Кукла. Белая кожа. Голубые волосы. Нет глаз. На месте глаз зияющие черные дыры.

Очень странно, что я вижу эти дыры. Ведь у меня нет глаз. Кукла – Я.

Нитка дергает вверх – рука вверх.

Руки на пояснице отсчитывают ритм.

Нитка дергает другую руку вверх – рука вверх.

Она повзрослела, её движения стали более плавные, желание острым, она научилась томности, страсти, откровенности…

Это невозможно… Это, блять, больше невозможно… надо… хочу… необходима…

Она повзрослела, её движения стали более плавные, желание острым, она научилась томности, страсти, откровенности…

Это невозможно… Это, блять, больше невозможно… надо… хочу… необходима…

Она знает свои права и заявляет их на Андрея, даже ночью, даже во сне, где он блуждает среди веснушек, раздвинутых коленок, синих глаз, папиллярного рисунка под языком, горячего дыхания, «думала ты не заметишь» «довольна» «не хочу ждать» «здесь» «я не уверена, что…»

«у тебя есть потребности» «я тоже…».

Время ускользало, дразня веснушкой, синими глазами, которые смотрели открыто и прямо в глаза Андрея, задевая, лаская, убаюкивая что-то в солнечном сплетении, ногами, которые вставали на носочки, когда розовые губы шептали в губы Андрея, быстро и доверчиво.

Твою мать! Это что? Что это? Трррууссики? Охренеть… Школьницы не носят такого… Не могут… Школьницы играют в классики и рисуют пастелью… Стой, стой… лучше бы тебе не двигаться сейчас! Не на меня! Лучше бы мне в воду… Да! С головой, нахрен! Лет на сто!

Мишки и кружево – малосовместимый комплект, смешные мишки с бантиками, задевают шейку Лизы… Ту самую шейку, которая откинулась в машине на грудь Андрея, ту самую шейку, которая пошла небольшими розовыми пятнышками, когда он шептал ей «глупая, я бы заметил».

- Трусы мне тоже свои дашь?

- Чего?

- Трусы, говорю, тоже свои дашь? Потому что мои мокрые, из-за тебя, между прочим!

Андрей внимательно прислушивается, прокручивая в уме воспоминания о мурашках, лысых кошках и синих глазах с карими прожилками, молясь про себя, чтобы или девочка была не та, или ему все приснилось, или глаза принадлежали страшненькой толстенькой подружке Аньки, он никогда не смотрел, какие у неё глаза.

Этим утром Соня встретила Амира.
Он просто стоял на дорожке и просто смотрел на Соню. Серо-голубая рубашка. Руки в карманах. Дежавю.
Мгновенно - запястье в руке. Слишком звенящая тишина.

Две недели спокойствия, две недели впечатлений.

У Софьи все было хорошо. «Перемелется – мука будет» Перемололось.

 Я обожала быть погребенной под его телом, накрытой жаркой наготой подобной одеялу, уткнувшись лицом в подушку, я чувствовала, что нет никого в этом мире, кроме нас, и эта интимная близость дарила ощущение закрытости.  

Амир позвонил в дверь квартиры Рафиды, уже имея довольно ясный план своих действий, только встретившись с удивленным взглядом Раф, он начал думать, что, возможно, план был не так уж хорош.

Год Соня ничего не слышала об Амире. Иногда она переписывалась с Рафидой. Раны затягиваются, и Раф захотела общения с Соней. Соня не захотела отказывать.

Страна менялась... Все менялось, стремительно. Люди не успевали за этими переменами. Деньги обесценивались, в повседневность входили такие понятия, как инфляция, девальвация. Людям до этого не было особо дела, у людей не было денег, основная масса населения была озабочена одним – заработать.

Девушка открывает глаза и поводит затекшими плечиками – неудобно.
Девушка садится на постели, ставя на пол аккуратные ножки с красным лаком на ногтях.
Девушка одергивает футболку, в которой спала, - чью-то футболку - ручкой с красным лаком на ногтях.