Не поднимая головы, устроенной на бортике ванны, Эдвард Каллен следит за мной лениво перемещающимися глазами. Полностью мокрый, что сделало его волосы чёрными, он кажется контролирующим свою жизнь, даже будучи совершенно обнажённым и вроде бы позволив себе расслабиться. Но я впервые задумываюсь о том, что это может быть просто красивым фасадом. Идеальной картинкой, призванной скрыть реальность от посторонних глаз. Маской и ложью.

Если человеку есть что сказать, и при этом он, я уверена, мастерски владеет словом после сотен деловых переговоров, то зачем оттягивать? А если нет, это и тем более бессмысленно. Просто смотреть на меня так, словно я ничего не чувствую и не ощущаю соответствующий взгляд на своих обнажённых коленках. От него буквально перехватывает дыхание, и я не знаю, куда деть собственные руки.

- Изабелла Свон, откройте дверь, это полиция!

- Полиция? – прошептала я сама себе, судорожно сжимая телефон дрожащими руками. Какого черта от меня нужно копам? Страх тотчас же испарился, сменившись непониманием, и, вытянув спину, я зашагала к двери.

- Изабелла Свон, открывайте дверь, немедленно!

Посмотрев в глазок, я увидела только полицейский жетон, прижатый к двери. Самого обладателя столь волшебного голоса заметно не было. Стук повторился. Положив ладонь на дверную ручку, я замерла.

- Ты… остаёшься?
- У тебя есть возражения? - спрашивает он, опускаясь поверх одеяла слева от меня. Пожалуй, от ощущения близости без близости мне уже становится жарко больше, чем когда-либо станет от кокона, в который обернул моё тело Каллен. Он… когда он именно спит со своей женой, ей тоже приходится испытывать на себе подобные запреты? Терпеть его нежелание прикосновений?

Когда спустя двадцать четыре минуты я отпираю дверь квартиры, Эдвард Каллен захлопывает её за собой гораздо громче, чем было необходимо. Он… мрачнее тучи. Это выражается в том числе и том, что его пиджак, швыряемый на комод, уже совершенно измят. Наверняка это напрямую связано со слишком горячим воздухом в подъезде, заставившим Каллена снять часть одежды и потом держать её в руках.

Я ощущаю движение со стороны постели. Надежда, что Эдвард Каллен на самом деле не собирается подходить ко мне в чём мать родила, умирает в зародыше задолго до того, как мужчина упирается руками в туалетный столик по обе стороны от меня, склоняя свою голову так, чтобы она была на одном уровне с отражением моего лица в зеркале.

- Скажи, что перестанешь убегать. Скажи, что мы будем встречаться. Сдайся мне, Изабелла, и получишь то, что хочешь, - не дав договорить, он отнимает мои руки от своей рубашки левой ладонью и сжимает их у меня над головой. Явно наслаждаясь властью и новоприобретённым контролем. Я пытаюсь высвободить запястья, чтобы прикоснуться вновь, но всё бесполезно. Эдвард Каллен слишком силён. И он однозначно сведущ больше моего. В том, что касается заключения сделок. Это фактически его призвание. Боже, мне не вынести, если он просто оставит меня вот так и не закончит то, что начал.

Я чувствовала нетерпение. Первобытную потребность. Прикосновения, возможно, оставляющие синяки на бёдрах. Ненависть и презрение. Желание быть вдавленной в деревянную поверхность за спиной ещё жёстче и грубее. Видела испарину на лбу и не совсем понятную эмоцию в потемневших глазах. Слышала стоны вперемешку с учащённым дыханием, свои и Каллена, и так и не смогла сказать, что он всё равно сволочь.

Я моргаю, чтобы справиться с нахлынувшим наваждением. Ему необязательно знать, сколько у него может быть власти над женщинами. Хотя он наверняка и так в курсе. По крайней мере, одна уж точно ему покорилась. Золотой ободок на тот самом пальце не оставляет в этом никаких сомнений. Наверняка миссис Каллен также находится где-нибудь поблизости. Да, я знаю этого мужчину. Точнее знаю, кто он такой. Нужно совсем не читать газет и держаться вдали от мировой паутины, называемой интернетом, чтобы не иметь ни малейшего представления об одном из самых богатых людей Америки, сколотившем себе состояние на стартапе по производству электрических грузовиков.

Дрожащими от возбуждения пальцами я расстегнула свою джинсовую юбку, и та соскользнула на пол. Трусики последовали за ней. Теперь я стояла перед ним полностью обнаженная. На мгновение я пожалела о том, что он привязан и не может ласкать меня, но потом взглянула на его большие руки и решила, что так будет лучше. Я полностью контролировала ситуацию. Я могу делать с ним все, что мне заблагорассудится.

Саммари: Ему 36, и он преуспевающий врач-эмбриолог. Ей 28, и она работает ассистентом в юридической фирме. По счастливой случайности герои встречаются в Лас-Вегасе, но к чему всё это приведёт?

Саммари: Ему 36, и он преуспевающий врач-эмбриолог. Ей 28, и она работает ассистентом в юридической фирме. По счастливой случайности герои встречаются в Лас-Вегасе, но к чему всё это приведёт?

- Аufhängen. На немецком. Подвесить и повеситься – одно значение, - будто в никуда произносит Эдвард. Умоляюще скрипит кожа руля. Он сейчас либо его, либо обивку снимет.
- Фабиан не станет этого делать. Он не это имел ввиду.
Эдвард неопределенно, сдавленно кивает.

Я держу книгу в руках уже через несколько мгновений, открываю обложку, за которой тянутся и несколько страниц, и между них на пол у моих колен соскальзывает сложенный лист бумаги. Я разворачиваю его, и оказывается, что он не единственный, что их два с двумя полностью исписанными страницами и ещё немного третьей. Листы просто в клеточку, с потрёпанными краями. Я вижу своё имя и, прислонившись к шкафу, начинаю читать. Письмо, бывшее здесь всё это время, все эти месяцы и весь этот год. Письмо, о котором я не имела и понятия, но могла знать и могла понять хоть что-то сразу, как всё случилось. Или почти сразу. Я медлю несколько мгновений, прежде чем опустить глаза вниз, к той строчке, где есть только моё имя.