Kapitel 14. Potsdamer Platz
Teil 1. Domani
Teil 1. Domani
Potsdamer Platz (Потсдамская площадь) — историческая площадь и крупный транспортный узел в центре Берлина. До Второй мировой войны Потсдамская площадь с одноимённым железнодорожным вокзалом, где пересекались многие линии городского транспорта, считалась одной из самых оживлённых площадей континентальной Европы и популярным местом встреч на карте политической, общественной и культурной жизни города.
*Domani (italian) - завтра
Come l'aria mi respirerai
Ты будешь дышать мной, словно воздухом,
Il giorno che ti nasconderò
В тот день, когда я тебя спрячу
Dentro frasi che non sentirai
Во фразах, которые ты не услышишь,
Che l'errore tuo è stato amarmi come se
Ведь твоей ошибкой было любить меня так, будто
Domani il mondo fosse uguale a com'era ieri
Завтра мир был бы тем же, что и вчера.
Ты будешь дышать мной, словно воздухом,
Il giorno che ti nasconderò
В тот день, когда я тебя спрячу
Dentro frasi che non sentirai
Во фразах, которые ты не услышишь,
Che l'errore tuo è stato amarmi come se
Ведь твоей ошибкой было любить меня так, будто
Domani il mondo fosse uguale a com'era ieri
Завтра мир был бы тем же, что и вчера.
Я знаю, что он рядом.
Прежде, чем чувствую широкую ладонь на своей талии. До того, как ощущаю едва уловимый аромат туалетной воды и легчайшую отдушку кондиционера от наволочек. Прежде, чем открываю глаза и вижу выученную наизусть обстановку минималистичной, в чем-то даже строгой спальни.
Я знаю, потому что ни с кем и никогда больше я не испытываю похожего чувства. Смесь исчерпывающего умиротворения, теплое, густое как мед спокойствие. И ясное, вырисованное во всех подробностях ощущение безопасности. Эдварду никак не нужно сообщать о своем присутствии – я чувствую его кожей, каким-то шестым, особым чувством. Теперь как следует понимаю, что это выражение значит.
В этот момент – единственный и неповторимый, длящийся, по своей сути, одно мгновенье, но по восприятию – в сто раз дольше, я абсолютно спокойна. Бестревожное, глобальное расслабление – и души, и тела. Улыбаюсь в наволочку подушки, на краешке которой лежу. Медленно впитываю в себя каждую секунду нового утра. Субботнего и теплого, пусть за окном и висит знакомая мрачная пелена. Середина ноября. И полноправное царство горького сизого тумана. Монументальный Берлин в нем тонет... а я нежусь. Тысячу лет так бы и лежала... рядом.
Эдвард обнимает меня со спины. Он занимает большую часть постели и практически полностью – мою подушку, ставшую нашей общей. Обнимает меня за талию, и на его ладони, даже во сне, слегка проступают контуры вен – не расслабляется, словно как только уберет руку – я испарюсь, исчезну. Вся его поза об этом невыраженном страхе так и кричит – будто я и вправду убегаю, а он старается меня удержать, оставить рядом с собой. Легко, но придерживает ногами, прижимает к груди, лицом зарывается в волосы. Его мерное, тихое дыхание я чувствую кожей. Вдохи глубокие – уже хорошо.
В спальне царит полумрак. Мне не привыкать к излишней пасмурности Берлина, но этой осенью он намерен показать себя во всей красе. По ту сторону окна, по подоконнику изредка ударяют тяжелые капли. Напрасно ждать снисхождения от погодных условий. И впервые, я думаю, за долгие годы мне настолько на погоду плевать.
Задумчиво, аккуратно накрываю ладонь Эдварда своей. Она раза в три меньше и кончиками пальцев я ощущаю каждую ссадину на его костяшках. На своих запястьях вижу идеальные контуры его пальцев, выцветшие до сине-фиолетового оттенка – как браслеты, ей богу. Или наручники. Но больше, он обещал мне, такого не повторится. Меня не заточают здесь, я сама выбираю остаться. Я сама выбираю его. Как же после вчерашней ночи это очевидно...
Эдвард спит, все так же ровно вдыхая и выдыхая, чуть затрагивая своим теплым дыханием мои волосы... и я стараюсь дышать так же спокойно, как он. Ни к чему эти страшные картинки и несуразные представления «а если бы?..». Нет сослагательного наклонения. Нет других версий будущей жизни. Сокол здесь, я ощущаю его каждой клеточкой тела, я в состоянии позаботиться о нем, и я могу сделать выводы, чего моя любовь стоит. И насколько ясно в ней отражается его собственная – как в зеркале. В этот раз мы все исправим. Справимся. А другого и не будет... так ведь?
Звонят в дверь. Я хмурюсь неясному звуку, не слишком громкому, но неприятному, разорвавшему идеальную тишину нашей спальни. Эдвард и бровью не ведет. Затихнув рядом с ним, сперва думаю, что мне показалось. Тишина снова правит, по подоконнику ударяют капли дождя, а тучи сгущаются, последние островки света прогоняя от нашей постели. Угрожающе мрачнеет на другом конце комнаты фикус в большом горшке. Моя позабытая на журнальном столике одежда – нехитрый набор из джинсов и пуловера – кажется забавным дизайнерским элементом.
Но звонок повторяется. И вот теперь я понимаю, что это и вправду происходит здесь и сейчас, не в моей полудреме. Впервые слышу, как звонят Соколу в дверь. Слишком электрический звук, такой же современный, как и весь этот жилой комплекс. Не сразу разберешь.
Я выскальзываю из-под руки Эдварда так, что даже не сминаю одеяла. Он спит крепко, отнюдь не беспокойно, хоть и хмурится немного, когда сажусь на простыни рядом. Вряд ли это правильное для него сравнение, но именно в эту секунду Каллен похож на маленького мальчика. Утомленный насыщенными ночными событиями, он приникает к подушке большей частью щеки, так по-детски отчаянно к ней прижавшись. Правой рукой придерживает мелкие пуговички наволочки, своей позой несколько взъерошив темные волосы. На белом лице слишком ясно виден длинный шов скулы и гематома челюсти. Эдвард спит на боку, перебравшись на угол постели и оставив мне маленький островок у самого края. Захватчик. Куда же я от тебя денусь?..
Тихонько, тронуто улыбаюсь его позе и этому напряженному, скованному выражению лица. Если бы не этот звонок, вернулась бы обратно к нему под бок и никуда до самого ужина не вставала. Разве что заварила бы чай. Мне очень хочется пить.
Иду по темной квартире довольно быстрым шагом. Осторожно прикрыв дверь в спальню, ступаю на холодное дерево коридора и, не заглядываясь на шедевры Фабиана на стенах, направляюсь к входной двери. Электронный видеофон – отличное решение. Я нажимаю на маленькую кнопку камеры и по ту сторону двери вижу черно-белое изображение молодой девушки. Прижав к себе кипу каких-то бумаг и папок, она тревожно переминается с ноги на ногу.
- Чем я могу помочь?
Мой голос, появляющийся в коридоре из ниоткуда, ее пугает. Вздрогнув, девушка едва не роняет все, что принесла. Оглядывается по сторонам, но в конце концов отвечать все равно решает в сторону двери.
- Ich habe eine Besorgung für Mr. Cullen (у меня поручение к мистеру Каллену)
- Прощу прощения?
Я недовольна появлением немецкого языка и, кажется, это просачивается в голос. Девушка волнуется, но английский ей по душе больше немецкого. Как и мне.
- Могу я увидеть мистера Каллена, мисс?..
У нее красивый, мелодичный голос, который не искажает даже видеофон. Я вижу, как она прикусывает губу, сильнее прижав к себе папки. Совсем молоденькая, даже младше Элис.
- Его нет. Мне что-то передать?
Не ожидала от себя такой деловитости. И убедительной, в чем-то даже неосознанной лжи. Но я ведь и правда не собираюсь будить Эдварда из-за кого бы то ни было (за исключением его детей, думаю, но вряд ли они окажутся за дверью в течение этого дня). На сегодня все дела откладываются. И уж точно подождут, пока он не вернется в норму.
Незнакомка, нахмурившись, поднимает глаза выше. Находит камеру.
- Мы можем поговорить не через дверь, мисс?.. Мне нужно передать мистеру Каллену документы, если вы живете здесь, то я могла бы их оставить... то есть...
Я отступаю на шаг от порога, тихо провернув блестящий замок два раза. Больше в квартире ни единого звука – меня радует, что Сокол наконец-то позволил себе выспаться за все эти дни.
Девушка с благодарностью встречает мой доверительный жест. Не делает ни шага вперед, к двери, оставаясь на прежнем месте. Робко мне улыбается, откинув с лица прядку белокурых волос. Она и вправду молода, но не настолько, как мне показалось прежде. Ярко-голубые глаза подведены черным карандашом, длинные ресницы с тушью, на губах – матовая коричневая помада. Миловидная и современная одновременно. Еще не было бы такого яркого румянца на щеках...
- Меня зовут Виттория, - поспешно представляется она, прерывая воцарившееся между нами молчание. – Я стажер Каспиана, личного помощника мистера Каллена. Господин Каспиан велел мне отнести документы и сообщить, что машина будет ждать на паркинге... ключи... вот ключи.
Она старается говорить быстро, но не тараторить. Пытается ничего не забыть, донести всю информацию, но при этом сэкономить мое время, объяснить ясно и доходчиво, а еще – выполнить поручение. Смотрит настороженно, пытаясь прикрыть этим выражением свое смятение. Понятия не имею, как выгляжу этим утром после долгой ночи и недавнего пробуждения. Впервые за столько времени даже не задумываюсь об этом, чему невольно усмехаюсь.
Виттория расценивает это как знак.
- Господин Каспиан говорил, что вы можете открыть мне. И это допустимо – оставить документы вам, мисс. Вы его дочь, так ведь?
Вот теперь я усмехаюсь вполне себе осознанно и удивленно. Мое веселье смущает Витторию окончательно. Она наполовину испуганно, наполовину изумленно смотрит на меня из-под длинных черных ресниц. Стажер в чистом виде. Мне становится девушку жаль.
- Невеста, - спокойно поправляю я. И все же с толикой снисходительности.
Вот и я перешла за эту черту. Но разве остались еще какие-то черты после вчерашнего? В конце концов, даже в «Шаритэ» думают именно так.
- Невеста... – протягивает Виттория, что есть мочи стараясь скрыть еще большее удивление, - ну конечно... невеста... Каспиан так и говорил. Возьмете документы?
Я с готовностью принимаю у Виттории две плотных папки и несколько скрепленных между собой белых бумаг в прозрачных файлах. На каждом из них – цветастый стикер с немецкими комментариями. Разбираться со всем этим определенно станет Эдвард, при всем желании прописной немецкий мне не перевести.
- И от авто, - девушка кладет электронную ключ-карту «Порше» поверх синей папки, поежившись от того звука, с которым она соскальзывает ниже. – Пожалуйста, когда мистер Каллен вернется, может ли он отправить господину Каспиану сообщение, что все получил?
- Хорошо.
- Спасибо.
Виттория мнется на пороге, напряженно оглядывая стены и пол вокруг себя. Закусывает губу, а потом, обернувшись ко мне, все же решается.
- Пожалуйста, мисс, передайте ему эти бумаги. Иначе мне не получить работу.
Я мягко девушке улыбаюсь. У нее ровные светлые волосы до плеч – недавно постриженные, готовилась к началу стажировки. На руках свежий, неброский френч-маникюр. Располагающее, пусть и стеснительное выражение лица. Эти яркие глаза. Макияж – и сдержанный, и заметный. А еще нарочито деловой стиль одежды – черный костюм, белая блузка, аккуратный золотистый бейдж слева. Виттория Чесаро.
- Я все передам, Виттория, не переживайте.
Она отрывисто, благодарно мне кивает. На мгновенье заглядывает в глаза, почти сразу же опустив взгляд. Выходит за дверь.
- Хорошего дня, фройлен.
- До свидания, Виттория.
Я закрываю дверь, обыденным жестом провернув замочек в обратную сторону. С любопытством смотрю на бумаги, файлы и папки, что держу в руках. Личный помощник, приславший своего стажера, передал их в субботнее утро. Стало быть, это что-то важное. Бережно провожу пальцами по темному краю ключ-карты. Эмблема «Порше» ровным крупным шрифтом, ощутимым подушечками пальцев, выведена на плотном пластике. Черный на черном. Малозаметно, элегантно, дорого. В этом дизайне вся концепция компании.
В квартире по-прежнему тихо. Где-то вдалеке слышно, как уезжает лифт Виттории. Из-за приоткрытой двери в нашу спальню все еще не слышно ни звука. Кладу карту на стенд в прихожей, отношу папки на кухонный стол. Все, что в файлах – на немецком. Мне кажется, это какие-то договора, прописаны цифры, адрес, некие условия. На стикерах – номера телефонов и пометки. В папках – что-то о «Порше», все они с маленьким металлическим значком авто в верхнем левом углу. В одной из них – новый буклет о новинке сезона, один на немецком, один – на английском. На обложке – ярко-вишневый «Porsche Cayenne Turbo Coupe» на фоне величественных альп и идеального автобана. Довольно увесистая информационная продукция. Мне интересно.
Я возвращаюсь в нашу спальню вместе с буклетом. Придерживаю его правой рукой, на ходу поправив волосы левой и одернув край пижамной майки. Штат Мэн явно сыграет в моей судьбе не последнюю роль, к этому все и идет.
Эдвард не спит, хоть и не могу я сказать, что он уже проснулся. Скорее дремлет, лениво оглядывая кусочек комнаты перед своими глазами. Сонно приникнув к подушке, хмуро смотрит на пустое место на простынях рядом с собой. И на меня, показавшуюся в дверном проходе.
- Schwalbe.
- Guten Morgen, - тихонько отзываюсь я. Присаживаюсь на край постели, и Сокол, наблюдающий за мной внимательно, хоть и устало, неглубоко вздыхает.
- И тебе доброе утро... и вправду – доброе.
Он медленно и мягко забирает себе мою ладонь, легко поцеловав ее тыльную сторону. Кончиком указательного пальца, очень бережно, гладит синий ободок на моем запястье. И без того хмурое его лицо мрачнеет.
- Как ты? – спрашиваю, наклонившись поближе, отвлекая его. Правой рукой глажу темные волосы, чуть массируя кожу. Он выглядит уставшим, словно бы не отдыхал вовсе. Взгляд пространный, движения медленные. Мне очень хочется как следует о Соколе позаботиться.
- В сознании, - насилу пошутив, бормочет он.
- Я бы сказала, относительном, - хмыкаю, легко пожав его пальцы.
Эдвард примечает буклет у моего бедра.
- Каспиан приходил?
- Его помощница, - печатную продукцию показываю Эдварду со всех сторон, - еще какие-то договора и соглашения... и да, две версии буклетов.
- Не спится им по субботам...
- Там также ключ-карта «Порше», - добавляю, нежнее погладив его волосы. Эдвард прикрывает глаза, проникнувшись моим прикосновением. Нежность внутри разрастается в геометрической прогрессии, накрывает меня лавиной. И теплом. Несравнимым ни с чем теплом. Я так люблю его.
- Вот это уже дельно, - так и не открывая глаз, бормочет мужчина. – Подменная машина...
- Тебе определенно стоит еще поспать, - подкупаю его продолжающимися поглаживаниями, теперь прикасаясь и к затылку, и немного к шее, - машины, даже подменные, никуда не убегут.
Эдвард издает тихий мурлычащий звук от моих касаний. Низкий и гортанный, тронутый. Ему нравится.
- Оставайся здесь.
Я нежно Соколу улыбаюсь.
- Всемирный день Эдвардов, помнишь? Само собой.
Он медленно, в чем-то даже устало поворачивается на спину, меняя позу. Растерянно смотрит на большую часть кровати, пустующую с ночи, а затем на меня. Освобождает гораздо больше места, отодвинувшись к противоположному краю. Я сажусь на середине постели, вернув ему забытую на моей стороне подушку.
- Я могу почитать про новый «Порше»?
Эдвард кладет голову на подушку, придвинув ее ближе ко мне. Касается лбом моей талии, правой рукой вполне себе по-собственнически обвивает бедра. Кивает.
- Все, что угодно, Изабелла, - бормочет в мою кожу, полоснув ее горячим дыханием. Успокоенно, медленно выдыхает, когда массирую его спину. Глажу и волосы, и затылок, и шею, плавно переходя к лопаткам. Футболка на Эдварде несколько влажная, его кожа слегка матовая и не такая горячая, как прежде. Он морщится, чувствую кожей, приникнув ко мне теснее. Немного дрожат ресницы.
- Все хорошо, - тихонько напоминаю, прикасаясь нежнее и успокаивая каждым движением.
- Скажи честно, Schwalbe, ты мне снишься?
- Ну и цветные же у тебя сны тогда, Эдвард.
Он невесело, смущенно хмыкает.
- Ты теплая.
- Вот я тебя и согрею, - пронятая этой искренней, наивной фразой, обещаю ему я. Подтягиваю выше наше одеяло, накрыв его плечи, и, хоть Эдвард и не дрожал прежде, от покрывала он не отказывается. Наоборот, расслабляется, устраивается удобнее. Его доверие и комфорт дорогого для меня стоят.
- Засыпай, - уговариваю, мягко пригладив его волосы, костяшками пальцев коснувшись здоровой щеки, - а проснешься – я буду рядом.
Он жмурится на такое обещание. Вздыхает.
- И расскажешь о буклете.
- Конечно, - усмехаюсь, разгладив ворот его футболки.
На часах прикроватной тумбы половина десятого утра. Эдвард засыпает во второй раз, попригревшись в новой позе. Я не прекращаю медленно, спокойно гладить его, продлевая этот целительный, нужный сон. И все же открываю новую книжечку о «Порше», полусидя устроившись посередине постели. Тишина спальни отныне идиллическая.
* * *
Я не могу сдержать улыбки. Заглядываю в спальню в начале первого дня, удобно перехватив свою чашку с зеленым чаем и только-только закончив с тестом для блинчиков. Эдвард лежит на середине постели, приподнявшись на локтях и растерянно оглядывая хаос из подушек и одеяла, бессистемно воцарившийся вокруг него. Покрывало не пощадили – оно валяется на полу. Как и пара автомобильных изданий, безжалостно сброшенных с прикроватной тумбы тяжелыми углами одеяла. Из приоткрытого балкона, поднимая вверх шторы, сочится прохладный ветерок. Судя по отпечатку сна на лице Сокола – уже не таком бледном, к слову, вполне себе отдохнувшем, - он совсем недавно проснулся.
Толкаю дверь от себя, неспешно заходя в комнату. Эдвард замечает меня, оторвавшись от беспорядка на кровати и, вольно или нет, а улыбается краешком губ. И на его щеках проступают мои любимые, очаровательные ямочки. Ну все.
Я не говорю ни слова. Ставлю чашку на комод у входа и забираюсь на постель, прямо к нему. Игнорирую все, что не касается Эдварда в эту секунду. Видеть его сонным и таким умиленно-растерянным – особое ощущение, таит в себе потрясающую нежность.
- У нас тут были военные учения?..
Разоренная им постель кажется сущей мелочью. Ясный элемент жизни, что продолжается, близости, что очевидна. И совместных пробуждений. Я уже и забыла, каково это – просыпаться рядом с ним. Спать вместе. И говорить «доброе утро». Самые простые вещи наповерку – самые ценные.
- Скорее кто-то пытался устроиться поудобнее, - весело объясняю я, улыбнувшись ему как следует, как любит – широко и довольно. Я давным-давно не спала так хорошо, как сегодня. И большего прилива сил не чувствовала уже долгое время. Могу свернуть горы.
Эдвард вдруг смотрит на меня с хитринкой во взгляде, чуть прищурившись.
- Ты так и продолжаешь убегать, Schönheit?
- У меня есть веское оправдание, - посмеиваюсь, погладив его плечо. Ткань футболки очень мягкая. – Как думаешь, ты выспался?
Он откидывает голову обратно на подушку, довольно потянувшись. Выглядит вполне удовлетворенным жизнью. В моих любимых синих глазах потихоньку пропадает сон, воцаряется улыбка. И нежность. Меня пронимает, насколько ее там много.
- Ты так красива, Sonne.
Он тронуто подмечает это. Без толики шутки или смеха, тихо и откровенно, будто ни о чем прежде мы не говорили.
Я робко улыбаюсь краешками губ.
- Я скучала по этому.
- Моим комплиментам?
- Твоему голосу утром. По тебе утром.
Я вижу, как меняется его выражение лица с каждым моим словом. Приобретает это глубокое, ясное выражение любви. Ни в чьих больше чертах я не видела столько ласки и принятия, как у Эдварда. Не глядя на всю ту чехарду, что внезапно произошла на этой неделе.
- Иди сюда, - шепчет, нежно, но призывно погладив мою талию. Накрывает ее теплой ладонью, привлекает меня к себе. Не пытается принудить или заставить, не требует, а просит. И бережно, как лишь пару раз прежде, меня целует. Губы, тут же почувствовавшие его близость, уже наизусть выучившие форму его, ощутимо саднят. Требуют немедленного продолжения.
Эдвард очень тихо, гортанно стонет, когда придерживаю его челюсть правой рукой, сделав поцелуй чуть глубже. Глажу по коже здоровой щеки, мягко коснувшись скулы. Смятенно, скованно улыбаюсь, отстранившись. Никак не могу вдохнуть полной грудью.
- Я тоже очень скучал, - искренне, негромко признается он. – Можно не стану отпускать тебя так быстро? Полежишь со мной?
Я кладу голову на его плечо, игнорируя свою подушку, оказавшуюся у изножья. Эдвард тепло целует мою макушку, глубоко вдохнув запах волос. Его пальцы на моей талии слегка подрагивают.
- Мне еще не доводилось лежать в постели в такое время...
- А как же детство? – спрашиваю, не до конца отдавая себе отчет, что именно говорю.
- Ну, - протягивает он, задумавшись на мгновенье, но вполне обыденно поцеловав мои волосы во второй раз, - это было слишком давно. Но твоя взяла – не считая детства.
- Мама, думаю, прекрасно заботилась о тебе, когда приходилось остаться в постели.
- Не отходила от кровати, - кивает Сокол, пробежавшись пальцами по моим волосам, - она научила меня значению слова «забота» в принципе, Sonne. Я ей за это очень благодарен.
Эдвард касается меня, что-то рассказывает, откровенничает... а я заново привыкаю к его близости. Я переживала, что буду бояться ее, что здесь, утром, вне ночи, почувствую себя как минимум неуютно, не говоря уже о прежнем страхе. Напрасно. Мое тело помнит Эдварда. И мое сознание – тоже. Чувства, что испытываю к нему, беспокойство, что наполнило меня до краев вчера ночью – все это перекрывает любой страх, любое неудобство. Эти сумасшедшие события кажутся чрезмерно цветным, глупым сном. А все остальное – правда. Быть с ним – правда. И слышать его, чувствовать, ощущать запах, ладони, эту мягкую материю футболки – вот это все правда. И никак иначе.
Обнимаю его обеими руками, на мгновенье очень крепко прижавшись к плечу.
- Я тоже хочу как следует о тебе заботиться.
- Ты уже так долго делаешь это, моя красота, - пронято отзывается Сокол. – Спасибо.
Не вынуждает меня смотреть на себя, умиротворяюще поглаживает вдоль позвоночника. Но я смотрю. Запрокинув голову, гляжу на него снизу вверх, смело, решительно и нежно. Не думала, что способна на такое сочетание эмоций, а все же. Улыбка Эдварда становится шире. Он и вправду неплохо отдохнул, выглядит куда свежее, спокойнее и здоровее.
- Между прочим, я собиралась разбудить тебя для завтрака.
- Вот как? - он изгибает бровь, шутливо пощекотав меня у ребер. - А как же эти разговоры о пользе долгого и здорового сна?
- Я сомневаюсь, что в последние дни ты в принципе ел что-то, Эдвард. Во всем нужен баланс.
В синих глазах на долю секунды что-то потухает, а затем разгорается вновь. Эдвард жив, наверное, сейчас больше, чем когда-либо прежде за наши встречи. Он не просто верит в будущее, он делает все, чтобы оно для него – для нас – наступило. Пока есть такая возможность. Печально, что нам необходима практически свершившаяся трагедия, дабы оценить то, что имеем. Я усвоила этот урок сполна.
Я сажусь рядом, оставив Сокола на подушке. Он и заинтересованно, и напряженно смотрит на меня со своего места. Чуть прикрывает глаза, когда глажу его лоб у линии волос. Очень нежно.
- Как ты себя чувствуешь? Расскажешь мне?
- Хорошо. Во всех планах.
- И даже в физическом?
- И даже в нем, - хмыкает, хитро посмотрев мне прямо в глаза. – К тому же максимум сна выполнен. А еще моя девочка со мной. И даже говорила что-то о завтраке...
- Ты хотел бы чего-то определенного?
- Нет, Белла. На твой вкус.
Он бодро разговаривает со мной, в чем-то даже весело. Этот повседневный, мягкий тон, звук его голоса, ясное тепло тела, ладонь, которой размеренно поглаживает мою спину... но я вдруг смотрю на лицо Эдварда, что лежит на этой чертовой светлой подушке, линию шва, яркий ореол гематомы, чуть красноватые щеки, особенно у скул... Эдвард выглядит куда лучше, чем в свое первое утреннее пробуждение, но все же не так, как прежде. Ему нужно время, чтобы окончательно поправиться и собраться с силами... нам всем оно нужно?.. Но почему-то только теперь, когда ночь, Шаритэ и разбитый «Порше» остались в далеком прошлом, я осознаю, насколько близка была к тому, чтобы его потерять. И навсегда эту историю закончить.
Не знаю. Ночью эти мысли казались не такими уж навязчивыми, скорее вариантом, чем возможностью. А теперь я ясно вижу, что возможность едва не стала моей новой реальностью. И то, что он теперь тут... мы тут... отделавшись малой кровью... это чудо.
- Я очень тебя люблю, - честно и тихо признаюсь ему, едва дав закончить последнюю фразу. Эдвард даже теряется сначала, нахмурившись моему внезапному признанию. Но затем сразу же нежно, ласково улыбается.
- И я тебя, Schatz.
- Ты знаешь, я хочу, чтобы каждый раз, когда делаешь что-то опасное... отвлекаешься или злишься... чтобы ты это помнил. Потому что мне важно, чтобы, несмотря ни на что, ты это помнил, Эдвард.
Я говорю серьезно, и Сокол внимательно слушает, уважая и мой тон, и ту просьбу, что им адресую. Он неглубоко, понимающе вздыхает, уверенно мне кивнув.
- Конечно, моя любовь. Я знаю. Извини, если вчера я напугал тебя – и в Шаритэ, и тут, после... это не совсем мужское поведение, я понимаю. Но мне, как и тебе, Зонне, было важно, чтобы ты знала.
Он поднимает руку, кончиками пальцев левой ладони прикоснувшись к моей щеке. Довольно обыденный для нас жест прежде. Я знаю его наизусть и всегда, когда так делал, опускала голову ниже, приникала к его пальцам, любила их. Сперва делаю все точно так же – тело делает, не дает мне оступиться. Но парой секунд позже... когда вспыхивают в памяти эти незваные, проклятые минуты там, у коридорной стены в понедельник... и его глаза, и громкий голос, и... удар... жмурюсь, что есть силы прикусив губу. Перехватываю ладонь Эдварда, что тут же старается убрать руку. Крепко держу ее в своей. Не отпускаю.
- Ш-ш-ш, Schönheit, прости меня, прости.
Он садится рядом, наклоняется ко мне. Свободной ладонью очень нежно гладит мою спину от шеи до копчика. Отвлекает.
- Я... я...
- Ничего страшного, Liebe, ну что ты, - он осторожно придерживает мои пальцы своими, легко их пожав, - не объясняйся.
- Я так хочу забыть... но я боюсь... что не забуду.
Эдвард вежлив, приметлив к моим бормотаниям. Легонько целует мой лоб.
- Тише, Белла. Так или иначе, мы с тобой начнем с начала. И ничего дурного больше не случится. Давай сделаем это слоганом дня.
Я все же отпускаю его руку, позволив убрать ладонь от моего лица. Подаюсь вперед, обнимая Эдварда за шею, утыкаюсь подбородком в его плечо. И чересчур внимательно, наскоро сморгнув слезы, смотрю на изголовье постели.
- Я рада, что ты здесь.
- А я как рад, Schönheit, ты бы знала, - тепло усмехается он, и крепко, и бережно обняв меня за талию обеими руками. Горячо целует мой висок. – Как считаешь, час дня неплохое время, чтобы встать с постели?
- Только при условии потом туда вернуться...
- Уже на Мюггельзе. И все же – завтрак. Я могу расчитывать на свой завтрак? Я голоден как волк!
Я сажусь напротив него, все же отстранившись. Эдвард с любовью и гордостью встречает то, как решительно смотрю на него, поборов несвоевременную соленую влагу. Нет повода для слез сегодня. И за это тоже нужно быть благодарной.
- И волков, и соколов мы накормим, - обещаю ему, пожав правую ладонь в своей. Усмехаюсь, увидев искорки задора в синих глазах.
И, подавшись вперед, еще раз Эдварда целую. Больше не стану обдумывать, уместно ли это действие. Это наше утро. И наша новая жизнь.
* * *
Quindi scegli le cose che sono davvero importanti
Так выбери вещи, по-настоящему важные.
Scegli amore o diamanti
Выбери: любовь или бриллианты,
Demoni o santi
Демоны или святые.
E sarai pronto per lottare
И ты будешь готов сражаться
Oppure andrai via
Или уберёшься прочь.
Так выбери вещи, по-настоящему важные.
Scegli amore o diamanti
Выбери: любовь или бриллианты,
Demoni o santi
Демоны или святые.
E sarai pronto per lottare
И ты будешь готов сражаться
Oppure andrai via
Или уберёшься прочь.
Эдвард подает мне пальто, хитро прищурившись, когда забираю карту от автомобиля со стенда. Указательным пальцем обводит контур брелока с ключами от апартаментов – простое металлическое кольцо... но как же эстетично он это делает.
- Уже сомневаешься?
Falke медленно, с отеческим снисхождением к моим словам, качает головой. Нежно гладит прядку волос, оставшуюся на моем плече.
- Ну что ты.
Теперь его пальцы скользят по черной ткани материи пальто, даже сквозь нее вызывая на моей коже мягкое покалывание.
- Если что, еще не поздно позвонить Каспиану...
- Каспиан уже здесь, - Эдвард галантно открывает передо мной дверь из квартиры, указав на серебристый лифт невдалеке. – Пойдем, нам тоже пора.
Я изгибаю бровь, но послушно выхожу в коридор. Возможно, какие-то документы девушка-стажер все же не отдала. Ее просьбу Эдварду я передала – он подтвердил, что получил бумаги – сразу, как мы позавтракали. И я все-таки попробовала красную смородину под изумленный взгляд мужчины. Пришлось признать – хоть и кисло, но не так уж плохо. Эдвард тронуто мне улыбнулся, когда озвучила свой комментарий. Поблагодарил, что пытаюсь стать к нему ближе, узнать еще лучше... отныне только так мы и будем по отношению друг другу поступать. Пытаться понять.
Лифт опускает нас на паркинг. Я наблюдаю, как закрываются двери, испытывая чувство дежавю. Все, произошедшее в понедельник, кажется сюром. Эдвард наблюдает за мной краем глаза с высоты своего роста. Я физически ощущаю его напряжение. Приникаю плечом к стенке лифта, нащупав рядом с собой его ладонь. Крепко пожимаю пальцы. Сокол мне отвечает, бережно погладив кожу ладони. Он куда нежнее со мной, чем прежде.
- Когда ты купил эту квартиру?
В зеркале напротив нас вижу, как пропадает отрешенность на его лице. Эдвард слушает мой голос, сосредотачиваясь на вопросе.
- Пару лет назад. Сразу, как переехал в Берлин.
- Почему Шарлоттенбург?
- Хорошие соседи, близость к центру, новый жилой комплекс, - как бывалый риэлтор, перечисляет мужчина, посмотрев на цифру «семь» над нашими головами. – И да, подземный паркинг. Это было важным условием.
- А балкон?
- Приятный бонус, - он улыбается краешком губ, медленно, давая мне рассмотреть в зеркале каждое свое действие, наклонившись к моим волосам. Легко их целует. – Я еще помню про апероль с видом на оперу.
- До лета еще полгода, Эдвард.
- Время имеет свойство нестись галопом, когда ему это выгодно, - хмыкает он. Но почему-то мрачнеет.
Лифт останавливается, известив о прибытии. Звучный немецкий «Ausgang» слышится среди металла кабины. Я выхожу первой, почти сразу же окунаясь в атмосферу ярко-освещенного паркинга и характерного запаха машин, улицы и бетона. В десятке метров от нас вижу высокого молодого человека. Рядом с ним, с двумя гранде-стаканчиками из «Старбакса» стоит Виттория.
Эдвард увлекает нас в сторону помощников. Не отпускает моей руки, но не настаивает, если я захочу это сделать. Дает мне право выбора. Я крепче сжимаю его пальцы и, чудится, мужчина расслабляется. По крайней мере, нет в его чертах этой мрачной сосредоточенности.
- Guten Tag, Herr Cullen, – вежливо здоровается молодой человек, судя по всему, Каспиан. На вид ему лет двадцать семь, стильный бордовый пуловер, черное пальто, брюки в цвет, начищенные до блеска туфли. Каспиан бы подошел на роль фотомодели берлинских изданий для молодежи, вид у него соответствующий. Но вот взгляд – серый, пронзительный, глубокий – профессиональный. И такая же профессиональная улыбка.
- Добрый день, мисс Свон, - уже на английском обращается ко мне, учтиво наклонив голову.
Виттория подступает к нам ближе, протягивая мне стаканчики.
- Прошу, Изабелла. Доброе утро, мистер Каллен. То есть... добрый день.
Она краснеет, опуская глаза, только лишь глянув на Эдварда. Храбрится, но все равно не может с собой справиться. Даже с учетом травм и несколько уставшего, хмурого выражения лица, Эдвард очень красив. Той самой мужской красотой, что заставляет забыть о самом важном. Он смотрится очень взрослым сегодня. На секунду мне удается увидеть Сокола глазами Виттории, и я понимаю ее трепет. Без привычного блеска синих глаз, без улыбки (скорее, с ее едва натянутым подобием), Эдвард самый что ни на есть босс. Строгий и совершенный.
- Здравствуйте, - им обоим отвечает он. Кивает на машину. – Полный бак, Каспиан, верно?
Позади личного помощника и Виттории припаркован ослепительно белый «Порше» нового модельного ряда. Я замечаю его только теперь, но узнаю сразу же. Именно об этой машине читала в буклете утром. Обтекаемые формы, элегантная эмблема на капоте, черные тонированные окна и светло-бежевый кожаный салон. Если верить данным из рекламы, в такой красоте таится разгон до сотни за 3,7 секунды. Настоящий зверь.
Мне мало верится, что Эдвард и вправду намерен отправиться со мной на Мюггельзе именно на нем. Со мной, в качестве водителя. Однако... ключ-карта же у меня!
- Разумеется, - Каспиан улыбается краешком губ, не переходя профессиональной грани приличий, но стараясь подбодрить. – И масло, и омывающая жидкость. Прямо с тест-драйва в Потсдаме.
- Отлично.
Эдвард манит Каспиана к себе, отпустив мою руку. Они оба направляются к багажнику автомобиля, оставляя нас с Витторией у дверей. Она все еще держит наши стаканы. Я поспешно забираю их себе. Очень предусмотрительно – из одного из них точно пахнет кофе.
- Спасибо большое.
- Не за что, - Виттория достает из своей маленькой сумочки визитку, плотную, бежевую, протягивая мне, - это мой номер телефона, мисс Свон. В любое время и по любому вопросу вы можете обращаться. Я буду рада быть вам полезной.
- Вы теперь работаете не только с мистером Калленом?
- Он сказал, моя первостепенная задача – вы, - деловито делится девушка, застегнув свою сумку. – Все, о чем попросите.
- Вот как. Хорошо, Виттория, спасибо.
- Можно Витто, если так удобнее, мисс Свон, - мягко предлагает она, чуть покраснев.
- В таком случае, я – Белла, Витто. Приятно познакомиться.
- И мне, мисс... Белла, - поправляется, смятенно улыбнувшись. И все же расслабляется чуть больше, чем прежде. Оглядывается на Каспиана и Эдварда, что негромко обсуждают что-то на немецком невдалеке от нас. Сокол в своем аспидном пальто прямо-таки икона стиля. Но такого мрачного наряда, абсолютно черного, при мне он еще ни разу не выбирал.
- Там нет сахара.
Я оглядываюсь на девушку, чье внезапное замечание звучит взволнованно.
- Сахара?..
- В капучино. Извините, я не взяла его... вы обычно пьете с сахаром?
- Без, Витто. Все в порядке, - глянув на кофе в своих руках, уверяю я.
Эдвард возвращается к пассажирской двери.
- Насколько я помню, кофе нынче под запретом, - когда забирает из подставки свой стаканчик с русалкой, напоминаю я.
- Имбирный чай, - с псевдообиженным выражением лица протягивает Сокол, несколько натянуто усмехнувшись. – Никакой самодеятельности. Мы готовы ехать?
- Да, - перехватываю стакан с кофе правой рукой, доставая из кармана ключ-карту. – Но тебе придется мне подсказывать.
- Там уже настроен навигатор, - успокаивает Эдвард, двигаясь со мной к водительской двери и, не изменяя себе, открывая ее для меня. Помогает устроиться удобнее и не прижать дверью пояс пальто. Виттория поспешно забирает ненужную подставку для напитков из моих пальцев. Отходит назад, пропуская Эдварда. Он элегантно садится на пассажирское сиденье, пристегнув ремень безопасности.
Каспиан, кивнув девушке, уводит ее в сторону от нашего машиноместа. Разумный шаг.
В «Порше» пахнет новым авто. Этот изысканный, глубокий запах кожи, немного – металла, на одну сотую – масла. А еще мешочек с лавандой, так кстати устроенный у приборной панели. Я взволнованно поглядываю на Эдварда.
- Ты уверен, что мне стоит?..
- Иначе нам не попасть на озеро, - мирно отвечает он. Накрывает мою руку своей, потирает пальцы, - все отлично, моя красота, ты прекрасно водишь. Я уже видел.
Встроенная система навигации на большом жидкокристаллическом экране по центру приборной панели проворачивает синюю стрелку по кругу. Готова проложить наш маршрут. Пункт назначения давно введен.
- Напомнишь, где выезд?
- Все время прямо, а потом налево, - с готовностью произносит Эдвард, сделав глоток своего имбирного чая. – Ворота откроются автоматически.
- Это я помню, - напряженно бормочу, активировав кнопку зажигания. «Порше» утробно рычит, готовясь двинуться с места. Сиденье, зеркало, руль – все настроено под меня. Черт знает, как Эдвард это делает. Примем к сведению его магические способности и все на этом.
Убеждаюсь, что помощники на достаточном расстоянии от нас. Медленно, очень нежно нажимаю на педаль газа. Машина трогается. Ничего страшного.
- Умница, Liebe!
Стоит отметить, в этот раз я привыкаю к новому авто куда быстрее. Помню, как водить «Порше», знаю о его управляемости и функциях, как расположены кнопки на панели, где включить кондиционер... и, конечно же, следую за синей стрелкой навигатора. Очень удобно, когда он встроенный. И умеет говорить на английском – от вездесущего немецкого меня уже бросает в дрожь. В Берлине-то... ох.
- Твой автомобиль будет немного позже, в десятых числах декабря, - как бы между прочим сообщает Эдвард.
- Задержки с поставкой?
- Я попросил улучшить функцию экстренного торможения.
Я неглубоко вздыхаю, постаравшись не отвлекаться от дороги. Не стану с Эдвардом спорить на этот счет. И, кажется, он такому моему решению благодарен.
Дорогу до озера я не запомнила – в тот раз было как-то не до этого. Но то ли движемся мы куда медленнее, то ли маршрут другой, но едем до конечной цели довольно долго. Уже на выезде из города, ожидая зеленый сигнал светофора, я чувствую легкую усталость. Слишком умиротворенная суббота, дабы совершать такие марш-броски. Но и пускать Эдварда за руль сегодня было бы верхом беспечности. Мы договорились, что эти выходные – его заслуженный и полноценный отдых.
Время от времени я ловлю на себе взгляд Сокола. Не встревоженный, не заинтересованный, не мрачный. Теплый и нежный. Какой-то особенный, проникновенный и глубокий, будто мы не на автотрассе, а дома. И я жарю блинчики или поливаю его фикус. А он, устроившись на подушках дивана, за мной наблюдает.
- Если что-то не так, тебе лучше сказать сразу, - напряженно выдаю я. Перед нами встраивается сразу две черных машины – вне полосы. Отнюдь не немецкий стиль.
- Все отлично, Schönheit.
- Я же чувствую твой взгляд.
- Очень эстетичное зрелище, - извиняющимся тоном признается мужчина, - я слишком сильно по тебе соскучился. Извини.
Все еще горит красный. На секунду я смотрю на него, а не на дорогу.
- Я тоже.
По ту сторону окон начинаются леса, тянущиеся до самого озера. Тут нет скоростных ограничений, дорога ровная, машин немного. Играет негромкая классическая музыка.
- Ты нанял мне помощника?
Эдвард, удобно расположившись в кресле, медленно пьет свой имбирный чай. Хотела бы я запомнить эту картину и быть в состоянии ее запечатлеть. Он очень... домашний сейчас. Мой.
- У нее стажировка у Каспиана. Я предложил стажироваться на твоей стороне. Ты против?
- У меня не было еще личных помощников.
- Все когда-то бывает впервые, - хмыкает Сокол.
У меня нет сегодня настроения с ним спорить. Как минимум потому, что из нас двоих именно Эдвард пострадал в этот уикенд. Ладно уж. Помощник так помощник. Вроде бы Виттория довольно милая.
Я расслабляюсь, лениво рассматривая холмы по обе стороны от трассы. И ярко-красные ограничители забора, подступающие к воде. Впереди уже показывается Большое Мюггельзе.
- Знаешь, моя мама хочет приехать в Берлин на Новый год. Они с отчимом планируют купить билеты в ближайшее время.
Эдвард оборачивается ко мне, поправив крышку стаканчика. В салоне пахнет теперь и имбирем.
- Это отличные новости, не считаешь? Что будете делать?
- Знакомиться с тобой, - признаюсь, глянув на Сокола краем глаза, - вовсе не я главная цель их приезда, уж поверь мне.
Эдвард мелодично посмеивается, допивая свой имбирный чай. Выглядит донельзя милым сейчас. Хоть мрачная одежда и бледная кожа отнюдь такому впечатлению не способствуют.
- Хотят убедиться, что ты в надежных руках.
- Это точно. Раньше в Берлин их было не загнать, Эдвард. Снова плюс балл к твоей карме.
- Ты скучаешь по ним?
Он тихо это спрашивает, осторожно. Смотрит на меня, я чувствую, но делаю вид, что не могу оторваться от дороги. Совершенно пустой, к слову.
- По маме?.. Не так, как ты думаешь. Мы давно стали отдаляться, наверное, еще с последнего класса школы. А Поль – ее второй муж – у нас... обычные отношения. Я посылаю ему открытку на день рождения, а он мне – бутылку вина из своей винодельни.
- У него винодельня?
- Да. Их с мамой новое увлечение. Я часто слушаю о сортах винограда и их вкусовых качествах, - усмехаюсь, поворачивая, как и велит навигатор, налево. Справа стеной вырастает густой зеленый лес. В пасмурную погоду выглядит он пугающе.
- А что насчет отца, Schönheit?
- У него новая семья, - пожимаю плечами, теперь все же глянув на Эдварда, - все нужно делать вовремя – не в девятнадцать лет. Теперь я это понимаю. Периодически мы общаемся, раз в год, думаю, встречаемся. Он живет в США, если ты помнишь. Не думаю, что ему особенно интересно, с кем я буду.
Мужчина неглубоко, сдержанно вздыхает. Отставляет свой стакан на специальное место в двери. Оборачивается ко мне, подтянув ремень безопасности. Сперва мне кажется, что хочет дать какой-то комментарий... но сдерживается. Или передумывает.
Не знаю. Меня давно уже не тяготит эта ситуация. Быть может, я научила себя верить, что не тяготит. Но так и проще. Есть шанс найти свой настоящий дом... по крайней мере, он не в Луизиане, это точно знаю. И не факт, что в Берлине...
- Эсми расспрашивала меня о тебе в мельчайших деталях, - вдруг сообщает Эдвард, - моя мама. Она хочет как следует подготовиться к вашей встрече.
- Скорее убедиться, что ты в безопасности – финансовой как минимум, - посмеиваюсь, притормаживая перед пешеходным переходом. Двое улыбчивых пенсионеров быстрым шагом переходят дорогу. На них цветастые плащи-дождевики, что не мешает мужчине нести над спутницей ярко-красный зонтик. Идиллия.
- Это предрассудок Элоиз, мое солнце, не более, - мягко отрицает Сокол, кончиками пальцев коснувшись моей ноги – от колена к бедру. Я смотрю на него, и Эдвард, словно устыдившись, руку убирает. – Наоборот, она очень хочет с тобой познакомиться. Как минимум потому, что на моей личной жизни после развода явно поставила крест.
Старательно делает вид, что ничего не было. Я тоже. Я люблю его, я хочу быть с ним, но... физическая близость... это пока камень преткновения. Я не смогу.
- Скольких девушек ты с ней знакомил? – отвлекаю и себя, и его, глотнув капучино.
- Если считать с выпускного бала, ты будешь третьей, - как ни в чем не бывало, отзывается Эдвард. – Так что даже мне несколько волнительно.
- Я буду очень рада встретиться с ней, - успокаиваю его, на сей раз самостоятельно прикоснувшись к ладони. Он гладит мои пальцы в своих, ощутимо их согревая. Улыбаюсь, и Эдвард улыбается вслед за мной. Тронуто.
- Это замечательно, малыш. Но у меня уже целая очередь желающих, так что одной мамой нам не обойтись.
- Мы поедем к ним на Рождество?
- Ага, - безмятежно отзывается Каллен, сладко потянувшись на своем месте, - я куплю билеты на двадцатое декабря. Что скажешь?
Это так... правильно – обсуждать с ним планы на будущее. И праздники. И даже следующие выходные, если уж на то пошло. Я больше не хочу представлять своей жизни без Эдварда. Мне хватило.
- Будет здорово. У тебя большая семья, насколько я помню. Это так... здорово – иметь большую семью.
- Эта семья станет и твоей тоже, моя красота. Она уже твоя.
Быстро киваю, благодарно пожав его ладонь. Навигатор просит повернуть налево еще раз – довольно резко. Очень кстати. Успеваю сморгнуть соленую влагу, коснувшуюся ресниц. У меня никогда не было большой семьи. Не представляю, каково это. Еще и такую дружную... вместе на праздники... с ума сойти. Эдвард открывает для меня целый мир. Снова и снова. Даже в мелочах.
«Порше» благополучно останавливается на подъездной дорожке белого домика у самого Мюггельзе. Мне не верится, что мы здесь уже были. Такой идиллический, живописный, сказочный во многом пейзаж. Деревянные доски дома. Крыльцо, чьи ступени поскрипывают, когда на них наступаешь. Зеленый даже в ноябре газон. И эти огромные, просто бесконечные панорамные окна.
Эдвард протягивает мне ключ от двери, словно бы я здесь хозяйка. Блокирует «Порше» сам, вернув мне карту. Загадочно улыбается, наблюдая за каждым моим шагом. Намеренно не ступает на коврик «Willkommen» перед входной дверью, оставляя это право за мной.
Крыша над крыльцом прячет нас от дождя – очень кстати. Ключ проворачивается не сразу – замок старый. Но со второй попытки у меня выходит. Плотный воздух дома – с ароматом дерева, хвойного масла, цветов и чего-то теплого, коричного – окутывает с ног до головы. Я неспешно переступаю порог – проникаюсь каждой секундой. Не думала, что по этому домику я стану так скучать...
Шаг. Еще один. И еще. Я останавливаюсь в прихожей, толком не оставив Эдварду свободного пространства, чтобы зайти следом, но не могу больше двинуться с места. Потому что вижу... их вижу.
Здесь не меньше сорока прозрачных ваз с высокими стенками. В каждой – две трети воды. В каждой – с дюжину веточек пионовидных роз. Нежно-розовых, со светлой каемкой по краям – самый идеальный оттенок, что я когда-либо видела. Свежие цветы, будто только-только срезанные, роскошными лепестками раскрываются навстречу входной двери. Их сладковатый, нежный запах доверху наполняет комнату. После улицы этот контраст особенно заметен – теряется и дерево, и хвоя, и отзвук корицы. Есть только пионовидные розы. Те самые, что я однажды назвала Соколу своими любимыми цветами.
Ошарашенно оборачиваюсь на Эдварда, все еще терпеливо ожидающего на самом пороге. Он влюбленно мне улыбается. Совсем неявно, словно краешком губ, без каких-либо особых знаков... но так выжидательно, так увлеченно. И наконец, впервые за столь долгое время, я вижу искорки предвкушения в синих глазах. Господи.
Не могу ничего сказать. Делаю еще два шага вперед, даю ему пройти в дом. Наблюдаю, как закрывает дверь, все еще ожидая хоть какой-то, даже номинальной моей реакции.
- Многовато розового, Schönheit?
Я судорожно выдыхаю. Закрываю глаза и приникаю к его груди, крепко сжав пальцами ворот пальто. Эдвард целует мою макушку. Понимает.
- Добро пожаловать на Мюггельзе, моя радость, - бархатно шепчет на ухо, размеренно поглаживая спину. Успокаивает, давая пережить первую реакцию – изумление – и выпутаться из этого странного оцепенения. Мне кажется, я сейчас просто расплачусь – и никак не смогу себя остановить.
- Ты с ума сошел...
Он хмыкает отнюдь не типичной в такой ситуации фразе, терпеливо пригладив мои волосы.
- Вполне может быть, - не отрицает, привлекая меня к себе ближе, приобняв за талию, - но мне нравится.
Обнимаю Эдварда за шею, приникаю к нему всем телом. Сокол пахнет собой. И туалетной водой с сандалом. И дождем. А вокруг нас – сплошной аромат цветов. И тишина, которой можно лишь позавидовать. Абсолютный уголок спокойствия.
- Спасибо, - поднимаю на него глаза, каждую черту, каждую эмоцию на лице стараясь запомнить. Эдвард выглядит тронутым, влюбленно целует мой лоб, качнув головой. Улыбается.
- Все вокруг тебя теперь будет в цвету, Белла. Ты, как главный цветок в моей жизни, будешь в своем саду, в безопасности и спокойствии. Я тебе обещаю.
Не уверена, что Эдвард ожидает такого моего напора, когда целую его. Едва-едва дав закончить, приподнявшись на цыпочках, буквально-таки набрасываюсь, крепко обвив за шею. Улыбаюсь, когда придерживает руками мою талию, поднимает выше, продлевает поцелуй. Но не углубляет его. Всю инициативу оставляет в моих руках. И не касается лица... как бы ни хотелось, соблюдает это негласное правило. Я не знаю, можно ли любить человека еще сильнее.
Когда отстраняемся друг от друга, бледность на лице Сокола сменяет здоровый, сияющий румянец. И улыбка становится широкой, красивой, яркой. Точь-в-точь бутоны цветов. Он и сам, мне чудится, расцветает в этом персональном саду, что для нас организовал. Теперь я понимаю, зачем так нужен людям личный помощник...
- Где ты нашел так много роз?..
- Цветочные салоны имеют свои запасники, Schönheit.
- У тебя теперь золотая карта клиента?
- Я надеюсь на таковую от тебя, - он успокоено вздыхает, бережно поцеловав мою скулу. – Ты безупречна, моя красота. Куда безупречнее любой этой розы.
- Такие слова – хороший знак. Льстить Эдвард умеет лишь в состоянии полного здоровья.
- На самом деле я не буду против полежать с тобой в постели, - с толикой смущения признается он, погладив мою талию, - но мы можем сделать это позже.
- Я взяла с собой болеутоляющее – от головы.
- Она скорее немного кружится... ну да бог с ней, - на его щеке появляется моя любимая ямочка, когда нежно глажу кожу под швом, - традиционный кофе на пирсе, что скажешь? Начнем эту субботу.
- Чай, - мягко поправляю, с любовью оглянувшись на пионовидные розы, заполонившие все пространство вокруг нас. – Зеленый с мятой и лимоном. А потом – в постель.
- Не стану спорить с Königin (королевой), - и ласково, и почтительно соглашается Сокол. Отпускает мою талию, напоследок огладив ее по кругу. Пальцы у него очень теплые – чувствую даже через тонкую ткань блузки.
Пока заваривается чай, я смотрю на розы. Даже не пытаюсь их сосчитать, просто любуюсь. Не имею представления, где можно найти такое количество настолько красивых цветов. Магические способности Эдварда обретают новую ипостась. Он приносит в дом сумку из машины, внезапно оказавшуюся в багажнике. Переводит телефон в виброрежим, весьма повседневно опираясь на стойку рядом со мной. Поглядывает на закипающий чайник.
- Ты привез что-то еще?
- Наши вещи, - спокойно отвечает Сокол. – Я знаю, ты не собиралась ко мне вчерашней ночью. И я взял на себя смелость кое-что купить. Если тебе не понравится, никто не обязывает носить это после нашего уикенда.
- Эдвард.
- Я помню, Изза. Никакой самодеятельности. Это всего лишь перестраховка, - он качает головой, внимательно посмотрев мне в глаза. – Хотя я не стану отрицать, что хотел бы сходить с тобой на шоппинг. Я давным-давно там не был.
- Я начинаю думать, что тебе не нравится моя одежда...
- Вовсе нет. Это... я не знаю, солнце, чувствуют ли такое женщины по отношению к партнеру. Как желание... сделать все. Включая гардероб. Ты ненавидишь ходить по магазинам, как и я?
- Не совсем представляю, как мы делаем это вместе.
- Будет здорово попробовать, не считаешь?
- Может быть, - неопределенно отзываюсь. Слава богу, закипает чайник. Эдвард больше не поднимает тему новых вещей. Тихо переносит сумку в спальню. Там, к слову, тоже розы, но уже белые. Три вазы. Аромат ненавязчивый, очень нежный. Я засматриваюсь на прожилки их лепестков, нежно тронув зеленые листики. Красота в самом чистом ее виде.
Сокол ждет меня на пирсе, накинув пальто на плечи, но не застегивая его. Приветственно протягивает чашку с чаем. Не принуждает ни к какой позе, но успокоено, довольно вздыхает, когда становлюсь перед ним. Обнимает свободной рукой, согревает. И я закрываю глаза, проникаясь таким явственным ощущением его рядом – касаюсь спиной груди, слышу биение сердца, окунаюсь в тепло тела. Туманное Мюггельзе, над которым уже опускаются сумерки, великолепно.
- Этот вид ни с чем не сравнить.
Эдвард медленно, очень нежно касается носом моих волос. Я чувствую на коже его дыхание.
- Самые лучшие моменты мы разделяем с любимыми, Sonne. И лучшие виды.
- Ты определенно стал поэтичнее, - потираю его пальцы в своих, чуть запрокинув голову. Теперь касаюсь Сокола всем телом. Он ценит мой доверительный жест.
- Я хочу для тебя самого лучшего, Белла. Я встал на правильный путь и никуда с него не сверну. Вот посмотришь.
- Эдвард, - улыбаюсь ему, бережно проведя пальцами по не зажившим ранкам на костяшках. – Я тебе верю.
Поворачиваю голову и целую его шею, чуть приподнявшись на цыпочках. Ощущаю губами, как исступленно стучит в сонной артерии кровь. Эдвард волнуется, как бы ни старался скрыть – а по голосу его ведь и не скажешь.
Мы допиваем чай в тишине, любуясь на озеро. Низко над водой замечаем пару чаек. По ту сторону шумит старый густой лес. Где-то вдалеке видны фары машин. Скоро начнет темнеть. Мне кажется, будто мы отсюда никогда и не уезжали. И ничего не было.
- Хорошо бы видеть это каждый день, - делюсь с Соколом сокровенным, тихим размышлением, когда он ложится на простыни постели рядом со мной. В спальне царит полумрак, мягкое стеганое одеяло накинуто поверх пододеяльника. Простыни шуршат – так просто и уютно.
- У тебя будет такая возможность.
Поворачиваюсь к Эдварду, полулежа устроившемуся на своей подушке. Его черную водолазку сменяет мягкая серая кофта для сна. Не пижамная – я такой еще не видела. А вот штаны вполне себе знакомые. Хорошо гармонируют с моей новоприобретенной сорочкой (доставал ее из сумки он сам) – без намека на сексуальность, мне кажется, даже на размер больше нужного. Очень теплой.
- Что ты имеешь ввиду?
- Виттория с утра принесла бумаги на этот дом, Белла.
Он многозначительно обводит взглядом деревянные подпорки потолка, кресло, комод и зеркало в старой раме, сослужившее нам службу в прошлый раз здесь. А потом внимательно смотрит на меня. Пронзительно.
- Ты купил его?..
- К сожалению, дома на Мюггельзе нельзя купить, - Эдвард кладет обе ладони на одеяло поверх своего живота, стараясь говорить медленно и понятно, не реагировать на мой взгляд, - но можно взять в аренду. На двадцать пять лет. Потом придется продлить контракт...
- Теперь у тебя и дом на озере есть, мистер Каллен? – пораженно усмехаюсь, почему-то не удивленная так, как была бы прежде, такой новостью. Шаг в стиле Эдварда. Или я просто не могу больше на него злиться. Учусь воспринимать таким, какой он есть.
- У тебя, - мягко поправляет мужчина. Садится на постели, раскрывает передо мной ладони и терпеливо ждет, пока протяну ему свои руки. Пожимает пальцы, бережно массируя каждый из них.
Ничего не говорю. Хочу услышать это от него, без вопросов и уточнений.
- Дом арендован на твое имя, Schönheit. Я очень надеюсь, что больше у тебя никогда не возникнет причины уходить, но, если так произойдет, я не позволю тебе убегать в ночь. Ты всегда сможешь прийти сюда. Это – твой дом. Я никогда не посмею явиться сюда без приглашения. Да и законы земли Бранденбург мне не позволят. Ты в абсолютной безопасности здесь – в том числе от меня.
Я внимательно его слушаю. Подмечаю каждый перелив голоса, проскользнувшую дрожь бархатного баритона, а затем его уверенность в последних фразах. И это ясное, непоколебимое спокойствие. Он давно это спланировал и без труда организовал. Конечно же.
Я придвигаюсь к Эдварду ближе. Кладу наши ладони на свои колени, переплетаю пальцы. Он пристально смотрит мне в глаза. Следит за малейшей эмоцией.
- Ты меня от себя защищаешь?
- Так будет правильно, - решительно отвечает, согласившись, - я не смогу снова пережить нечто подобное, пойми меня правильно. Ты не смогла остаться в квартире, была вынуждена бродить по Берлину и ночевать... там, где ночевала. У тебя должно быть свое место – даже если мы с тобой живем вместе, в Шарлоттенбурге. Чтобы ты всегда могла в него прийти – и не искать сторонних вариантов. Позволь мне позаботиться о тебе. И пожалуйста, прояви сострадание к моим слабостям. Мне жизненно важно знать, что с тобой все хорошо.
Он с чувством это говорит, искренне и проникновенно. Я давно не слышала от Эдварда такого тона, и не видела этого глубокого, пронизывающего взгляда. Мне вспоминается ночь понедельника. А потом субботы. И я никак не могу ему возразить. Больше не хочу.
- Иди сюда, - привлекаю его к себе, бережно целую обе щеки, прежде чем как следует обнять за шею, - я счастлива, что ты у меня есть, Эдвард. Я люблю тебя. И я всегда буду благодарна твоей заботе.
Он не сразу обнимает меня в ответ, дает привыкнуть, слушает... а когда все же обнимает, сперва это аккуратные, нежные объятья. И лишь минуту спустя, когда в который раз целую его шею, он обвивает меня руками как следует. Как ему хочется. Устраивает на своих коленях, надежно прижимает к себе и горячо, чувственно целует – сначала в лоб, затем ниже, у щеки, а после – в губы. Я придерживаю его рядом с собой так долго, как могу – насколько хватает воздуха.
- Солнце мое...
Так ясно теперь вижу, что все эти непривычные мне жесты, решения, слова – все это забота. Его стиль заботы. Внимания. Любви. Это то, как Эдвард любит. Возможно, мы сможем немного обуздать это в дальнейшем... и, если будем вместе, научимся друг друга понимать – и действия, и эмоции. А еще я верю, что он правда не причинит мне боли – намеренно так точно. Понедельник был ошибкой. Мы все совершаем ошибки. Но в наших силах их не повторять.
Мы так и ложимся на простыни, практически не меняя позы – Эдвард обнимает меня, согревая, а я, тесно прижавшись к нему, изредка целую каждый доступный мне уголок кожи – от груди к шее. Глажу его руки на своей талии.
Эдвард быстро засыпает – малозаметно и как-то легко, словно бы чудовищно устал и никогда прежде проблем со сном не испытывал. Я понимаю это по тому, как расслабляются его руки и выравнивается дыхание. Бережно накрываю Сокола одеялом. Некоторое время просто смотрю на него. Будто привыкаю, будто в первый раз все это... как ознаменование нового начала. С ароматом пионовидных роз.
Эдвард красиво спит, я знаю. Его убаюкивает тишина озерного края, а может – умиротворение, царящее в домике. Или моя близость. Или все вместе. Мне нравится наблюдать за тем, как смягчаются черты его лица, как он удобно устраивается на подушке, чуть приоткрыв губы, как подрагивают черные ресницы, прежде чем застыть. И как мерно, точно в такт с начинающимся дождем, приподнимается его грудная клетка.
Я вчера полночи считала его вдохи. Сегодня мне спокойнее.
Я ложусь рядом, подтянув уголок одеяла к себе. Улыбаюсь ему. Закрываю глаза.
На Мюггельзе окончательно опускается ночь. Пусть и по-зимнему рано – в шесть вечера.
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
