- О каком это браке ты говорил прямо перед тем, как я вошла?

- Об обычном, мама, как у вас с папой. Разве браки могут быть какими-то другими?

- Они могут быть и сложными, Эдвард, - отвечает мама.

- Дыши, девочка... Дыши. Размеренно и спокойно, - говорю я в её волосы, пахнущие зелёным яблоком и чем-то ещё, что я затрудняюсь определить, на своём примере показывая ей, как правильно действовать для наиболее скорого достижения положительного результата.

Я смотрю в глаза Беллы, и мне становится глубоко безразлично, что должно или не должно быть истиной, что можно или нельзя, и на нарушение своих обещаний тоже, я просто чувствую словно избавление от большого груза. Любая недосказанность жутко гнетёт, и теперь мне значительно легче.

- Тут нет ничего лишнего, - констатирует Белла, обводя взглядом обои с ночным Нью-Йорком, искусственно состаренный паркет на полу, натяжной потолок и скудную мебель, состоящую из кровати, комода и шкафа, и по-прежнему в странной нерешительности стоя на пороге, - на самом деле она какая-то... обезличенная что ли...

- Ну, она уже давно фактически пустует. Мои крайне редкие ночёвки не в счёт.

- Ты не сядешь?

- Я не уроню, обещаю, - отвечаю я, неминуемо отвлекаясь от созерцания Эйдена и переводя взгляд на Беллу, в силу более низкого роста взирающей на меня немного снизу вверх. Она не откровенно слабая, но иногда кажется мне именно такой. Беззащитной, нуждающейся в опеке и присмотре, слишком худощавой и невесомой.

Тишина порядочно обнадёживает, и, склоняясь к нему, я провожу рукой по чуть вздымающемуся животику, не боясь внезапного крика, и всего спустя секунду мой указательный левый палец сжимает неожиданно сильный правый кулачок.

- Ух ты, да ты у нас силач. Кто бы мог подумать?

Тихо стоя снаружи, как будто почти не дыша, я наблюдаю за Беллой, переодевающей Эйдена, лежащего на её кровати, за крошечными пальчиками, сжимающими в свои кулачки закручивающиеся на концах длинные распущенные волосы, и за телом, склонённом к ребёнку,

- Как ты думаешь, это что?

- Это мой отчёт, сэр. По поводу вызова, имевшего место быть двадцать третьего июня, - нервно сглотнув, отвечаю я, уже зная, о чём конкретно пойдёт речь, и про кого мы будем говорить.

«Я беременна, гребаный мудак. Так что тебе и твоей подружке все равно придется давать деньги на памперсы нашему ребеночку! С Днем независимости!»

- У нас закончились яблоки, - говорит Белла, и я наблюдаю за перемещениями девушки по кухне, вижу соответствующие движения и замечаю их последовательность, но думаю лишь о прозвучавших словах. У нас закончились яблоки. Друг другу мы скорее никто, ну, максимум хорошие знакомые, чем друзья, но фрукты... фрукты, и правда, отсутствуют у нас обоих. Не только у меня ввиду того, что это мой дом, но и у неё, потому что совместный быт есть совместный быт. Я разделяю его с ней. Всё моё вроде и её?

У неё даже нет телефона, по которому при необходимости я смогу её вызвать, но спящий мальчик, кажется, слишком скоро оказывается на моих руках, и обо всём остальном я просто перестаю думать. Он совсем не тяжёлый и приятно ощущается прижатым к моей грудной клетке с головкой, покоящейся на сгибе левого локтя, аккуратным носиком, отбрасывающими тени на нежную кожу лица ресницами, кулачками около животика и ножками, упирающимися в мою правую руку.

- Что-то случилось? У вас проблемы?

- Пожалуйста, просто иди к себе, - цежу сквозь зубы я, не молясь, но нуждаясь в том, чтобы она прекратила всё это и просто отступила.

- Но… Но я могу выходить хотя бы на задний двор? Эйдену нужны свежий воздух и солнце.

- Можешь находиться на террасе хоть целый день. Там есть стол и стулья, - киваю я, понимая, что ребёнку в любом случае непременно необходимы прогулки и пребывание вне дома, и что если я не готов к тому, чтобы о Белле узнали особенно явно и скоро, то должен предложить ей иной вариант.

- Как ты до такого докатилась? - в целом это обычный вопрос, но, даже ощутимо смягчившись, я не уверен, что она прочувствует это лично и вообще захочет отвечать, и в принципе её слова и не содержат в себе действительно никакого объяснения, и не делают ситуацию яснее.

- Вы здесь, чтобы забрать его, ведь так? - так и не успев дотронуться до малыша, я тут же оборачиваюсь на голос и впервые вижу его обладательницу одновременно и ухоженной, и находящейся в сознании, а не спящей, как это было вчера. Даже с расстояния двух метров мне очевидно, что она вся, кажется, дрожит.

После длительных отношений и обещанных золотых гор все, что у нее осталось, это его клетчатая фланелевая рубашка с оторванным карманом, всемирная обида и большие, достойные книги рекордов Гиннеса рога. Хотя, чего там книги рекордов Гиннеса. Если бы за судьбу неудачника давали премию, она бы получила все гранты, да еще и сверх них бы скинулись. 

- Знаешь, ей нет ещё и девятнадцати.

- Кому? - не отрываясь от накопившейся бумажной работы, спрашиваю я у сидящего за соседним столом Джаспера, в то время как за окнами нашего отдела уже смеркается.