Эдвард было тянется рукой к моей ноге, когда мы слышим покашливание. Перед нами стоит Лоуренс, что мы понимаем одновременно, взглянув на Френсиса. Френсис смотрит по сторонам, по-прежнему взвинченный. Я могу понять, учитывая все недели, когда он был спокойным и знающим, что делать, и что происходит вокруг и будет происходить дальше, но это первый день, когда ему вроде несладко, и если виноваты мы, то мне совестно. Сомневаюсь, что и Эдварду совестно.

Я открываю изображения крупно, начиная рассматривать, и на третьей фотографии нахожу то, что мне вроде нравится. Платье с переливающимся ромбовидным рисунком, поблёскивание которого очевидно даже на снимке. Думаю, длина до середины бедра. Примерно. Кто знает, как оно сядет на мне. Надо посоветоваться. Подойдя, я двигаю дверь душевой кабины в стороны, и Эдвард оборачивается. По его прекрасному телу, огибая изгибы, стекают прозрачные потоки воды.

Я открываю изображения крупно, начиная рассматривать, и на третьей фотографии нахожу то, что мне вроде нравится. Платье с переливающимся ромбовидным рисунком, поблёскивание которого очевидно даже на снимке. Думаю, длина до середины бедра. Примерно. Кто знает, как оно сядет на мне. Надо посоветоваться. Подойдя, я двигаю дверь душевой кабины в стороны, и Эдвард оборачивается. По его прекрасному телу, огибая изгибы, стекают прозрачные потоки воды.

Эдвард встаёт и, порывшись на этот раз в своей сумке, не в рюкзаке, достаёт оттуда что-то, что помещается в руке и невидимо взгляду. Ну что ж, это действительно что-то мелкое, но, видимо, не открытка, иначе бы она сразу стала мятой и неопрятной. Хотя если она уже такая, небрежно путешествующая среди одежды, то уже можно не беспокоиться насчёт внешнего вида. О Господи. А если это открытка, и она выглядит ужасно, как мне реагировать? Я сомневаюсь, что смогу изобразить радость. Мысли в голове сменяют одна другую с бешеной скоростью.

Я прохожу через турникет в здании пункта охраны и вскоре оказываюсь у себя в трейлере. Одиноко ли мне? Нет, я бы не сказала. Непривычно быть одной, а точнее, быть без Каллена? Да, чертовски и дико непривычно. Я прожила так двадцать лет. Двадцать это фактически преувеличение, причём преувеличение громадное, двадцать лет назад он не был актёром и был просто мальчиком, посещающим школу, а я тогда ещё даже не родилась, но года четыре я точно так жила. Будучи никем для него. Теперь его нет рядом, и внутри меня странная опустошённость. Это иное чувство, чем то, когда я просто была одной из тех девчонок, которые жадно следят за жизнью кумира. Я не ощущала пустоты, а теперь она есть.

Я прохожу через турникет в здании пункта охраны и вскоре оказываюсь у себя в трейлере. Одиноко ли мне? Нет, я бы не сказала. Непривычно быть одной, а точнее, быть без Каллена? Да, чертовски и дико непривычно. Я прожила так двадцать лет. Двадцать это фактически преувеличение, причём преувеличение громадное, двадцать лет назад он не был актёром и был просто мальчиком, посещающим школу, а я тогда ещё даже не родилась, но года четыре я точно так жила. Будучи никем для него. Теперь его нет рядом, и внутри меня странная опустошённость. Это иное чувство, чем то, когда я просто была одной из тех девчонок, которые жадно следят за жизнью кумира. Я не ощущала пустоты, а теперь она есть.

Я тянусь рукой, чтобы всё-таки заглянуть в анкету. Я вроде как обязан. Двадцать лет. Зовут Белла. Так написано немного пляшущими буквами. Этого мне достаточно, и я не читаю дальше. Она молодая. Очень молодая. Вряд ли она не будет заикаться, когда я окажусь в шаге от неё и стану на неё смотреть в рамках разыгрываемой сцены. Вчерашние подростки ещё более подвержены неспособности обуздать эмоции при виде звезды. Мне становится немного любопытно, будет ли эта девушка, как девчонки с ковровых дорожек. И менее тоскливо, чем было пару минут назад.

Я тянусь рукой, чтобы всё-таки заглянуть в анкету. Я вроде как обязан. Двадцать лет. Зовут Белла. Так написано немного пляшущими буквами. Этого мне достаточно, и я не читаю дальше. Она молодая. Очень молодая. Вряд ли она не будет заикаться, когда я окажусь в шаге от неё и стану на неё смотреть в рамках разыгрываемой сцены. Вчерашние подростки ещё более подвержены неспособности обуздать эмоции при виде звезды. Мне становится немного любопытно, будет ли эта девушка, как девчонки с ковровых дорожек. И менее тоскливо, чем было пару минут назад.

Его лицо так близко, что я понимаю, что зря решила забавляться с ним именно сейчас. Или вообще забавляться. Кто знает, на что конкретно распространяется его чувство юмора. Может, он расположен и любит шутить, но не очень рад, когда шутят над ним. Он не касается непосредственно моей кожи, но чувство такое, будто касается, потому что может в любой момент сдвинуть руки выше и забраться под ткань майки над поясом штанов.

Я осматриваюсь в трейлере. Тут царит порядок, если не считать нескольких пар кроссовок у входа, составленных как попало, и захлопнутого чемодана, из которого, тем не менее, торчит рукав клетчатой рубашки и соприкасается с деревянным полом. Кроме того, проходя медленно дальше, я вижу кровать со сбитым в кучу одеялом с лежащими тут же шортами и майкой, в которых Эдвард пришёл ко мне накануне. Очевидно, он не заправлял кровать как минимум сутки.

Снаружи живая очередь, а внутри моему взгляду предстаёт коридор с цветочными и электрическими гирляндами, свисающими с потолка. Кроме того, по обеим сторонам высажены различные растения, некоторые из которых стеблями с листьями и бутонами поднимаются вверх по кирпичным стенам. Я никогда не была в таких местах, и мне становится дико нервно. И, учитывая то, что вскользь упомянула Сара о гламуре, быть может, имея в виду и публику, я фактически рада, что Эдвард всё ещё держит руку на моей спине.

Ощущения и эмоции от нежданной близости просто поглощают. Тело оказывается во власти приятного томления, а в сердце одновременно тревожно и чудесно, тогда как Эдвард притягивает меня вплотную к себе, поднимая большими сильными руками. Горячее тепло от них распространяется вверх и вниз по коже, в том числе и под волосы на моей голове. Чувство, которое я ещё никогда не испытывала. Всё это со мной впервые. Такая реакция на кого-то. Джейк и наполовину так на меня не влиял. Но с Эдвардом Калленом всё по-другому. Совсем иначе.

На часах ровно десять вечера, и при этом на моём телефоне нет ни пропущенных вызовов, ни новых сообщений, которые я могла бы пропустить после краткого разговора с подругами в перерыве между двумя фильмами. Каллен мог бы и написать, а не стучать. Я честно не думаю, что с той стороны не он, и открываю, только чтобы разобраться с его причинами для визита сегодня, а не доказывать назавтра, что я якобы ничего не слышала. Эдвард опускает правую руку, не успев поднести её к двери в очередной раз, а на земле близ моей лестницы стоит бежевый крафтовый пакет. Ни Жизель, ни кого бы то ни было ещё рядом не наблюдается.

Мне представляется, что Эдвард выглядит напряжённым. От него словно исходит угроза. Потому что его девушка разбила то, что он ценил, а он не смог высказать ей все свои мысли на этот счёт и теперь готовится отыграться на мне? Ощущая дрожь тревоги, я отступаю на шаг, но там только трейлер, и прохлада металла соприкасается с моей спиной через ткань платья, когда Каллен вдруг сокращает было созданное расстояние и с будоражащей рассудок грубостью прижимается ко мне. Не боясь трогать меня. Его правая рука до сих пор на моём правом плече. Сильная, горячая и тактильно приятная. И это неправильно. По целому ряду причин. Но я словно утратила дар речи.

Всё это уже было. Но в кадре, обусловленное необходимостью, а теперь... Теперь это наяву. В реальности. Не потому, что нужно для сцены. Мне приятно и одновременно тревожно. Потому что это мы, но не... мы. Ничего серьёзного. Часть рабочего процесса. Хотя ноги словно подгибаются, и, разворачивая меня лицом к себе, Эдвард Каллен сжимает мою руку немного сильнее. Он смотрит в мои глаза. Пристально и сосредоточенно. Его глаза сощурены, а он сам кажется... взволнованным. Волнующимся обо мне... искренне. Я тоже смотрю на него, прерывисто дыша, но стараясь делать это как можно тише.

Я моргаю, потому что даже секундная передышка от его взгляда кажется крайне необходимой вещью. Когда я смотрела его фильмы, я не чувствовала этого ни разу. Хоть во всех из них он хотя бы раз, но смотрел в камеру, а значит, и на человека, пришедшего в кинотеатр или смотрящего фильм дома. Я делала и то, и то, но никогда взгляд с экрана не влиял на меня так, как это имеет место быть в реальности.

По пути я погружаюсь в сценарий с целью повторить реплики, иногда произнося их шёпотом, на что Каллен в какой-то момент хмыкает и тем самым сбивает меня с мысли. Я опускаю распечатки, ведомая яростью изнутри, ведь он даже не посмотрел в мою сторону, когда на территории студии я села в машину, а теперь просто занят своим телефоном, из которого постоянно доносятся отвлекающие звуки оповещений о новых сообщениях.