Мне представляется, что Эдвард выглядит напряжённым. От него словно исходит угроза. Потому что его девушка разбила то, что он ценил, а он не смог высказать ей все свои мысли на этот счёт и теперь готовится отыграться на мне? Ощущая дрожь тревоги, я отступаю на шаг, но там только трейлер, и прохлада металла соприкасается с моей спиной через ткань платья, когда Каллен вдруг сокращает было созданное расстояние и с будоражащей рассудок грубостью прижимается ко мне. Не боясь трогать меня. Его правая рука до сих пор на моём правом плече. Сильная, горячая и тактильно приятная. И это неправильно. По целому ряду причин. Но я словно утратила дар речи.

Всё это уже было. Но в кадре, обусловленное необходимостью, а теперь... Теперь это наяву. В реальности. Не потому, что нужно для сцены. Мне приятно и одновременно тревожно. Потому что это мы, но не... мы. Ничего серьёзного. Часть рабочего процесса. Хотя ноги словно подгибаются, и, разворачивая меня лицом к себе, Эдвард Каллен сжимает мою руку немного сильнее. Он смотрит в мои глаза. Пристально и сосредоточенно. Его глаза сощурены, а он сам кажется... взволнованным. Волнующимся обо мне... искренне. Я тоже смотрю на него, прерывисто дыша, но стараясь делать это как можно тише.

Я моргаю, потому что даже секундная передышка от его взгляда кажется крайне необходимой вещью. Когда я смотрела его фильмы, я не чувствовала этого ни разу. Хоть во всех из них он хотя бы раз, но смотрел в камеру, а значит, и на человека, пришедшего в кинотеатр или смотрящего фильм дома. Я делала и то, и то, но никогда взгляд с экрана не влиял на меня так, как это имеет место быть в реальности.

По пути я погружаюсь в сценарий с целью повторить реплики, иногда произнося их шёпотом, на что Каллен в какой-то момент хмыкает и тем самым сбивает меня с мысли. Я опускаю распечатки, ведомая яростью изнутри, ведь он даже не посмотрел в мою сторону, когда на территории студии я села в машину, а теперь просто занят своим телефоном, из которого постоянно доносятся отвлекающие звуки оповещений о новых сообщениях.

Он делает шаг в мою сторону и оказывается словно нависающим надо мной из-за разницы в росте. Естественный запах Эдварда Каллена с ноткой какой-то горечи, наверное, от парфюма заполняет мои лёгкие в тот же самый миг. Но нет, я ошибаюсь. Это не парфюм. Это алкоголь. Эдвард Каллен пил ночью или поздно вечером, и теперь у него похмелье. Вот почему он опоздал. На мгновение мне становится неприятно. Потому что это мой первый день, и я не ожидала такого начала. Совсем не ожидала.

Эдвард Каллен потягивается на своём стуле при моём появлении, наверное, уставший от затянувшегося сидения, и я чувствую, как мои ладони вновь покрывает испарина. Как... как такое может быть? Самое ироничное, что мне ведь понятно, как. В день, когда главному актёру ищут партнёршу, ему вряд ли позволят где-то... прохлаждаться. Наверняка его вызвали, и вот он здесь. И, кажется, я хочу прямо противоположных друг другу вещей. И чтобы меня заметили, и одновременно стать невидимкой.

- Что… что случилось?
- Думаю, у тебя отошли воды.
- Да быть того не может, - отмахиваюсь я, потому что бы почувствовала. Тянущие, неприятные ощущения в нижней части живота, из-за которых мы уже ездили в клинику, только чтобы подтвердить тренировочные схватки. Я вообще не хотела ехать, подозревая, что это именно они и есть, но Эдвард настоял. Потому что, как назло, был дома и позвонил моему врачу, чтобы та встретила нас. Мне всё ещё кажется, что тогда она приехала в свой выходной. Ведь обычно всегда представала перед нами с макияжем и укладкой, но тот день стал исключением.

- Я хотела бы поговорить с вами обоими.
- О, - я удивлена, и наверняка это очевидно. Мальчики не слишком меня жалуют, хотя и здороваются, проводят у нас выходные, едят мою еду, благодарят за неё после того, как опустошают тарелки, отвечают, если я что-то спрашиваю, и прощаются, уезжая, и, разумеется, видели мой живот, но Таня ещё никогда не вовлекала меня в их с Эдвардом разговоры. Они обсуждали различные моменты, когда она привозила или забирала сыновей, но каждый раз я оставалась внутри и просто ждала, когда он вернётся с улицы и всё расскажет. - Тогда мы скоро спустимся.

Эдвард отдаёт распоряжения чуть в стороне, в то время как мои руки находятся в карманах пальто максимально близко к животу. Мне не холодно, нет, но, касаясь его, эмоционально я чувствую себя лучше. Чувствую себя мамой. В такие моменты всё становится реальнее. И знаете, что ещё реально? Дети Эдварда. Мальчики, выбирающиеся с заднего сидения припарковавшегося у тротуара серебристого джипа, водительское место которого покидает их мама. Таня. Они видят папу, и он замечает их после оклика. Эдвард поворачивает голову направо, но недостаточно быстро для того, чтобы я не успела заметить его улыбку. Я рада ей и тому, что он словно становится моложе, и объятиям, которые вскоре наблюдаю.

Тело просто начинает двигаться, кажется, даже прежде, чем мы становимся единым целым. Губы целуют, руки не могут отказаться от прикосновений, и это великолепно. Каждая секунда. Каждое скольжение внутрь и обратно, дающее понять, насколько я желанна. Каждый миг, когда Эдвард проникает особенно глубоко со стоном вожделения, созвучным тем звукам, что издаю я. Всё это вызывает во мне дрожь, как если бы снаружи началось землетрясение.

- Успокойся, Изабелла. Всё хорошо. Он или она просто спит, - Эдвард касается моего живота, не обращая внимания, что кожа вся в липком геле. Пальцы плотно контактируют с ней, но это не внушает мне столько спокойствия, сколько я бы хотела получить. Чего-то всё равно не хватает... Вероятно, мнения профессионала.
- Да, малыш теперь то бодрствует, то спит, Изабелла. Если бы он трогал своё лицо, подносил ручки ко рту или делал что-то ещё, то я вас уверяю, мы бы непременно увидели это на мониторе.

Мы входим в дом и в тишину. Здесь так тихо, как будто никого и нет. Только сам дом с комнатами и стенами, но не с людьми. Я запираю дверь, когда Эдвард делает больше одного шага внутрь, и понимаю, что родители действительно не здесь. К дверному полотну прикреплён стикер с клейким краем, я вижу надпись, которая гласит, что родители ушли в гости к папиному сослуживцу, живущему через квартал отсюда, и отклеиваю листочек от двери, комкая его в ладони. Эдвард поворачивается ко мне, и его глаза очевидно прослеживают, как я просто кладу смятый клочок в карман пуховика, прежде чем пройти от двери и начать его расстёгивать.

Каждый день я засыпаю и просыпаюсь счастливым. Не думал, что однажды всё будет так. Что Изабелла окажется кем-то большим, чем просто одной из многих женщин. Их было много. Блондинок. Брюнеток. Рыжеволосых. Кротких и готовых угождать. Строптивых и способных за себя постоять, но принимающих подарки. Юных с материальной зависимостью от родителей. И полностью самодостаточных. Но никто не был Изабеллой. И мне уже не казалось, что кто-то снова захочет детей со мной. Захочет ребёнка именно от меня.