Каллен. Снова он. Его голос звучит насмехающимся. Мы же уже попрощались. До какого-то дня. Не знаю, до какого. Но я точно не предполагала услышать его снова сегодня. Лучше бы это была мама с её повторяющимся разговором про желание стать бабушкой внука или внучки, без разницы, и о том, что присутствие отца ребёнка даже необязательно. Что потом можно и без него. Что я достаточно независима, чтобы справиться за двоих. И что со мной всё равно сложно было бы разделять опеку. Всё это, вероятно, правда, но ребёнок... маленькое кричащее существо, требующее тебя всю, из-за которого ты ещё раньше потолстеешь и наверняка обзаведёшься растяжками... Я даже не знаю, хочу ли я.

Сначала я нигде не вижу Каллена, пока не сворачиваю в другую комнату с картинами. Эдвард прямо передо мной, точнее, на расстоянии, но напротив меня. Не один. С ним какая-то блондинка, или он с ней. Я без понятия, как на самом деле. Он приближается к ней с поцелуем, и поцелуй приходится в районе скулы. Мило. Блондинка красивая. И высокая даже без шпилек. У неё совсем небольшой каблук. Я беру полный фужер шампанского у мимо проходящего официанта. Где мой начатый напиток, теперь сказать трудно. Явно не у Каллена. Обе его руки пустые, правой он жестикулирует в воздухе, пока блондинка ему что-то говорит, а левую Эдвард прячет в карман. Она достаёт телефон и показывает экран Эдварду, листая. Он смотрит туда, по-моему, весьма сосредоточенно. Они переглядываются между собой, разговаривают ещё на протяжении примерно минуты прежде, чем блондинка уходит от Эдварда первой.

Я выхожу из кухни и иду сразу к лестнице. Нужно одеться. У меня уходит минут десять на то, чтобы натянуть тёплые вещи, начиная с колготок. Я отказываюсь от шапки, ведь собираюсь выйти просто к дому и в любой момент смогу вернуться обратно внутрь. Я просто надеваю пуховик и, отпирая дверь, ступаю на уже очищенное крыльцо. Подъездная дорожка тоже почти избавлена от снега, но Эдвард чистит не её. Да, он действительно здесь. Убирает снег перед гаражом. Двигая его лопатой, но потом относя в сторону, когда лопата уже переполняется. Я представляю, сколько людей уже могло пройти мимо за то время, что Эдвард здесь, или просто видеть его от своих домов. Я совсем не понимаю отца. Раньше он бы никогда не допустил всего этого.

Я выхожу из кухни и иду сразу к лестнице. Нужно одеться. У меня уходит минут десять на то, чтобы натянуть тёплые вещи, начиная с колготок. Я отказываюсь от шапки, ведь собираюсь выйти просто к дому и в любой момент смогу вернуться обратно внутрь. Я просто надеваю пуховик и, отпирая дверь, ступаю на уже очищенное крыльцо. Подъездная дорожка тоже почти избавлена от снега, но Эдвард чистит не её. Да, он действительно здесь. Убирает снег перед гаражом. Двигая его лопатой, но потом относя в сторону, когда лопата уже переполняется. Я представляю, сколько людей уже могло пройти мимо за то время, что Эдвард здесь, или просто видеть его от своих домов. Я совсем не понимаю отца. Раньше он бы никогда не допустил всего этого.

Эдвард останавливает свою руку от блуждания по моей. Это происходит за долю секунды. Он напрягается, совершенно точно напрягается, его тело словно становится глыбой, и если бы не его дыхание, приподнимающее грудную клетку и вновь опускающее её... Я хочу, чтобы он уже сказал хоть что-то. Что угодно будет лучше этого молчания в сочетании с напряжённостью, от которой становится тревожно внутри. Эдвард отвечает, сдвинувшись к спинке кровати и переведя взгляд с потолка, куда он смотрел последние несколько секунд, на меня. Этот взгляд слишком пронзительный. Я не ожидала такой реакции. Но также я не знаю и то, почему она должна была быть иной. Это касается и Эдварда тоже. Его чувства и мысли могут отличаться от моих. Он не обязан всегда совпадать в них со мной.

Эдвард останавливает свою руку от блуждания по моей. Это происходит за долю секунды. Он напрягается, совершенно точно напрягается, его тело словно становится глыбой, и если бы не его дыхание, приподнимающее грудную клетку и вновь опускающее её... Я хочу, чтобы он уже сказал хоть что-то. Что угодно будет лучше этого молчания в сочетании с напряжённостью, от которой становится тревожно внутри. Эдвард отвечает, сдвинувшись к спинке кровати и переведя взгляд с потолка, куда он смотрел последние несколько секунд, на меня. Этот взгляд слишком пронзительный. Я не ожидала такой реакции. Но также я не знаю и то, почему она должна была быть иной. Это касается и Эдварда тоже. Его чувства и мысли могут отличаться от моих. Он не обязан всегда совпадать в них со мной.

Эдвард кивает и наклоняется ко мне за поцелуем. Наши губы двигаются в унисон, я едва дышу, поглощённая тем, как мы близки, или мыслью, что это последний раз на долгое время. Три месяца точно. Без него в доме и в кровати спящим на соседней подушке, без его тепла, запахов и близости, без мужского халата на полке или в ванной, без второй зубной щётки в стаканчике, с уменьшившимся количеством других вещей. Но есть и небольшой плюс. По крайней мере, мой парень отправляется не в космос, где экипаж проводит по много месяцев, а то и около года, прежде чем смениться и отправиться обратно на Землю. И я почти убеждена, что с разговорами там действительно туго.

Эдвард кивает и наклоняется ко мне за поцелуем. Наши губы двигаются в унисон, я едва дышу, поглощённая тем, как мы близки, или мыслью, что это последний раз на долгое время. Три месяца точно. Без него в доме и в кровати спящим на соседней подушке, без его тепла, запахов и близости, без мужского халата на полке или в ванной, без второй зубной щётки в стаканчике, с уменьшившимся количеством других вещей. Но есть и небольшой плюс. По крайней мере, мой парень отправляется не в космос, где экипаж проводит по много месяцев, а то и около года, прежде чем смениться и отправиться обратно на Землю. И я почти убеждена, что с разговорами там действительно туго.

Поезда это романтично, наверняка скажите вы. Поезда это красивые виды из окна, первозданная природа, какой её задумал и создал Бог, покачивание, что помогает заснуть, даже когда поначалу не спится. Да, поезда это действительно романтично, а красивые виды являются основной причиной, почему я связала свою жизнь с дорогой и сделала её своей профессией. Мне нравится быть в движении. Нравится управлять людьми, находясь при этом не в скучном офисе с его телефонными звонками и звуками набора текста на клавиатуре. Я бы просто там сдохла. Разумеется, не в буквальном смысле. Но я отвлеклась. Мне нравится управлять одними людьми и даровать чувство комфорта другим. Мне нравится ощущать себя главной и знать, что всё будет исполнено. Знать, что меня слушают и подчиняются. Но с появлением нового сотрудника моя система дала ощутимый сбой, и я познала головную боль. Имя ей Эдвард Каллен.

Поезда это романтично, наверняка скажите вы. Поезда это красивые виды из окна, первозданная природа, какой её задумал и создал Бог, покачивание, что помогает заснуть, даже когда поначалу не спится. Да, поезда это действительно романтично, а красивые виды являются основной причиной, почему я связала свою жизнь с дорогой и сделала её своей профессией. Мне нравится быть в движении. Нравится управлять людьми, находясь при этом не в скучном офисе с его телефонными звонками и звуками набора текста на клавиатуре. Я бы просто там сдохла. Разумеется, не в буквальном смысле. Но я отвлеклась. Мне нравится управлять одними людьми и даровать чувство комфорта другим. Мне нравится ощущать себя главной и знать, что всё будет исполнено. Знать, что меня слушают и подчиняются. Но с появлением нового сотрудника моя система дала ощутимый сбой, и я познала головную боль. Имя ей Эдвард Каллен.

Эдвард вышел из медотсека и стал считать шаги. Один, два, три, четыре… Есть! У Изабеллы Свон всё-таки проснулась совесть!
Дверь медотсека хлопнула, и Каллен услышал, как девчонка бежит за ним. Но не обернулся.

— Хорошо, что ты нейтрализовал журналистку, Каллен. Теперь молись, чтобы Белла Свон выжила, — сказал Кинг, и Эдвард в недоумении спросил:
— А она что, может не выжить?

Я вхожу в дом, запираю дверь и, разувшись, стягиваю с себя колготки. Французские двери, ведущие из кухни во двор, предусмотрительно закрыты, сберегая тепло, отчего Эдвард вряд ли видит меня, даже когда ненадолго перестаёт плавать и поворачивается лицом к ним. Но я вижу его и не могу сдержать вздоха. И не очень хочу выходить наружу и давать знать о себе так скоро. Но так он может проторчать там ещё кучу времени, а сейчас уже не лето и даже не начало ноября, когда днём был хотя бы двадцать один градус. Сейчас только шестнадцать, и да, в бассейн дополнительно подаётся тёплая вода, но на воздух-то это не влияет. Выйдя на улицу с полотенцем, босиком я приближаюсь к бассейну и немного трогаю воду ногой. Нормальная, не прохладная. Эдвард плывёт обратно и выныривает, не зная, что я здесь, и видит меня, лишь когда протирает глаза.