объятья. – Но меню завтрака до сих пор не заявлено, herr Каллен.
Он мелодично смеется новому прозвищу, наблюдая за мной с постели, все еще лежа на подушках. Потирает пальцами ткань пододеяльника.
- На твой вкус, Изз.
- Принято!
Поднимаюсь с постели, спиной ощущая взгляд Сокола на себе. Эта довольно целомудренная пижама, но в ней есть кружевная вставка у лифа – а кружева Эдвард, я знаю, любит. Оборачиваюсь, загадочно подмигнув ему. И сама улыбаюсь шире. Такой домашний, еще немного сонный, распростертый на нашей постели этим темным утром, он весь как на ладони – и весь мой.
Иду у себя на поводу и быстро возвращаюсь на простыни, наклонившись к Эдварду у нашей общей подушки. Целую его, легко придержав лицо в ладонях.
- Du bist meine Inspiration für alles, und alles an diesem kalten feuchten Erde.
Эдвард, просияв, пробует обнять меня за талию. Все-таки вернуть обратно и полноценно – себе.
- Ничего себе, Изабелла! Как далеко мы ушли в немецком!
- Слышала в песне, - усмехаюсь, потрепав его волосы. – Но вставать все равно придется.
Изворачиваюсь в его руках, умудрившись ускользнуть – иначе мы точно опоздаем в школу. Удивленному Эдварду посылаю воздушный поцелуй.
- Жду вас на кухне.
Мы разделяем обязанности и, я думаю, справляемся на отлично. Эдвард будит детей и помогает собраться Гийомке. Он приводит его на кухню в шесть сорок. Ничего не спрашивая, передаю Эдварду свежесваренный кофе. Он выглядит совершенно счастливым: делает первый глоток, сразу же заулыбавшись.
- Ох, Белла. У тебя все схвачено.
- По большей части, - смеюсь. Присаживаюсь перед Гийомом, что смотрит на кухню полупустым, совершенно сонным взглядом. – Доброе утро, солнышко.
Он причесал своим непослушные пшеничные волосы, но небольшой хохолок все еще остается у макушки. Гийом само очарование. И ему очень идет эта темно-синяя школьная форма, которая, само собой, есть у Berlin International School. Кашемировый пуловер, белая рубашка под ним, прямые брюки и черные туфли. Золотисто-бордовый герб учебного заведения на груди, справа. И вышитый неяркими нитками маленький кармашек под ним.
- До утра еще много часов... так темно.
- Зато у нас есть блинчики на завтрак. И клубничный джем, чтобы поднять настроение.
Гийомка вздыхает, несмело, кратко, но улыбнувшись мне уголками губ.
- Можно мне еще чай?..
- Уже готов. Садись-ка. Фабиан ведь тоже проснулся, Эдвард?
- Куда Фабиану деться, - мрачно бормочет юноша, проходя на кухню из темноты коридора. Прикладывает ладонь ко лбу, щурясь неяркому, но свету. – Его подняли по боевой тревоге.
- Не правда! Папа будил тебя тише, чем меня!
- Зря он вообще меня будил, - супится Фабиан, что на его красивом взрослом лице смотрится несколько комично. – Scheißschule (чертова школа). И эта форма, Белла, ты посмотри! Клоунада.
Тревор не слишком-то приемлет какие-то устои и ограничения, это я уже знаю. Форма явно не входила в его планы, хотя он и догадывался, что она будет. И все же, юному мистеру Каллену такой деловой стиль очень к лицу. Фабиан просто сошел со страниц модных журналов, не иначе. И строгость его лица, и сталь во взгляде это впечатление лишь дополняет – люди позируют фотографам так, как Фабиан ходит по улицам.
- Тебе очень идет, Тревор.
- И ты туда же, - бурчит он, стрельнув глазами в сторону отца. – Сумасшедшая Европа. Нельзя даже в школу пойти в своей одежде!
- Мы не изменим устои школы, Фаби.
- Но можем изменить школу.
- У тебя хотя бы рубашка не такая белая... ненавижу белые рубашки, - вздыхает Гийом.
У Фабиана, в отличие от брата, оттенок рубашки и правда темнее, ближе к бежевому. Особенность старших классов.
- Твой чай чуть крепче, Фабиан, - подаю чашку юноше, постаравшись нивелировать напряжение в кухне. За окном все еще совсем темно.
Мальчик вздыхает, потерев переносицу пальцами. Как же ярко он копирует этот жест у отца, сам того не понимая. Эдвард, отпив кофе, перехватывает мой взгляд. Он тоже это видит.
- Ты жаворонок, Изз? Откуда столько энергии?
- Я рада, что в моей жизни закончились скучные понедельники.
- Еще бы, - Фабиан закатывает глаза, - ты-то потом можешь поспать... я тоже этим займусь после школы. Надо повесить на дверь табличку «не будить».
- Обещаю, что не буду больше спать до твоего прихода, Фабиан, - улыбаюсь, подмигнув ему. - Давайте садиться? Блинчики остынут.
- Еще и блинчики... во сколько же ты встала?
- У нее хороший тайм-менеджмент, Фаби, - хмыкает Сокол, выдвигая для меня стул. Ждет, пока я тоже сяду за стол, прежде чем занять свое место. Придвигает стул за мной поближе к столу, мягко касается плеча. – Спасибо за завтрак, Белла.
- Так много блинчиков! – мечтательно восклицает Гийом, открывая клубничный джем. – Спасибо!
Фабиан, придвинувшись к столу, перво-наперво делает большой глоток чая. И лишь затем устало смотрит на блюдо с блинами.
- Danke, Изз.
- На здоровье, мальчики.
В школу детей отвозит Эдвард – потом сразу поедет в офис, по трассе недалеко. Я провожаю их до самого порога, остановившись у стены прихожей и сложив руки на груди. Фабиан набрасывает пальто на плечи, Гийом возится с застежкой куртки.
- Если мы доживем до вечера, то увидимся, - мрачно хмыкает Тревор.
- У вас будет очень хороший первый день, Jungen.
Гийом, подняв на меня глаза, оставляет замок кутки в покое. Подается вперед, некрепко, но решительно обняв меня за талию. Очень быстро.
- Правда?..
- Уверена, - ерошу его волосы, мягко коснувшись у скулы. Гийом тает, а Falke, наблюдая за нами, влюбленно мне улыбается. Забирает с полки сумку с макбуком, похлопывает сына по плечу.
- Белла знает, что говорит. Поехали?
- Поехали, - вздыхает Гийом. Отпускает меня, помахав напоследок. Фабиан, состроив гримаску-улыбку, молча выходит за дверь.
- Езжайте аккуратно, - наставляю Эдварда, придержав его рядом на долю секунды. – И никаких нравоучений, папочка.
Каллен весело усмехается, урвав у меня быстрый прощальный поцелуй. Как мальчишка, ей богу.
- Слушаюсь и повинуюсь, Königin.
Я закрываю за ними дверь, окинув взглядом опустевшую прихожую. Вот я и проводила из дома свою семью – в самый первый раз. Пораженно улыбаюсь тихим стенам, обвив себя руками. В коридоре пахнет парфюмом Эдварда и немного – одеколоном Фабиана. На спинке стула висит какая-то кофта Гийомки. Все взаправду, все по-настоящему. Zu hause.
Я отрезаю себе еще немного чизкейка, глотнув остывающий капучино. В почтовом ящике пару правок от Эммета – его тон стал чуть более деловым после их недавной с Эдвардом встречи. Я знаю, что мистер Каллен способен производить впечатление. Эммет пока в шоке, но он привыкнет... если останется с Элис. Кажется, он собирался прилететь в Краков на пару дней – она выступает там на студенческой конференции по поводу Аушивица. Может и в Берлине заедет?
Читаю правки, просматриваю еще пару статей. Кофе заканчивается. Прошу у бариста еще один – удобно, что капучино здесь небольшие, по сто семьдесят миллилитров. Постепенно в кофейню приходят новые и новые люди – скоро время обеда. Все чаще гудит кофемашина. Мне приносят новый капучино.
В понедельник из школы мальчиков тоже забирал Эдвард. Они заехали куда-то перед тем, как отправиться домой, но им было нужно – я не против. Тем более, Эдвард всгеда держит меня в курсе их передвижений и за это ему спасибо.
Первый день оказался не таким уж и катастрофичным. Да, много нового, да, совершенно другие дети, да, предметы не из простых... но мальчики настроены на удивление позитивно. Гийому уже предложили участвовать в школьном театре, а Фабиан присмотрел себе дополнительные занятия по математике и кружок истории искусств. Их обоих неплохо приняли в классе – как-никак, середина года, Эдвард не зря переживал – но обошлось. Практически все дети – экспаты, за редким исключением. Большинство родителей занимают руководящие должности в самых разных сферах промышленности и торговли – от председателя правления «KDW» до немецкой штабквартиры «Volvo». С Акселем, сыном Бьорна Хернссона, возглавляющего шведский автоконцерн, Гийом сидит за одной партой. Аксель научил его паре шведских слов, тогда как Гийом рассказал ему о немецком – они оба удивляются, насколько языки похожи. Фабиан, к своему счастью, как уверяет, пока сидит один. Но на перемене, сразу после математики, к нему подошли парни из школьного мат-клуба. Пригласили прийти на встречу кружковцев в четверг.
Все выходит более-менее ровно, спокойно, не слишком тяжело... на первый взгляд. Мы все выразили надежду за ужином, что так и будет дальше. В конце концов, это чудесная школа. И «мы, наконец-то, вместе, дети», словами Эдварда.
Во вторник завтрак готовит он. Встает раньше меня, наверное, в начале шестого – и жарит тосты. Будит меня сразу после мальчиков, легко поцеловав в щеку и потеревшись о нее носом. Улыбается, когда спрашиваю, который час.
- Шесть сорок, Liebe. Ждем тебя на завтрак.
- Я его еще не...
- Nun bin ich an der Reihe, (моя очередь) - качает головой Эдвард, умиленный моим сонным тоном, - я сделаю тебе кофе. Доброе утро.
- Доброе, Эдвард...
Тосты просто замечательные. Мы едим их все вместе в семь, на этой светлой кухне, и никто больше не жалуется ни на вид формы, ни на непростую школьную жинзь. Пока, кажется, мальчики привыкают к новому быстрее, чем мы рассчитывали. Тем лучше.
Сегодня, утром среды, застаю Эдварда на кухне за телефонным разговором. Просыпаюсь в пустой постели, о чем собираюсь с искренним недовольством ему сообщить. Но Эдвард, говорящий по мобильному, уже кажется мне излишне озабоченным. Не мешаю ему, терпеливо дожидаясь, пока закончит. Судя по всему, звонок из Штатов. Из полиции.
Эдвард кладет трубку, обернувшись на меня без толики удивления. Знал, что я здесь.
- Доброе утро.
- И тебе. Все хорошо?
Эдвард вздыхает, выглянув в окно, где темнеет Тиргартен.
- Начался судебный процесс над матерью Сибель. Тимотей позвонил мне.
- Они хотят, чтобы Фабиан?..
- Нет, - Эдвард качает головой, помрачневший от одного упоминания имени сына. – Им нужен был контакт для Сибель.
- Контакт?..
- Контактное лицо. В случае, если встанет вопрос опеки или проломится это прогнившее дерево их террасы... кому звонить в экстренной ситуации.
- Ты назвал себя, - не вопросом, утверждением проговариваю.
- Назвал, - быстро, будто это признание своей же слабости, кивает он. – Но надеюсь, все так и останется на бумаге.
Подхожу ближе к Эдварду, который, кажется, только этого и ждет. Обнимаю его талию, глажу вдоль у затылка. Очень тепло.
А ведь не так давно Эдвард с пеной у рта доказывал мне, что Сибель никогда не станет ни его дочерью, ни хоть кем-то, о ком он беспокоится. Времена меняются. Слава богу, они меняются.
- Это очень правильно и щедро, Эдвард. Фабиан сказал бы тебе спасибо.
- Дай бог Фабиану об этом не узнать, - выдыхает мистер Каллен, обнимая меня в ответ. – Не будем поднимать эту тему, ладно?
- Ладно, Эдвард. Но я очень тобой горжусь.
- Да уж, Изз... да уж.
Паре за соседним столиком приносят чизкейки и американо. Вопреки распространенному мнению и процветающему кофейному снобизму, будто американо в спешелти-кофейнях не подают, здесь сделали исключение из правил. Желающим – американо. Ценителям – фильтр. А любопытным – рассказ, почему фильтр все-таки лучше. В конце концов, только в фильтре можно понять настоящий вкус кофе. А если тот хороший, более того, особый – еще и всю вкусовую палитру. Тем более, понравившийся лот можно сразу же приобрести домой.
Я засматриваюсь на Weltkarte на стене, находя на ней Германию. Вот и Берлин по центру. А чуть левее, вверх, Штутгард. С этим городом меня тоже связывают особые воспоминания: там Сокол полноценно ко мне вернулся. И ярмарка, и прогулка у фонтана, и этот вечер в замке, все эти «Порше»... тогда, кажется, я сполна осознала, какой жизнью мне предстоит жить, если мы будем вместе. В качестве миссис Каллен.
Вибрирует мой мобильный. Эдвард как чувствует, что я о нем думаю.
- Я только что тебя вспоминала, - улыбаюсь в трубку, обведя кончиком пальца ободок кружки с капучино.
- Привет, Schönheit. Вот как.
- Что случилось?
Я слышу это в его голосе. Сдержанные, едва приметные, но истинные нотки... тревоги. Такая неявная, но глубокая сталь тона. И чуть ускоренный темп речи. Обычно Эдвард говорит медленнее.
- Мне позвонили из школы, - не ходит вокруг да около, сразу же отвечая, - Фабиану было нехорошо, они отпустили его с уроков.
Ну вот и «неплохое начало». Черт.
- Мне забрать его? – с готовностью зову я.
- Я уже отправил Каспиана, он привезет его домой. Послушай, Белла, у меня встречи до четырех. Ты могла бы встретить Фабиана дома? Чтобы он не был один, пока я приеду.
И он еще спрашивает!
- Конечно!
- Школьная медсестра сказала, что ничего серьезного, ему просто следует отдохнуть. Я постараюсь быть дома как можно раньше – заберу Гийома по дороге.
- Я позабочусь о Треворе, Falke. Все хорошо.
- Да уж, - он вздыхает, прочистив горло. Волнение его чувствую через телефон. – Извини, что я так срываю тебя с места, Изз.
- Не говори глупостей. Я выезжаю.
- Я думаю, им с Каспианом не меньше сорока минут до дома, не торопись. Ты далеко?
- На Reichenberger strasse. Минут пятнадцать, наверное... я посмотрю по навигатору.
Осекаюсь, сказав адрес быстрее, чем понимаю, чем это чревато. На том конце повисает угрожающая тишина – за мгновение. Голос у Эдварда становится ледяным.
- В Кройцберге? Какого черта?
- Уже уезжаю. Я буду ждать Фабиана дома, Эдвард. Я тебе перезвоню.
Сжав зубы, он бормочет в трубку что-то неразборчивое. А потом тяжело выдыхает. Сдерживается из последних сил.
- Мы поговорим дома. Держи меня в курсе.
- Конечно, Эдвард.
Отключаю зврнок, напряженно глядя на столешницу перед собой. На чашку с допитым кофе. На серую улицу по ту сторону большого старомодного окна. Шумят деревья на узком бульваре, тает снег. Легко нам с Эдвард сегодня не будет. Но первостепенно – Тревор. Я очень надеюсь, что с ним все будет хорошо.
Каспиан привозит Фабиана домой в половину первого дня. Доводит до самого порога, лично позвонив в звонок. Но я открываю быстрее – слышала шум лифта. Фабиан, бледный и раздраженный, не особенно сопротивляется вынужденному эскорту. Мрачно глянув на папиного помощника исподлобья, проходит в апартаменты. Скидывает свой рюкзак с гербом школы на тумбочку у входа. Непослушным пальцами борется с пуговицами пальто – впервые на моей памяти застегнул его в принципе. Когда снимает, вижу почему – Фабиана знобит.
- Я наберу мистеру Каллену, Изабелла, - спокойно говорит мне Каспиан, проследив за юношей долгим взглядом. – Буду в пределах пяти минут езды, если понадоблюсь.
- А если я сдохну за три минуты? – злобно поддевает Фабиан, резко стянув ниже по руке свои вулканические браслеты. – Не сносить никому головы.
- Спасибо большое, Каспиан.
Я закрываю за помощником Фалке дверь, обернувшись на Тревора. Он стоит посереди прихожей в некоторой потерянности, все еще обутый, и пространно смотрит перед собой. Блеклыми кажутся его черные волосы, чуть заостряются черты лица. Но глаза пылают отнюдь не здоровым огнем.
- Тревор.
- Меня стошнило – вот и все. Никаких душещипательных историй, - выставив ладонь вперед, скороговоркой выдает он. – И меня все еще тошнит... так что держись на расстоянии, Изза.
- Что-нибудь еще тебе болит? Кружится голова?
- Не играй со мной в доктора, пожалуйста.
- Давай-ка ты разденешься и пойдешь к себе, Тревор, - аккуратно прошу его, стараясь поймать взгляд, что постоянно ускользает. – Полежишь – и станет легче.
- Да уж.
Он опирается рукой о стену коридора, кое-как сбрасывая обувь. Ступает на пол своими черными носками из униформы школы. Пошатывается, рвано вздохнув. Я придерживаю Фабиана в вертикальном положении, став за его спину. Мальчик инстинктивно хватается за мою ладонь.
- Тише. Я держу, держу, солнышко.
Фабиана трясет сильнее, уже всем телом. Он резко, словно бы бросая вызов нарушенному равновесию, стряхивает с себя пальто. Вижу у виска капельку пота.
- Пойдем в спальню.
- Я никуда с тобой не пойду.
Тревор вдруг вырывается из моих рук, двинувшись сперва влево, а затем вправо. Ударяется о стену коридора, приникнув к ней, как к последней опоре. Жмурится, тяжело сглатывая.
- Фабиан.
- Нет! – выдыхает, низко наклонив голову и плотно сжав губы. От лица его на мгновенье отливает вся краска. – Ты не понимаешь, ты!.. Badezimmer!
- Что?..
Поздно. Я осознаю, что поздно, за секунду до того, как все случается. Догадываюсь по его выражению лица и покрасневшим, задрожавшим губам. Но рядом нет ничего, совершенно ничего, что я могла бы предложить ему. Badezimmer – это ванная. До ванной дойти мы не успеваем.
Фабиана рвет на пол коридора, эту темную плитку с белыми прожилками. Он сгибается, инстинктивно подавшись вперед, и как следует теперь хватается за мою руку. Старается устоять на ногах чего бы это не стоило. На желтую рвотную массу, что заливает прихожую, смотрит с отвращением. Фабиана рвет желчью, очень мучительно. На глазах у него выступают слезы.
- Из-за-за, - стонет, силясь вдохнуть поглубже. Сглатывает, но легче не становится, слез только больше.
- Я тут, Тревор. Держись за меня. Ничего. Ничего, милый.
- Что же я... на полу теперь...
- Неважно, не думай об этом, - качаю головой, погладив его плечо в этом школьном пуловере. – Еще тошнит?
Во взгляде Тревора на миг прорезается лютое отчаянье. Меня опаляет чувство дежавю – уже видела такое в Портленде.
- Я не знаю!
- Пойдем к туалету. Аккуратно, не спеши, Тревви. Я держу тебя. Все хорошо.
- Т-ты меня не удержишь...
- Очень даже. И тут всего пару шагов.
И правда. Гостевая уборная в самом начале коридора, в непосредственной близости к прихожей. Мы совсем немного не успели.
Стараюсь не смотреть на пол, когда обходим наиболее пострадавшее место. Медленно, но верно появляется запах, да и сама картина... но Фабиан нуждается во мне прямо сейчас. Все остальное подождет.
- Изз, прости, черт бы меня...
- Ну что ты, - открываю дверь туалета, толкнув ее от себя левой рукой. Правой помогаю зайти Фабиану, что уже с трудом видит что-то перед собой из-за слез. Они, тихие и горькие, стекают по его щекам и подбородку вместе с каплями рвотных масс. Разводы видны и на школьном пуловере, и на воротнике рубашки.
Впрочем, как только в его поле зрения появляется унитаз, Тревор резко подается вперед. Падает перед ним на колени, судорожно втянув воздух через нос. Обхватывает унитаз обеими руками, сжав его ободок до выпирающих белесых костяшек. Содрогается в позывах на рвоту его спина... но рвать Фабиану попросту больше нечем.
Я присаживаюсь рядом с мальчиком прямо на холодный пол. Тревор плачет, судорожно вцепившись в унитаз. Подрагивает от мелкой, изматывающей дрожи, то и дело облизывая губы. Глядит только на мутную воду перед собой. Длинные черные ресницы его совсем мокрые.
- Не смотри на меня...
- Сейчас будет легче.
- Это отвратительно...
- Не правда. Все случается. Но все и проходит.
Он опускает голову ниже, почти касаясь воды унитаза своими отросшими черными волосами. Я предусмотрительно убираю их подальше, откинув к затылку. Тревор всхлипывает, едва я его касаюсь.
- Оставь меня одного.
Он знает, что я откажу, но все равно просит. Совсем по-детски и так недоверчиво, без капли надежды. Тяжело сглатывает, поморщившись от жжения в горле. Дрожат его ресницы и ходят желваки у скул. Капают вниз мелкие слезы.
- Я принесу воду с лимоном, - говорю, неспешно, но поднимаясь на ноги. Выбираю меньшее из двух зол, дав Фабиану ту минутку, что он просит, но не оставляя при этом одного полноценно. Не до тех пор, пока ему точно станет лучше и мы доберемся до постели.
Выхожу из туалета, направляясь к кухне. Не оборачиваюсь на прихожую, игнорирую ее пока. Мобильный снова вибрирует в кармане. Эдвард.
- Что у вас, Белла? – по-деловому четко спрашивает Каллен. Сразу же.
- Он дома. Сейчас в ванной – его рвет, Эдвард.
На заднем плане у Эдварда какие-то разговоры вполголоса, какой-то неясный шум. Он прижимает телефон ближе к себе, говорит сдержанно, но тон чуть выше обычного.
- Там есть кровь или?..
- Нет. Ничего, - достаю из верхней полки-невидимки прозрачный стакан, наливая в него воду из фильтра. – Я думаю, больше рвоты не будет. Подождем немного.
- Давай я верну Каспиана, поедете в больницу.
- Ему бы хоть немного отдохнуть, Эдвард. Если вырвет еще раз, обещаю, поедем.
Отрезаю две дольки лимона, достав тот на кухонную тумбу. Добавляю в воду пару кубиков льда – на холодильнике теперь есть такое отделение, как Эдвард и мечтал.
Слышу, как выдыхает в трубку, крепче прижав ее к себе.
- Если ему станет хуже, езжайте в клинику. Я приеду туда.
- Я перезвоню тебе через десять минут, ладно? Все будет в порядке.
Говорю с ним как с Фабианом в эту секунду. Но Эдварду это нужно. Он, совершенно потерянно проговорив мне дежурное «хорошо», не спешит класть трубку. Забираю стакан с водой с тумбочки правой рукой. Левой держу мобильный.
- Я с ним, Эдвард. Я буду с ним все время. Мы на связи.
В тоне Сокола почти физическая боль.
- Белл, прошу тебя...
- Я знаю, geliebt. Все под контролем.
Все-таки отключаю мобильный, пряча его обратно в карман. Возвращаюсь в уборную.
Фабиан, приникнув спиной к плитке, сидит на полу возле унитаза. Прикрыв глаза, дышит глубоко и ровно – через нос. Изредка его старания перебивают прорывающие оборону всхлипы. Неярко мерцает лампочка над нами, отражаясь в зеркале. Фабиан снимает с себя запачканный пуловер, бросив его к двери. Медленно, но верно к его лицу возвращается краска.
- Держи-ка, - присаживаюсь рядом с мальчиком, протянув ему стакан с водой. Тревор медленно, совсем замучено открывает глаза. В их черной глубине сплошная темнота.
Но не спорит со мной. Мелкими глотками, без лишней спешки, пьет воду. Ему легче.
Тревор хмурится, немного прикусив нижнюю губу. Устало, обессиленно оглядывается вокруг, задержавшись взглядом на умывальнике. Больше мальчика не трясет, скорее, ему жарко. На лбу, у висков и в носогубном треугольнике видны следы испарины.
- Я хочу лечь... и прополоскать рот.
- Больше не тошнит?
- Нет, - он втягивает воздух носом, костяшками пальцев вытерев слезную дорожку со своей щеки. – Пожалуйста, помоги мне.
- Само собой, солнышко.
Мальчик опирается о мои руки, несколько нерешительно посмотрев снизу-вверх. Искренне старается не повалить меня к себе, не потянуть слишком резко. Но Тревор меня недооценивает, я сильнее, чем он думает. Особенно сейчас.
- Аккуратно, вот так, - подбадриваю, когда все-таки встает на ноги, хватаясь одной рукой за умывальник, а другой – за меня. – Я открою воду.
- С-спасибо.
Он отпускает меня, чуть нагнувшись к мойке и прополоскав рот левой рукой. Допивает лимонную воду из стакана, на пару секунд запрокидывает голову. Открывает глаза, медленно, но верно уперевшись взглядом в зеркало. Горько усмехается своему отражению, внимательно глядя на него в зеркальную поверхность. Слишком внимательно, я бы сказала.
- Жесть. Отвратная жесть.
- Пойдем в спальню, Тревви, - потираю его плечо в этой жесткой рубашке, отчего мальчик немного зажимается. Он выше меня, но горбится, нивелирует эту разницу в росте – и еще немного пахнет своим парфюмом вперемешку с лимоном. Моргает, отрываясь от зеркала. Насилу, но кивает мне.
- Я без тебя не дойду.
- Я здесь. Придержу твою талию, хорошо? А ты держись за меня.
- Мне жаль, Изза...
- Ничего страшного. Пойдем-ка.
В его комнате еще с утра приоткрыто окно. Тяжелая темная штора сдвинута к краю карниза. Фабиан не может спать при свете, полная темнота – единственный залог его отдыха. Вот и сейчас щурится чересчур яркому свету спальни, немного слезятся его глаза. Но до постели мы добираемся – вместе, как ему и обещала.
Фабиан садится на простыни своей двуспальной кровати, без особой надежды посмотрев в сторону шкафа. Он все еще в школьной форме и она, довольно-таки строгая, тугая, явно ему мешает.
- Дать тебе пижаму, Тревор?
- Если можно.
Он смущается, что я вынуждена трогать его вещи, но не критично. Я не тревожу его больше нужного. Наскоро нахожу первую попавшуюся пижаму, вытягивая ее из комода. В отличие от комнаты Гийомки, в спальне Фабиана все немного темнее, приглушеннее. Вот и комод тоже из темного дерева – в сочетании с основной постели, письменным столом и стеллажом с книгами. Синяя стена уходит в белый потолок с изящной лепниной. Пару своих картин Фабиан привез из Мэна – они висят на стене в светлых рамках. На отдельном месте на шкафу стоит их с Сибель парный медвежонок «I love Berlin».
- Я приду через пару минут, - когда несмело касается пижамы длинными пальцами, говорю я.
- Спасибо...
Даю ему время переодеться, а сама наскоро разбираюсь с прихожей – насколько скоро это возможно. Игнорирую запах, консистенцию, то, что делаю. Попросту убираюсь на автомате, потому что так нужно. Подавляю свой же рвотный рефлекс как могу. И справляюсь за рекордные шесть минут, протерев пол влажной губкой с ароматическим мылом. Чуть лучше. Чисто.
Мою руки, прежде чем вернуться к Фабиану. Пишу Эдварду, что его больше не рвет, подождем с больницей. Стучусь в незакрытую дверь спальни мальчика. Он, уже переодевшись, забирается под одеяло. Придвигает к себе туго набитую квадратную подушку. Небольшой горкой высится грязная одежда у изголовья.
- Я могу присесть?
- Конечно.
Он потягивает выше свое одеяло, сложив руки на груди. Еще немного дрожит, но уже не критично. Догорают остатки его всхлипов. Не такое белое теперь лицо.
- Как ты, солнышко?
- Нормально. Прошло.
- Хочешь спать?
- Очень. Белла?
- Да?
Я бережно, очень осторожно, но касаюсь пальцами его волос. Убираю со взмокшего лба пару прядей, коснувшись Тревора так нежно и невинно, как только могу. Он ребенок для меня. Взрослый ребенок. И мне безумно, до железных тисков в груди, хочется защитить его – от чего угодно. И любить. Просто любить, как того заслуживает. Всем сердцем.
- Посидишь со мной? – несмело спрашивает Тревор, смущаясь и своего вопроса, и своей же на него реакции – краснеет.
- Сколько захочешь, Тревор. Закрыть шторы?
- Ага...
В комнате теперь темно, довольно тепло, но не душно. Я присаживаюсь на простыни рядом с Тревором, как и обещала ему. Поправляю одеяло, укрываю его как следует. Пригревшись, мальчик все же решается. Поворачивается на бок и, свернувшись клубком, устраивается щекой на подушке. А потом, подавшись чуть вперед, все же касается лбом моего бедра. Закрывает глаза.
- Белла.
- Ш-ш-ш, Тревор. Уже все.
Выдыхает, судорожно кивнув. Затихает.
Я недвижно сижу рядом с ним минут пятнадцать – пока не засыпает достаточно глубоко. Перебираюсь в гостиную, чтобы не потревожить его, но не закрываю дверь спальни до конца – учусь у Falke. Звоню ему с кухни, вскипятив чайник. Эдвард берет трубку после второго гудка.
- Он заснул.
- Слава богу. Есть идеи, что это, Изз?
- Точно не пищевое отравление. Тревога?
- Его куда чаще рвет последнее время...
- Я думаю, это следовая реакция. Ты сам говорил.
- Обсужу с доктором. Ты побудешь с Тревором, пока мы приедем?
- Конечно. Я ведь уже сказала тебе.
Кто-то откликает мистера Каллена. Негромко и довольно опасливо, особенно когда он раздраженно отвечает что-то на немецком. Напряженно выдыхает в свой мобильный.
- Белл...
- У нас все под контролем, Эдвард. Иди.
- Если вдруг...
- Сразу тебе звоню, - уверяю, с пониманием отнесясь к тревоге в его голосе, - обещаю.
Это Каллена устраивает. Скрепя сердце, но он все-таки кладет трубку.
Я наливаю себя чай в синюю чашку. Подхожу к большому окну, выглядываю на дождливую, оживленную улицу. Впереди шумит крона Тиргартена. А у нас доме потрясающе тихо.

Продолжение