- У нас закончились яблоки, - говорит Белла, и я наблюдаю за перемещениями девушки по кухне, вижу соответствующие движения и замечаю их последовательность, но думаю лишь о прозвучавших словах. У нас закончились яблоки. Друг другу мы скорее никто, ну, максимум хорошие знакомые, чем друзья, но фрукты... фрукты, и правда, отсутствуют у нас обоих. Не только у меня ввиду того, что это мой дом, но и у неё, потому что совместный быт есть совместный быт. Я разделяю его с ней. Всё моё вроде и её?

У неё даже нет телефона, по которому при необходимости я смогу её вызвать, но спящий мальчик, кажется, слишком скоро оказывается на моих руках, и обо всём остальном я просто перестаю думать. Он совсем не тяжёлый и приятно ощущается прижатым к моей грудной клетке с головкой, покоящейся на сгибе левого локтя, аккуратным носиком, отбрасывающими тени на нежную кожу лица ресницами, кулачками около животика и ножками, упирающимися в мою правую руку.

- Что-то случилось? У вас проблемы?

- Пожалуйста, просто иди к себе, - цежу сквозь зубы я, не молясь, но нуждаясь в том, чтобы она прекратила всё это и просто отступила.

- Но… Но я могу выходить хотя бы на задний двор? Эйдену нужны свежий воздух и солнце.

- Можешь находиться на террасе хоть целый день. Там есть стол и стулья, - киваю я, понимая, что ребёнку в любом случае непременно необходимы прогулки и пребывание вне дома, и что если я не готов к тому, чтобы о Белле узнали особенно явно и скоро, то должен предложить ей иной вариант.

- Как ты до такого докатилась? - в целом это обычный вопрос, но, даже ощутимо смягчившись, я не уверен, что она прочувствует это лично и вообще захочет отвечать, и в принципе её слова и не содержат в себе действительно никакого объяснения, и не делают ситуацию яснее.

- Вы здесь, чтобы забрать его, ведь так? - так и не успев дотронуться до малыша, я тут же оборачиваюсь на голос и впервые вижу его обладательницу одновременно и ухоженной, и находящейся в сознании, а не спящей, как это было вчера. Даже с расстояния двух метров мне очевидно, что она вся, кажется, дрожит.

После длительных отношений и обещанных золотых гор все, что у нее осталось, это его клетчатая фланелевая рубашка с оторванным карманом, всемирная обида и большие, достойные книги рекордов Гиннеса рога. Хотя, чего там книги рекордов Гиннеса. Если бы за судьбу неудачника давали премию, она бы получила все гранты, да еще и сверх них бы скинулись. 

- Знаешь, ей нет ещё и девятнадцати.

- Кому? - не отрываясь от накопившейся бумажной работы, спрашиваю я у сидящего за соседним столом Джаспера, в то время как за окнами нашего отдела уже смеркается.

- Ты в порядке, Эд? Что там у тебя? Нашёл ребёнка?

- Да, нашёл. Ещё не успел проверить, дышит ли он, но в любом случае нам нужна скорая помощь. И хотя об этом пока ещё рано говорить, при необходимости придётся связаться со службой опеки.

Принц Эдвард может обладать любой женщиной, которую пожелает. Чего ради ему обращать внимание на меня? Таким девушкам, как я, принцы достаются только в сказках.

Она прижимается ко мне с той же отдачей. Может быть, даже большей. Мне хорошо. Легко. Спокойно. Так, как и должно быть. Так, как я всегда и надеялся почувствовать себя рядом с кем-то. Рядом с истинно своим человеком. Моё желание осуществилось. Это миг, который хочется сохранить на память.

Он смотрит на меня так, будто не понимает, что я сказала. Или не уверен, что расслышал всё верно. Мне ещё никогда не доводилось видеть в его глазах одновременно уязвимость и радостный свет. Я не знаю, возможно ли описать соответствующее выражение во взгляде как-то иначе.

В моих глазах стоят странные слёзы. Они не проливаются, просто оставаясь внутри, но я всё равно чувствую их. От того, что это конец и прощание. От того, что прямо сейчас передо мной проявился тот человек, которому я так или иначе была небезразлична и дорога.

Страх, что Эдварда по каким-то причинам не будет в моей жизни или вообще в мире, тут же вызывает невыносимое физическое страдание, стоит задуматься об этом даже самую малость. Оно и сейчас пульсирует в груди, пока я не напоминаю себе, что всё это не по-настоящему. Что Эдвард здесь, живой и мой. Что всё, что я когда-либо желала, воплотилось в нём, и теперь я лишь должна это сохранить.

Эдвард появляется в ванной ровно в тот момент, когда я понимаю, что всё равно не смогу провести в этом помещении всю оставшуюся жизнь. Он подходит ко мне, опускаясь на корточки передо мной, и с чувством всепоглощающего, невероятного трепета я сама дотягиваюсь до его правой руки, едва та устремляется к моему телу.

Он вглядывается в меня, словно пытаясь заглянуть куда-то совсем глубоко. Глубже, чем просто в душу. Мне остаётся лишь надеяться на то, что предметом его поисков не является нечто такое, что изменит абсолютно всё. Например, заставит Эдварда осознать неспособность быть с тем, кто совершенно неустойчив и хрупок и не может соответствовать ему на все сто процентов.

Эдвард буквально вытягивает меня с водительского сидения и зажимает между собой и порогом тёмно-синего седана. В волосах, взъерошенных снегом и борьбой, застряло немало белых крупинок, но мой взгляд привлекает вовсе не это. Он останавливается на пространстве, образованном несколькими расстегнувшимися пуговицами пальто.