Martina McBride – Where I Used To Have A Heart

Моё свадебное платье – будто голубь в полёте: белое и лёгкое. Как прекрасное облако, искрящееся, пышное и невесомое. Лиф облегает плотно как перчатка, а юбка похожа на распускающийся весенний цветок. Оно просто волшебное. С детства мечтала примерить именно такое.

Бюстгальтер и трусики на мне – небесного цвета. Комплект, мягко говоря, целомудренный, далеко не сексуальный; но он новый, и он синий, и он отлично согласуется как со старой свадебной традицией, так и с непоколебимым сводом жизненных принципов моей матери.

Мои руки дрожат, сжимая длинные зелёные стебли свадебного букета, составленного из белых камелий. В обычных обстоятельствах аромат этого символа штата Алабама вызывает у меня меланхолическую улыбку, навевая воспоминания о счастливых временах моих детских экспедиций в бабушкин цветник.

Но сегодня – никаких улыбок.

Туфли на высоком каблуке на размер меньше, чем нужно. Парадная одежда и обувь из промтоварного магазина, единственного в нашем заштатном городишке, неплохо смотрелись бы в восьмидесятые. Жёсткие шёлковые туфельки больно сжимают пальцы. Эх, сюда б мои любимые разношенные звёздно-полосатые ковбойские сапоги. Обожаю их кроваво-красный, кремово-белый и усеянный звездами королевский синий. Край потрескавшейся кожи украшен орнаментом «пейсли». Уже давно они спрятаны в моём шкафу. Оба – и моя мать, и Джейк – ненавидят их.

Что за Джейк, спрашиваете вы? Джейк – это мой жених и тот чёртов ублюдок, с которым я соглашаюсь провести остаток дней своих на земле.

Florida Georgia Line – H.O.L.Y.

Как ни забавно, до вчерашнего вечера я ни секунды не сомневалась в своём решении провести с Джейкобом Блэком остаток жизни. Но случился вчерашний вечер.

Вчера вечером я застала Джейка и свою сводную сестру Лорен в одной постели.

В моей постели.

- Ты не обязана это делать, – говорит моя верная подруга Роуз, пока я, глубоко дыша, склоняюсь над раковиной в туалете, который находится в подвале церкви. – Можешь уйти прямо сейчас. Уйти из этой церкви и уйти от Джейкоба.

- Слишком поздно. – Протянув руку к держателю бумажных полотенец, я отрываю себе один жёсткий лист. – Приглашения разосланы, приглашённые прибыли, а моя мать…

- Да переживёт твоя мать, – возражает Элис и, успокаивая, круговыми движениями гладит меня по покрытой кружевом спине. – В конце концов… она узнает, что произошло между Джейком и Лорен. Пожалуйста, Белла, расскажи ей.

Я качаю головой и вытираю со щёк слёзы. Вообще-то я не такая – не слабая и не жалкая. Но я в ловушке сложившихся обстоятельств.

Роуз и Элис не понимают, насколько крепко я повязана. Это не их воспитывала ревностно религиозная мать в рамках строгой церковной доктрины. Даже расскажи я матери о Джейке, она посоветует мне простить его, потому что она верит, что надо прощать людям все их грехи.

А также считает Джейкоба Блэка ангелом, разве что без крылышек.

Джейка я встретила, будучи ещё совсем юной, в шестнадцать лет, после того, как переехала из одного маленького городка в другой. Отец мой умер, когда я была ещё маленькой, оставив мою мать Рене вдовой. Она нашла себе пару, мужчину по имени Фил Дуайер, когда мне было четырнадцать. Два года они встречались, затем поженились.

Я многое обрела благодаря их браку. Обрела новый дом в новом городе, а также новую школу, где все мне были чужими. Обрела в лице Фила отца, которого никогда не имела в лице Чарли Свона, а главное, обрела двух злобных сводных сестер – подобно Золушке, сказала б я, вот только Дризелле и Анастасии Тремейн [п.п. – Это имена героинь сказки в диснеевской версии.] ещё расти и расти, чтобы сравняться с моими сводными сёстрами в мастерстве грязной игры.

Именно в новой школе я встретила Джейкоба Блэка. Джейк был само совершенство: высокий, темноволосый и симпатичный. Популярный, обаятельный, прямо-таки принц на белом коне, он вовсю демонстрировал прекрасные манеры южного джентльмена – всегда открывал для меня дверь, выдвигал стул и непременно звонил, чтобы убедиться, что я благополучно добралась до дома, если вечером я возвращалась домой одна.

Цветы – на мой день рождения, годовщину нашей встречи и день святого Валентина. Джейк словами и делом склонял меня к сексу. У меня до сих пор мурашки по спине от тех сладких слов, что он шептал мне на ушко. Когда мы в первый раз занимались любовью, и я вскрикнула от боли, он обнял меня, шепча извинения и обещая, что никогда больше не причинит мне страданий.

Джейк всегда был моим защитником; он изящно отклонял авансы старшей из моих сводных сестёр и смеялся над тем, что обе они поставили целью своей жизни извести меня. Кроме Роуз и Элис, он был единственной опорой моей юности. Я влюбилась в него по уши.

Каким бы милым ни был Джейк – ровно настолько же он был самовлюблённым. Я обнаружила, что меня притягивает его самоуверенность и беспардонность. В конце концов меня погубит влечение именно к этому типу мужчин.


Wide Open Cadillac Blue

- Ты не можешь выйти замуж за Джейка. – Сердитый голос Роуз вырывает меня из размышлений. – Ты не обязана выходить за него только потому, что сегодня – день вашей свадьбы! Нужно было порвать с ним вчера вечером, когда ты застукала его с Лорен Мерзопакостной! Где та Белла Свон, с которой я росла? Где та девушка, которая в девятом классе надрала зад Джеймсу Джонсону за болтовню о том, будто у меня вши?!

Я смеюсь, несмотря на слёзы, боль и разочарование. Это правда. Какой бы тихой и застенчивой я ни была иногда, я всё же вспыльчива как порох, особенно когда речь идёт о защите моих друзей.

Когда в девятом классе на школьном балу Роуз отказала Джеймсу, он обозлился и стал распускать мерзкий слух, будто видел, как Роуз покупает в местной аптеке средство от вшей. Однажды утром, огибая гордо высившийся перед школой здоровенный дуб, я своими ушами услышала, как эти слова вылетают из его рта.

Недолго думая, я подошла прямо к Джеймсу, сердито уставилась на его ухмылочку и врезала ему по носу. Джеймс завопил и заверещал как девчонка. Придя в себя, он точно так же сердито уставился на меня и с размаху залепил мне прямо в челюсть. Мы упали на землю, обмениваясь ударами, крича, плюясь и ругаясь. Чтобы разнять нас, потребовалось два тренера – один по футболу, второй по бейсболу. В качестве наказания нас на неделю отстранили от уроков – но не от посещения школы. Всю ту неделю мы просидели за жёсткими неудобными партами, с ненавистью пялясь друг на друга, но оно того стоило.

- Роуз права, – соглашается Элис, заправляя за ухо двухцветную – чёрную и цвета бургунди – прядь своих непослушных волос. – Ты ещё не сказала «да». Ты что, действительно хочешь провести остаток своей жизни с каким-то жалким типом, после мальчишника переспавшим с твоей сводной сестрой? Джейк затянет тебя в трясину на долгие годы! Что нужно сделать, Белла? Что нужно сделать, чтобы показать тебе, что ещё не поздно дать задний ход?

Я не знаю, что ей ответить. Вглядываюсь в щербатое зеркало над туалетной раковиной и не узнаю девушку, чей взгляд там встречаю. Внешне она похожа на меня: большие карие глаза, лицо сердечком, густые каштановые волосы, волнистые и непокорные. Но та девушка в зеркале выглядит испуганной. Её глаза опухли, покраснели и полны слёз. Подбородок дрожит. Она не сильная. Она слабая. Мне не нравится эта девушка, ни капельки не нравится.

- Импульс! – неожиданно восклицает Элис. Мы с Роуз смотрим на неё в замешательстве. – Всё, что нужно – это импульс, толчок, чтобы ты вспомнила о том, кто ты такая на самом деле, глубоко в душе! Давай ключи от дома!

- У меня нет с собой ключей от дома, – говорю я, гадая, для чего они ей понадобились. – Некуда было положить.

Касаюсь мягкой ткани своего свадебного платья и слабо улыбаюсь, как будто пыталась пошутить.

Confederate song «Dixie's Land» (Unofficial Anthem of .C.S.A.)

Элис фыркает, закатывает глаза и стрелой уносится прочь. Лиловое платье, ладно облегающее её миниатюрную фигурку, совершенно не сочетается с окрашенными в цвет бургунди волосами. Татуировка «Сердце Юга» мило смотрится в верхней части её спины, рядом с правым плечом [п.п. – «Сердце Юга» – «Dixie-heart». Dixie – Дикси – это собирательное название 14 южных штатов США. Ранее (1861-1865) – «Конфедеративные Штаты Америки».]. Вдоль мочек её ушей – дорожки серебряных сережек. Элис постоянно меняет цвет волос и внешность. Последнее время она осваивает образ кантри-рокерши. Моя подруга – вечная петарда.

Роуз находит мою косметичку и силком усаживает меня на крышку унитаза. Следующие несколько минут, пока Роуз пытается спасти мой напрочь испорченный макияж, проходят в неловком, напряжённом молчании. Внезапно дверь распахивается, и мы с Роуз хором охаем и чертыхаемся. Элис вваливается в помещение и захлопывает за собой дверь.

- Вот! – объявляет она, пихая мне в руки рюкзак.


Un poco de lo mejor del Rock Country

Удивлённая, ничего не понимающая, я в испуге рассматриваю рюкзак, который больше подходит двенадцатилетней девочке, чем женщине двадцати одного года от роду. Он сшит из розовой ткани с узором из блестящих сердец и хвостатых комет. Розовая молния давно сломана, поэтому рюкзак широко открыт. Внутри, у самой молнии, несмываемыми фиолетовыми чернилами неровным детским почерком написано моё имя. Этому рюкзаку не место у меня на коленях. Ему место в моей комнате, в самой глубине шкафа, куда он был убран с глаз долой вместе со всем остальным, от чего я отказалась, встретив Джейка.

- Элис, – шепчу я, и при виде её довольной ухмылки мой голос срывается на последнем звуке её имени.

Элис лишь улыбается, жестом предлагая мне открыть рюкзак. Я так и поступаю – и вынимаю оттуда толстую тетрадь в прочной фиолетовой обложке. Тетрадь раскрывается, и я улыбаюсь; мой взгляд скользит по страницам моих старых стихов и текстов песен, когда-то – с тех пор не один год прошёл – записанных мною сюда. Пальцы скользят по страницам, печальная улыбка стынет на губах.

- Смотри дальше, – улыбаясь до ушей, настаивает Элис.

Я киваю и передаю блокнот Роуз, которая пролистывает его с лукавой улыбкой на ангельском лице. Я не стыжусь того, что писала в нём, перед моими подругами – они отлично всё знают, ведь, в конце концов, этот блокнот – огромная часть нашего общего прошлого, нашей общей мечты: сочинять и исполнять песни.

На дне рюкзака покоится пара сапог.

Моих сапог.

Моих красно-бело-синих – моих звёздно-полосатых – сапог.

От кожи исходит знакомый уют и покой, такой же, как от бабушкиного соуса из опилок [п.п. – Так называют приготовленную на молоке подливку из кукурузной муки с кусочками бекона, которую подают к лепёшкам или галетам. Это традиционное американское блюдо, которое легко готовить в большом объёме в походных условиях, в частности, на лесоповале. Шутливое название подразумевает, что повар «для густоты и сытности» подмешал в соус опилки, оставшиеся от работы лесорубов.]. Мои пальцы слегка касаются изношенной поверхности, впитывая то счастье, которое дарят мне эти глупые сапоги. Я сбрасываю идиотские туфли, и мои ноги в чулках скользят внутрь сапог, которые мне всё ещё впору. Два года прошло, а они мне всё ещё впору.

- Надень их, – приказывает Роуз, привлекая моё внимание. – Надень, если ты всё ещё собираешься появиться на этой бутафорской свадьбе.

Я глупо киваю. Глупо, потому что – да, я глупа. Глупа, потому что всё ещё люблю сердце этого обманщика, глупа, потому что играю эту свадьбу, но главная причина состоит в том, что я боюсь. Боюсь, что подумают люди, если сейчас я вдруг возьму и отменю нашу свадьбу. Роуз и Элис обмениваются взглядами и вздыхают.

Настойчивый стук в дверь лишает нас возможности продолжить разговор. Дверь, скрипя, приоткрывается, и появляется сияющее лицо моей матери. Гордость и счастье написаны на её лице – то, чего я не видела уже много лет. Не только моя эгоистичная гордость толкает меня на союз с Джейком, но и то чувство абсолютного счастья, которое приносит этот союз моей матери.

- Пора. – Она возбуждённо хихикает.

Глубоко и неровно вздохнув, я киваю ей. Встаю и разглаживаю невидимые складки на платье. Сердце в груди колотится, потому что я знаю, что совершаю ошибку. Я совершаю ошибку, не отменяя эту свадьбу, когда у меня всё ещё есть шанс это сделать.

~ оXoXо ~

Player piano roll – Иоганн Пахельбель. Канон ре-мажор
или (на выбор)
Player piano roll – Yes We Have No Bananas

В церкви яблоку негде упасть. Всё разоделись в лучшие выходные наряды. Некоторые уже пустили слезу, проникшись романтической идеей о том, что два человека вот-вот объявят друг другу о своей бессмертной любви.

Отчим берёт меня за руку. Фил хороший парень. Неплохая замена мужчине, который поспособствовал моему появлению на свет. Не вина Фила, что у его дочерей чёрные злые души. Я неуверенно улыбаюсь ему, и он ободряюще сжимает мою руку – наверное, полагает, что у меня предсвадебный мандраж.

Интересно, что бы он подумал, расскажи я ему, что за шлюха на самом деле его дочь Лорен.

Мы входим в храм, и у меня щемит в груди, когда люди привстают, оборачиваются и широко улыбаются Филу и мне. Потрескивая в старых динамиках крошечной церкви, играет свадебный марш. Музыка звучит немного фальшиво. Ирония в том, что эта фальшь отлично сочетается с дисгармонией в моей жизни.

Джейк стоит в конце прохода, потрясающе красивый в своём чёрном смокинге и до блеска начищенных ботинках. На его лице – смесь эмоций: нервозность, чувство вины, счастье, страх. Когда взгляд его тёмных глаз отрывается от меня и перескакивает на церковную скамью, всё меняется. Кислород покидает мои лёгкие, а земля слетает с оси.

Моя сводная сестра смотрит на него. Бесстыдная похоть витает между ними, но её никто не видит. Никто не видит страсть, бушующую во взглядах моего будущего мужа и моей сводной сестры. Никто кроме меня, этого не видит, потому что все в церкви смотрят на меня – на Золушку в этом нелепом белом платье.

Лорен отводит взгляд от Джейка и смотрит на меня.

Мои карие глаза упираются в ледяные голубые глаза Лорен, в которых светится удовлетворение. Она ухмыляется при мысли, что одержала победу, забрав у меня то единственное, что ей до сих пор не удавалось забрать. Уголки её рта приподнимаются, изгибаясь по-змеиному. Я не удивилась бы, узнав, что у неё раздвоенный язык.

Я застываю. Каблуки моих сапог, скрытых пышной белой юбкой, крепко упираются в пол.

Я улыбаюсь.

Улыбаюсь, потому что обрела свободу.

Лорен хмурится, озадаченная и раздосадованная. Фил крепче сжимает мою руку, пытаясь заставить двигаться дальше. Я позволяю ему довести себя, спотыкающуюся, до алтаря. Я продолжаю улыбаться. Видя эту улыбку, моя семья и друзья тоже улыбаются и вздыхают. Они думают, что в день собственной свадьбы я готова лопнуть от радости, и они правы. Радость рвётся из меня наружу.

Дойдя до конца прохода, я опять останавливаюсь. Стряхиваю со своей руки властную и сильную руку Фила. Разворачиваюсь на каблуках и швыряю букет камелий в свою сводную сестру-предательницу. Благоухающие белые цветы с глухим стуком бьют её в грудь и падают на пол к её ногам. Воздух наполняется взволнованными охами-ахами, шепотками, приглушёнными восклицаниями.

Моя мать замечает красные носки сапог, выглядывающие из-под пышных юбок сказочного свадебного платья. Её глаза едва не выпадают из орбит, она пытается что-то сказать. Её взволнованный торопливый голос перекрывает все остальные шёпоты, но я не разбираю слов.

Winifred Atwell – Charleston

Потому что я бегу, стремительно несусь по проходу – это пьянящее, головокружительное бегство, от которого захватывает дух.

Люди ахают, смотрят заворожённо. Они потрясены и недоумевают, их глаза широко распахнуты. Своими маленькими руками я рывком вздергиваю выше колен всю эту ходящую волнами белую пышность. Юбка развевается и полощется, пока я со всех ног бегу по центральному проходу. Красные сапоги громко стучат по тонкому церковному ковру. Мимо одна за другой мелькают скамьи с перешёптывающимися гостями. Одобрительные возгласы Роуз и Элис – последнее, что я слышу, распахивая двери церкви и вырываясь на простор, заполненный солнечным светом.

Я свободна.

Свободна.

Старая ржавая клетка открыта. Выпущенный из неё голубь может лететь.

Вот так начинается моя новая жизнь.

~ оXoXоХо ~

Shelsey Jarvis – Take Me Home

Покинув сначала церковь, я покидаю затем и всё остальное, включая свою рассерженную, разочарованную мать, милейшего отчима и «сладкую парочку – Холеру с Чумой», как называет Элис моих сводных сестер. [п.п. – В оригинале Элис цитирует заклинание ведьм из пьесы Шекспира «Макбет», где говорится о двух совместно действующих злых силах. К сожалению, в русских переводах эти слова отсутствуют.]

Последние несколько дней я вместе с Элис и Роуз. Обе проводят лето у себя дома, наслаждаясь столь необходимым отдыхом от учёбы в колледже. Роуз и Элис не только красавицы, но и умницы. Роуз в один прекрасный день станет превосходным инженером, а Элис, ей-богу, ничего больше не нужно, кроме путешествия по дорогам и фотографирования сельских видов. Её цель – стать фотографом в каком-нибудь модном журнале. Она добьётся своего, не сомневаюсь.

Это немного странное чувство – быть с ними в моём родном городке, там, где я росла до того, как моя мать вышла за Фила. И пока я не вернулась в этот захудалый городишко, я даже не осознавала, как сильно по нему скучала. Он возрождает во мне старые надежды и мечты, которые я все эти годы гнала от себя.

Роуз и Элис с давних пор разделяли их со мной. Когда они спросили, что может меня осчастливить, я рассказала им. Рассказала им, что мечтаю лишь об одном – чтобы сбылись заветные желания нашего детства. Втроём мы состряпали план на лето, и не пройдёт и нескольких дней, как мы приступим к его осуществлению.

Старая миссис Коуп, мой босс и менеджер, потрясена, когда я сообщаю ей, что увольняюсь с «весьма перспективной» должности кассира в магазине «Доллар» [п.п. – Это всеамериканская сеть магазинов недорогих продовольственных и промышленных товаров, не обязательно ценой в один доллар, обычно – от 0,5 до 50 долларов.]. Я подрабатывала там, ещё когда училась в школе, вяло наблюдая, как увядает моя жизнь, словно меня хранили в стеклянной банке. Мои школьные друзья покидают городок, сбегая в Великое Неизвестное – поступают в колледжи, вступают в браки или просто переезжают в крупные города. Я им завидую. Бросив Джейка, я возродила в себе все свои былые заветные мечты, всю тягу к чему-то бóльшему, чем та сраная пустопорожняя жизнь, которую я в последнее время веду.

Вернув Коуп липкий красный фартук из полиэстера и пластиковый бейдж, я стою на улице перед магазином и, игнорируя её осуждающее выражение, дожидаюсь, когда подъедут Роуз и Элис. Я курю сигарету – моя новая отвратительная привычка.

Johnny Cash – Orange Blossom Special

На стоянку въезжает ужасающее на вид, самое уродливое на свете транспортное средство – похожий на коробку фургон, прямиком из семидесятых, оранжевый как закатное солнце. За его рулем Роуз – ухмылка до ушей, как у опоссума. Фургон с рёвом пересекает стоянку, паркуется, заехав на тротуар и чуть меня не задавив, с оглушительным финальным хлопком выпускает облако дыма из выхлопной трубы и затихает. Несколько замешкавшихся на парковке покупателей глазеют на нас.

- Зачем ты куришь? – спрашивает Роуз, выбравшись из кабины. Рядом с ней Элис, которая тоже поглядывает на сигарету в моих пальцах.

- Зачем курю? – переспрашиваю я, глубоко затягиваюсь, бросаю окурок на грязную землю и давлю его красным носком сапога. – А затем, что мне похер.

- Оно и видно. – Хмыкнув, Роуз идёт за мной следом и помогает забрать сумки из кузова моего пикапа. Мой пикап – красное железное чудовище, всё покрытое вмятинами, ржавчиной и дырами. Машина, которая старше моей матери и обращается со мной в сто раз лучше, чем она. Расставание с ней разбивает мне сердце.

- Где ты его раздобыла? – спрашиваю я у Роуз. Она распахивает заднюю дверь фургона, и мы забрасываем в него мои сумки. Гитары в чехлах и остальной багаж уже там.

- Купила у чувака, которому позарез нужна была наличка. Нравится?

Я сражаюсь с боковой дверью. Наконец, она поддаётся, и я, рывком открыв её, просовываю голову внутрь и внимательно осматриваю состояние фургона. Дешёвая внутренняя обшивка кое-где прожжена сигаретами, от обтянутых тканью сидений несёт табаком и плесенью. Обивка потолка провисает, окна – в отпечатках грязных пальцев.

- Нравится? – спрашиваю я, откровенно любуясь несовершенствами. – Да я его просто обожаю. У него есть имя?

- Апельсиновый Экспресс, – напевает Роуз, и её глаза сияют счастьем. [п.п. – «Orange Blossom Special» - это название известной кантри-композиции; также название содержит намёк на цветок апельсинового дерева – белоснежный флёрдоранж, принадлежность свадебного убора невесты, символ её чистоты и невинности/]*

- Великолепно! – Я мечтательно вздыхаю, забираюсь в фургон, шлепаюсь на покрытое пятнами сиденье и, поёрзав ногами, выкручиваю их из сапог.

Роуз и Элис согласно кивают. Развалившись на заднем сиденье, я готова начать путешествие с двумя своими лучшими подругами. Они мои единственные верные друзья. Они всё, что у меня осталось – после того спектакля, который я недавно (прошло всего-то несколько дней) устроила в церкви. Пара минут, и мы уже движемся по бесплатному шоссе.

oXoXoXoXo~

Joan Jett – Love Hurts

Я сбросила путы. Я непредсказуема, но в чём-то и постоянна – как несущийся вниз водопад, чьи чистые прохладные струи бьют по скале, сбивая с неё мох и папоротники. Я больше никогда ни с кем не сближусь и ни к кому не привяжусь. Никто больше не удержит меня.

Мы с Роуз и Элис движемся на север, переезжая из одного городка в другой. Шины купленного нами говённого фургона оставляют за нами облака пыли. Мы заваливаемся во все придорожные бары и поём в них за деньги – сколько дадут посетители. В конце концов нас заносит в небольшой городок в восточной части штата Теннесси. Мы всего лишь в тридцати милях от Нэшвилла [п.п. – Это столица штата Теннесси, родина музыкального стиля «кантри» и один из крупнейших в США центров звукозаписи.] и от моей детской мечты – стать автором песен кантри.

Мечта простенькая, глупая, зато моя. Ещё в детстве я зачарованно наблюдала, как моя мать, затевая уборку, ставила на проигрыватель старые пластинки с классикой кантри-музыки и подпевала им. Она была прекрасна, когда, словно птичка, распевала в один голос со своими любимыми исполнителями. Однажды я спросила её, почему она сама не стала певицей. Она рассмеялась, покачала головой, и в её взгляде, брошенном на меня, промелькнула какая-то унизительная жалость.

- Наивные детские мечты, Белла Свон. – Усмехнувшись, она снисходительно потрепала меня по волосам. – Лучшее, что ты можешь сделать в жизни, это найти хорошего мужа и остепениться. Не будь как я, не ведись на глупые мечты. Кончится только одним – обожжёшься.

Идеальным воплощением представления Рене Свон о хорошем муже для меня как раз и был Джейкоб Блэк.

Gene Watson – Got No Reason Now For Goin' Home

Не скажу, что обида и горечь от предательства Джейка так уж сильно терзают меня. Вероломный поступок Джейка и Лорен той ночью изменил меня навсегда – изменил к лучшему. Теперь я другая, лучшая версия Беллы Свон.

Никому больше не позволено вытирать об меня ноги.

Заглядывая глубоко в себя, я нахожу там пылкую, дерзкую шестнадцатилетняя девушку – девушку, которая не даст в обиду ни себя, ни других.

Я храбрая.

Смелая.

И изголодавшаяся. Изголодавшаяся по дружбе, но не по любви.

Нет уж, никакой любви.

Я считаю себя красивой. Не такой красивой, как Роуз с её спокойными голубыми глазами и длинными светлыми локонами или как Элис с её искрящейся улыбкой и остроумием, но и мне есть чем гордиться. Джейк внушал мне, что быть его девушкой – это привилегия: вроде как он оказывает мне большую услугу одним лишь тем, что он со мной.

Требуется всего пара недель на пыльных просёлках, чтобы понять: то, что внушал мне Джейк – ложь от начала до конца. Он не делал мне никаких одолжений тем, что был со мной. Симпатичные парни в прокуренных барах улыбаются мне так же часто, как двум моим красавицам-подругам. День за днём моя застенчивость испаряется. Я не стала ни бесстыдной, ни распутной; мне всего лишь нравится объезжать надёжных симпатяг-ковбоев.

Whatcha Gonna Do With A Cowboy – Chris LeDoux

Ковбои – это крайне специфический, отборный сорт мужчин. Красота: обязательна, только не чрезмерная. Голос: мягкий и благозвучный, без намёка на высокомерие или агрессию. Отличительный признак: разбитое сердце. Типичное поведение: сидят в баре и баюкают в ладонях пиво или бокал виски. С такими, как они, легко. Они умоляют утешить их израненное сердце.

В каждом из этих занюханных баров я ощущаю на себе чей-то внимательный взгляд. Кожу покалывают мурашки, и я вглядываюсь в полумрак, ища источник дискомфорта.

Я никогда не нахожу его.

Тогда, игнорируя ощущение таинственных глаз, блуждающих по моей плоти, я вцепляюсь в своего печального ковбоя.

Мои ковбои находят успокоение во мне, а я – в них.

~ оXoXоXoXоXo ~

The Carter Family – Wildwood Flower

Пятница, полдень. Июньское солнце висит как раз над нашими головами. Мы хмуро смотрим на Апельсиновый Экспресс, который стоит на обочине пыльного просёлка. Из-под капота валит серый дым. Роуз закрепляет крышку открытого капота подпоркой и отмахивается от дыма своими изящными ручками.

- Когда дымить перестанет, рассмотрю получше, – говорит Роуз и бросает на нас тревожный взгляд.

Роуз ныряет в фургон и что-то в нём ищет – не знаю, что именно. Роуз хорошо разбирается в автомобилях, почти как профессиональный механик. Её папа потратил немало семейных сбережений, заработанных трудом нескольких поколений, реставрируя автомобили и участвуя в автогонках. Роуз – его единственный ребенок; естественно, дочь одарена талантами отца.

Пока Роуз ковыряется в моторе, мы с Элис на время забираемся в фургон. Однако солнце палит нещадно, и духота внутри фургона вместе с отсутствием вентиляции выгоняет нас обратно наружу. Дорога, на которой мы стоим, проложена сквозь довольно крутые холмы, покрытые лиловыми, жёлтыми и розовыми полевыми цветами. Мы взбираемся по покрытому травой склону и шлёпаемся на землю среди высоких травяных стеблей и цветов. На мне синее летнее платье-сарафан с широкой юбкой чуть выше колена. Я сижу по-турецки, заблудившись в своих мыслях, и задумчиво покусываю нижнюю губу. На коленях лежит моя раскрытая фиолетовая тетрадь, в руке блестит серебристая авторучка.

Элис срывает цветы и вплетает их мне в косы. Её маленькие ловкие пальчики свивают венок из дельфиниума, астр и лютиков. Она венчает им мою голову, и я улыбаюсь.

Руки Элис всё ещё в моих густых волосах, когда нас отвлекает низкий гул приближающегося автомобиля. По дороге с рёвом едет старый белый четырёхместный пикап. Машина тормозит, когда водитель замечает склонившуюся над мотором Роуз.

Элис тут же встаёт, скользит вниз по крутому склону и спешит к фургону. Внутри фургона есть пистолет, и я подозреваю, что Элис не терпится им воспользоваться. Она утверждает, что пистолет для нашей безопасности, раз уж мы одни путешествуем по незнакомым городкам, но у меня есть сомнения.

Из пикапа появляются двое мужчин примерно нашего возраста. Водитель – парень крупный и крепкий как дуб, а пассажир высок, худощав и длинноног. Здоровяк-шофёр очарователен: даже с того места, где сижу я, видно его улыбку до ушей, открытую и весёлую, и глубокие ямочки на щеках. И я понимаю, что больше не обращаю на здоровяка никакого внимания. Мой взгляд прикован исключительно ко второму из них – самому обычному высокому парню, который стоит лицом ко мне.

Долговязый парень мил и сексуален, на нем обтягивающие джинсы «Wranglers» и потертые коричневые ковбойские сапоги. Я силюсь рассмотреть лицо, но его скрывают поля низко надвинутой бежевой ковбойской шляпы.

Мелькнувший на мгновение бледно-розовый язык, которым он облизывает свои пересохшие губы, привлекает моё внимание к одной отличительной особенности, которую ковбойская шляпа скрыть не может – к его идеальным полным губам. Цвет этих губ напоминает цвет клубничного вина, которое готовил мой покойный дед, и я гадаю, такие же они сладкие на вкус или нет.

Рубашка выгодно подчёркивает его крепкий торс. Джинсы облегают так чертовски плотно, что кажется, будто они на нём нарисованы. Мои пальцы невольно дёргаются, когда я воображаю, какие ощущения могла бы испытать, скользя по его мускулам пальцами.

Пока его накачанный друг помогает Роуз с фургоном, ковбой, лениво скрестив ноги, непринуждённо прислоняется к пикапу. Его взгляд неподвижен и прикован к моему. Я признательна этому мужчине, этому прекрасному незнакомцу. Притяжение, которое я чувствую к нему, сверхъестественно.

Забудьте про печальных сладкоголосых ковбоев последних нескольких недель. Взгляд привлекательного незнакомца манит приблизиться, искушает спуститься с холма. Упрямо проигнорировав это желание, я делаю глубокий рваный вдох и отвожу глаза. Вдохновение, покинувшее меня много лет назад, наконец-то расцветает ярко, словно «раскалённая кочерга» [п.п. – Это американское название книпхофии (она же книфофия, она же тритома) – многолетнего садового цветка сем. лилейных. Высота крепких стеблей с яркими соцветиями фаллической формы, около 1 метра.], и перо моей авторучки касается чистой белой страницы. Я описываю это всё: то, как он выглядит; то, что я чувствую; то, чем я занимаюсь с ним в своём воображении. Обо всём этом я и пишу.

Люби меня, люби в эту ночь,
Я сгораю, желая тебя,
Не думай о дне, что настанет потом –
Я прощусь до того, как выпадет роса.

Глаза будто листья клевера…
Губы розовые, сладкие как вино из клубники…
Твои пальцы, гладящие шёлк моих бедер…

Если б ты любил меня в эту ночь,
То узнала бы я, какова на вкус
И на ощупь кожа твоя.
Любовалась бы я лицом твоим
В сиянии утренней зари,
Пусть даже всего один раз.

Так люби меня, люби в эту ночь,
Я сгораю, желая тебя,
Не думай о дне, что настанет потом –
Я прощусь до того, как выпадет роса.

Я настолько погружена в слова, которые сочиняю, что не замечаю, как он вскарабкивается на холм – до тех пор, пока он не оказывается стоящим у моих ног. Я поднимаю голову, и наши глаза вновь встречаются. Ковбойская шляпа по-прежнему надвинута на его лоб до самых бровей, но всё же я почему-то вижу его глаза.

Они словно клевер, словно его ярко-зелёные полные жизни листья. Их обрамляют тёмные ресницы, и над ними – густые, идеальные брови. Они мечутся по моему лицу, перескакивают на венок из полевых цветов, а затем вниз, на голые ноги. Под оценивающим взглядом незнакомца я вкладываю авторучку между страниц своей тетради и, захлопнув её, приподнимаю бровь.

- Нравится то, что видишь? – спрашиваю я раздражённо и резко, потому что меня нервирует то, как он на меня смотрит.

- Положа руку на сердце, да, – отвечает он, снова облизывает свои розовые губы и улыбается мне одним уголком рта.

Звук его голоса отчего-то кажется знакомым, хоть я и уверена, что не знаю этого мужчину. В Теннесси я была много лет назад, да и вообще крайне редко выезжала из Алабамы, разве что по случаю отпуска.

- Да неужто? – задумчиво говорю я, хмуро поглядывая на ковбоя.

То, как дерзко и самоуверенно он мне улыбается, как смотрит пытливыми глазами, напоминает кое о ком – о том, о ком я предпочла бы не думать.

Он напоминает мне о Джейке.

- У вас там прокладка ГБЦ [п.п. – Это головка блока цилиндров] перегорела, – говорит он, указывая в сторону Апельсинового Экспресса оттопыренным большим пальцем. – Я сказал твоей подруге, что могу съездить в город и привезти брату всё, что нужно для её замены. Ты казалась такой одинокой, сидя на этом холме. Я подумал, может, ты захочешь прокатиться.

Всё говорит о том, что он не имеет в виду просто поездку в город – ухмылка на лице, похотливый взгляд и то, как он произносит это «прокатиться». Я сдерживаюсь, чтобы не ёрзать на попе, потому что, чёрт возьми, этот мужчина такой сексуальный. К счастью, я вспоминаю о том, как он сразу же напомнил мне о Джейке. Под его пристальным взглядом я преодолеваю вспышку жгучего желания отдаться ему и фыркаю от смеха.

- Вóт как это у тебя получается? – спрашиваю я с искренним любопытством, склонив голову и рассматривая его. – Девушки просто падают к твоим ногам, когда ты говоришь что-нибудь вроде этого?

Ковбой ошарашен. Он хмурит брови и, прищурившись, оглядывает моё насмешливое лицо.

- Как правило, – говорит он раздражённо, и я хохочу над его ответом, запрокинув голову.

Всё ещё посмеиваясь, я качаю головой, а он продолжает внимательно наблюдать за мной. Я встаю с мягкой влажной земли, засовываю тетрадь подмышку и отряхиваю платье сзади.

- Прости, незнакомец, – с улыбкой говорю я ему. – На этой неделе я уже выполнила норму по ковбоям. Может, в другой раз.

Steve Wariner – Forget Me Not

Перед тем, как спуститься с холма, я хватаю его руку, вынимаю из волос незабудку и вкладываю её в его раскрытую ладонь. Обхватив своими пальцами его кисть, я сжимаю вокруг цветка его пальцы с небольшими мозолями на подушечках.

- Это тебе на память обо мне, ковбой. – Я усмехаюсь, закатывая глаза.

Я оставляю его стоять на холме и, присоединившись к подругам, смеюсь над шумным спором, который разразился между моей подругой-инженером и незнакомцем-великаном с ямочками на щеках. Спор по автомобильной части ведётся на языке «Кар энд Драйвер» [п.п. – «Car and Driver» («Водитель и автомобиль») – ежемесячный иллюстрированный журнал для автолюбителей, издаётся в Нью-Йорке], которым я, честно признаться, не владею.

Когда я, смеясь, бросаю взгляд на холм, то с изумлением обнаруживаю, что мистер Ковбой всё ещё стоит там. И больше всего в этой картинке, где он окружён полевыми цветами, дубами, соснами и кедрами, меня ошеломляет улыбка на его лице и то, как он покручивает мою незабудку в своих длинных пальцах, привыкших перебирать гитарные струны.

~ оXoXоXoXоXoXо ~

Продолжение>>>