Отсюда рукой подать до весьма просторной гостиной с широким и длинным угловым диваном приятного коричневого оттенка. Скорее всего, на нём легко разместятся семь или даже восемь человек. Эдвард сказал правду, его дом не пафосный. Это не такое место, где страшно пролить чай на ковёр или просто сесть на стул или оттоманку у кровати. Это действительно дом, а не дворец с тяжёлыми шторами, паркетом и лепниной. Но, учитывая две ванные и дополнительные комнаты, пусть и не такие большие, как главная спальня, меня начинают терзать смутные ощущения. Я касаюсь белой гранитной столешницы, останавливаясь и спрашивая.

Отсюда рукой подать до весьма просторной гостиной с широким и длинным угловым диваном приятного коричневого оттенка. Скорее всего, на нём легко разместятся семь или даже восемь человек. Эдвард сказал правду, его дом не пафосный. Это не такое место, где страшно пролить чай на ковёр или просто сесть на стул или оттоманку у кровати. Это действительно дом, а не дворец с тяжёлыми шторами, паркетом и лепниной. Но, учитывая две ванные и дополнительные комнаты, пусть и не такие большие, как главная спальня, меня начинают терзать смутные ощущения. Я касаюсь белой гранитной столешницы, останавливаясь и спрашивая.

Я сажусь вперёд, ведь, наверное, Эдвард имел в виду именно это, и вижу вставки тёмно-коричневого дерева среди кожи и пластика, полностью кожаный руль и просторный салон как спереди, так и на заднем сидении. У меня под ногами резиновый коврик, и у Эдварда тоже. Он открывает дверь и садится, но сначала до меня доносится звук закрываемой дверцы багажника. Мы выезжаем с территории студии, Эдвард жмёт на кнопку включения радио, и я подпрыгиваю на месте от громкого рока. Не люблю рок. Слушать могу, но предпочитаю не слушать.

Эдварду будто пофиг на всё, что я только что сказала, потому что он обходит клумбу, чтобы посмотреть, извлекая сотовый из кармана шорт и включая фонарик. О нет. Если это существо напугать, если оно тоже способно бояться и испугается яркого света, то может и укусить. А вдруг это реально змея или кто-то ещё, у кого есть яд? Может, уже пора на всякий случай звонить в 911? Дежурный врач есть на площадке в течение дня, но не сейчас. Он уходит домой после окончания рабочего дня, как и все. И всё равно он бы не смог помочь.

Эдварду будто пофиг на всё, что я только что сказала, потому что он обходит клумбу, чтобы посмотреть, извлекая сотовый из кармана шорт и включая фонарик. О нет. Если это существо напугать, если оно тоже способно бояться и испугается яркого света, то может и укусить. А вдруг это реально змея или кто-то ещё, у кого есть яд? Может, уже пора на всякий случай звонить в 911? Дежурный врач есть на площадке в течение дня, но не сейчас. Он уходит домой после окончания рабочего дня, как и все. И всё равно он бы не смог помочь.

Эдвард было тянется рукой к моей ноге, когда мы слышим покашливание. Перед нами стоит Лоуренс, что мы понимаем одновременно, взглянув на Френсиса. Френсис смотрит по сторонам, по-прежнему взвинченный. Я могу понять, учитывая все недели, когда он был спокойным и знающим, что делать, и что происходит вокруг и будет происходить дальше, но это первый день, когда ему вроде несладко, и если виноваты мы, то мне совестно. Сомневаюсь, что и Эдварду совестно.

Я открываю изображения крупно, начиная рассматривать, и на третьей фотографии нахожу то, что мне вроде нравится. Платье с переливающимся ромбовидным рисунком, поблёскивание которого очевидно даже на снимке. Думаю, длина до середины бедра. Примерно. Кто знает, как оно сядет на мне. Надо посоветоваться. Подойдя, я двигаю дверь душевой кабины в стороны, и Эдвард оборачивается. По его прекрасному телу, огибая изгибы, стекают прозрачные потоки воды.

Я открываю изображения крупно, начиная рассматривать, и на третьей фотографии нахожу то, что мне вроде нравится. Платье с переливающимся ромбовидным рисунком, поблёскивание которого очевидно даже на снимке. Думаю, длина до середины бедра. Примерно. Кто знает, как оно сядет на мне. Надо посоветоваться. Подойдя, я двигаю дверь душевой кабины в стороны, и Эдвард оборачивается. По его прекрасному телу, огибая изгибы, стекают прозрачные потоки воды.

Эдвард встаёт и, порывшись на этот раз в своей сумке, не в рюкзаке, достаёт оттуда что-то, что помещается в руке и невидимо взгляду. Ну что ж, это действительно что-то мелкое, но, видимо, не открытка, иначе бы она сразу стала мятой и неопрятной. Хотя если она уже такая, небрежно путешествующая среди одежды, то уже можно не беспокоиться насчёт внешнего вида. О Господи. А если это открытка, и она выглядит ужасно, как мне реагировать? Я сомневаюсь, что смогу изобразить радость. Мысли в голове сменяют одна другую с бешеной скоростью.

Я прохожу через турникет в здании пункта охраны и вскоре оказываюсь у себя в трейлере. Одиноко ли мне? Нет, я бы не сказала. Непривычно быть одной, а точнее, быть без Каллена? Да, чертовски и дико непривычно. Я прожила так двадцать лет. Двадцать это фактически преувеличение, причём преувеличение громадное, двадцать лет назад он не был актёром и был просто мальчиком, посещающим школу, а я тогда ещё даже не родилась, но года четыре я точно так жила. Будучи никем для него. Теперь его нет рядом, и внутри меня странная опустошённость. Это иное чувство, чем то, когда я просто была одной из тех девчонок, которые жадно следят за жизнью кумира. Я не ощущала пустоты, а теперь она есть.

Я прохожу через турникет в здании пункта охраны и вскоре оказываюсь у себя в трейлере. Одиноко ли мне? Нет, я бы не сказала. Непривычно быть одной, а точнее, быть без Каллена? Да, чертовски и дико непривычно. Я прожила так двадцать лет. Двадцать это фактически преувеличение, причём преувеличение громадное, двадцать лет назад он не был актёром и был просто мальчиком, посещающим школу, а я тогда ещё даже не родилась, но года четыре я точно так жила. Будучи никем для него. Теперь его нет рядом, и внутри меня странная опустошённость. Это иное чувство, чем то, когда я просто была одной из тех девчонок, которые жадно следят за жизнью кумира. Я не ощущала пустоты, а теперь она есть.

Я тянусь рукой, чтобы всё-таки заглянуть в анкету. Я вроде как обязан. Двадцать лет. Зовут Белла. Так написано немного пляшущими буквами. Этого мне достаточно, и я не читаю дальше. Она молодая. Очень молодая. Вряд ли она не будет заикаться, когда я окажусь в шаге от неё и стану на неё смотреть в рамках разыгрываемой сцены. Вчерашние подростки ещё более подвержены неспособности обуздать эмоции при виде звезды. Мне становится немного любопытно, будет ли эта девушка, как девчонки с ковровых дорожек. И менее тоскливо, чем было пару минут назад.

Я тянусь рукой, чтобы всё-таки заглянуть в анкету. Я вроде как обязан. Двадцать лет. Зовут Белла. Так написано немного пляшущими буквами. Этого мне достаточно, и я не читаю дальше. Она молодая. Очень молодая. Вряд ли она не будет заикаться, когда я окажусь в шаге от неё и стану на неё смотреть в рамках разыгрываемой сцены. Вчерашние подростки ещё более подвержены неспособности обуздать эмоции при виде звезды. Мне становится немного любопытно, будет ли эта девушка, как девчонки с ковровых дорожек. И менее тоскливо, чем было пару минут назад.

Его лицо так близко, что я понимаю, что зря решила забавляться с ним именно сейчас. Или вообще забавляться. Кто знает, на что конкретно распространяется его чувство юмора. Может, он расположен и любит шутить, но не очень рад, когда шутят над ним. Он не касается непосредственно моей кожи, но чувство такое, будто касается, потому что может в любой момент сдвинуть руки выше и забраться под ткань майки над поясом штанов.

Я осматриваюсь в трейлере. Тут царит порядок, если не считать нескольких пар кроссовок у входа, составленных как попало, и захлопнутого чемодана, из которого, тем не менее, торчит рукав клетчатой рубашки и соприкасается с деревянным полом. Кроме того, проходя медленно дальше, я вижу кровать со сбитым в кучу одеялом с лежащими тут же шортами и майкой, в которых Эдвард пришёл ко мне накануне. Очевидно, он не заправлял кровать как минимум сутки.

Снаружи живая очередь, а внутри моему взгляду предстаёт коридор с цветочными и электрическими гирляндами, свисающими с потолка. Кроме того, по обеим сторонам высажены различные растения, некоторые из которых стеблями с листьями и бутонами поднимаются вверх по кирпичным стенам. Я никогда не была в таких местах, и мне становится дико нервно. И, учитывая то, что вскользь упомянула Сара о гламуре, быть может, имея в виду и публику, я фактически рада, что Эдвард всё ещё держит руку на моей спине.

Ощущения и эмоции от нежданной близости просто поглощают. Тело оказывается во власти приятного томления, а в сердце одновременно тревожно и чудесно, тогда как Эдвард притягивает меня вплотную к себе, поднимая большими сильными руками. Горячее тепло от них распространяется вверх и вниз по коже, в том числе и под волосы на моей голове. Чувство, которое я ещё никогда не испытывала. Всё это со мной впервые. Такая реакция на кого-то. Джейк и наполовину так на меня не влиял. Но с Эдвардом Калленом всё по-другому. Совсем иначе.