Утро Рождества. Мы сидим все на полу около огромной елки, разбирая подарки.

- Папа, что такое секс? – произнес Тэд, мой сын, которому едва исполнилось 6 лет.

Видно было, что он готовил этот вопрос, потому что внимательно и выжидающе посмотрел на отца. Тэд раскрыл только второй подарок - от бабушки, держа в руках музыкальный диск и подарочный сертификат на новый рояль, его доставят после новогодних праздников. Рядом лежала распакованная коробка с энциклопедией - от меня. Впереди его ждали подарки от отца и многочисленных родственников. Эни открыла первую коробочку, которая была от тети Элис, достала фломастеры, альбом-раскраску и теперь увлеченно рисовала, забыв про остальные подарочные упаковки.

- Это когда папа берет плетку, связывает маму, бьет ее по попе за то… - ответила моя дочурка четырех лет Фиби Энн Мари, ее все звали просто Эни. Она даже не подняла головы от своего рисунка, продолжая раскрашивать картинку и додумывая на ходу: – За то, что она не съела за завтраком всю кашу.

Побелев до костяшек на пальцах, Эдвард замер. Сын не сводил с него взгляда, ожидая разъяснения. Мой Фифти был в ступоре - он не знал, что сказать.

- Откуда ты это знаешь, солнышко, когда ты это видела?.. – мягко задала я вопрос.

Эдвард, мне кажется, даже перестал дышать.

- Я хотела увидеть, как Санта положит подарки под нашу елку. Проснулась и пошла к елке, но его долго не было. И я стала искать тебя, чтобы ты рассказала мне сказку, - ее рука стала сильнее и резче нажимать на фломастер. – Я услышала, как вы разговариваете в той комнате, куда нам «нельзя». Я подумала, что там Санта, и открыла дверь. И папа сказал тебе: «Ты хочешь такого секса?»

Я медленно притянула Эни к себе, погладила успокаивающе по голове, подняла ее лицо, заглядывая в глаза.

- Почему ты ничего не сказала, когда увидела нас в той комнате?

- А я подумала, что папа и меня побьет плеткой за то, что я не сплю ночью и зашла в комнату, в которую нам «нельзя».

Эдвард, оттаял немного, поняв мою тактику не фиксировать на этом внимание детей, приобнял Тэда за плечи, и глядя открыто ему в глаза, доверительно и спокойно произнес:

- Секс – это любовь между мужчиной и женщиной, но сначала надо вырасти. Ты полюбишь женщину, без которой не сможешь жить, дышать…

- Я уже люблю нашу маму, Эни и… Кэт. А почему надо вырасти, чтобы заняться сексом. У меня же есть член, как у мужчины, а у Кэт - вагина.

Эдвард медленно покрылся красными пятнами, я видела, что он сдерживается из последних сил, чтобы не выпустить свой гнев.

– Видишь ли, Томас Эдвард Каллен, - официальным тоном начал мой муж, - ты еще мальчик, и надо подождать, пока твой член станет большим, как у меня.

– А что тогда изменится?

– У тебя наступит половое созревание, в твоих яичках начнет вырабатываться семенная жидкость. У тебя появятся волосы под мышками, внизу живота, в области паха.

Он показывал это на себе. Отчего у меня в области «вагины» стало горячо. Я перебрала бедрами, чтобы сдержать подступающую горячую волну, ощущая увлажнение в центре моего желания. Выгнула спину, почувствовав, как отозвались мои соски. Продолжение веселого и пьяного рождественского вечера у Элис Уитлок, в виде горячего секса в «красной комнате», тягучим воспоминанием отозвалось в моем теле.

Эдвард метнул на меня взгляд, в глубине потемневших глаз я увидела свое отраженное желание. Он прикрыл веки, глубоко вздохнул, резко выдохнул через сжатые зубы, а потом обратил свое внимание на сына.

– Когда тебе исполнится пятнадцать – шестнадцать лет, ты уже созреешь. И у тебя от секса с женщиной могут родиться дети. Поэтому перед этим надо научиться предохраняться. Но об этом я тебе расскажу попозже, когда тебе исполнится 15!

- В четырнадцать! - прервала его я, бросив в сторону Эдварда фразу потише: - Если в шесть он задает такие вопросы.

- Тэд, а что вы уже делали с Кэт, во что вы играли? – обратилась спокойно к сыну, с улыбкой на губах.

- Кэт спросила, буду ли я ее мужем? Потому что ей хочется удочерить куклу. А Сэм сказал, что тоже хочет быть ее мужем и может заняться с ней сексом, чтобы у нее родился свой ребенок. Я стукнул его по голове, чтобы он не приставал к Кэт. Потому что она «МОЯ девушка»!

- Драться нехорошо, Тэд, - продолжила я воспитательную беседу, пока муж подбирал слова. - Теперь ты должен объяснить Сэму, что вы еще не выросли для секса. А любить можно – это заботиться друг о друге, играть вместе, защищать.

- Мама, а я не хочу заниматься сексом, я хочу только любить, - встряла Эни в наш разговор. - Вот так целовать тебя, мамочка.

- А меня, моя принцесса? – позвал Эдвард.

- А ты не будешь меня наказывать и ругать? - спросила Эни настороженно.

- Сегодня Рождество и никого нельзя ругать. Я тебя обожаю и очень-очень люблю.

Эни перебралась на руки к Эдварду и нежно несколько раз поцеловала, чередуя его щеки. Поворачивая его голову налево-направо. Я сжала губы, сдерживая хихиканье от вида, как плавится мой властный Фифти в этих маленьких ручках своей дочери. А потом Энн поудобнее устроилась на его коленях, головой уткнувшись ему в грудь, а ладошкой пробравшись под рубашку. Дернула его за волосы на груди, вытаскивая их в прорезь между пуговиц. Я замерла: не так часто Эдвард мне дает погладить его грудь - как он среагирует на движения Энн? На его лице даже не мелькнуло ощущение дискомфорта, только блаженство.

– Папа, а у тебя волосики и на груди, а у мамы нет. Зато у мамы тити, из которых раньше было молочко. (Эни до двух лет сосала грудь, так трудно было отучить ее. Она подходила ко мне, тянула за блузку, обнажая грудь. И если кто-то упрекал ее, что она уже большая, чтобы сосать грудь, то поворачивала меня от упрекающего, хватая сосок губами, а глазками продолжала смотреть на человека за моей спиной. Эдвард не разрешал резко отлучать ее от груди. Тем более что он сам частенько лакомился моим молоком.)

- А у Кэт тоже вырастет грудь, как у мамы? – настойчиво продолжил Тэд свои вопросы.

- Да. У всех женщин вырастает грудь, чтобы было из чего кормить маленьких детей молоком, - ответила я.

– А почему она не уменьшается как у мужчины, когда молоко кончается?

– Сын, знаешь как приятно, что у женщин она такая круглая, мягкая, нежная на ощупь.

Ладонь Эдварда повторила объем моей груди, а движения тонких пальцев сымитировали прикосновения. И опять я поймала его взгляд, четко на своей груди. Импульс желания снова пронзил меня, молнией сверкнув от груди вниз – в точку моего блаженства.

«Как бы поскорее уложить детей спать, тема «секс-образования» явно не способствует Рождеству как детскому празднику!»

P.S. К Новому году Эдвард переделал ККБ в игровую комнату для детей.

- Где и как мы теперь будем заниматься сексом?- спросила его я.

- Только в нашей спальне, за закрытой на замок дверью, и только «ваниль»! – жестко ответил Эдвард.

- Эй, Эдвард, ты уже подсадил меня на «извращенное траханье», - начала я подлизываться к своему Фифти.

- Знаешь, моя дорогая, психическое спокойствие моих детей мне дороже. Вот вырастут, выйдут из родительского гнезда, тогда поговорим о возврате «Красной комнаты». Но я надеюсь, что научусь доставлять тебе удовольствие и в ванильном занятии любовью.

На что я сказала – посмотрим! Дети могут чаще навещать своих бабушек и теть с ночевкой.

…Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Размеренное спокойное дыхание нарушает интимную тишину комнату. Прислушиваюсь.
Вдох-выдох.
Его дыхание обволакивает меня. Зажмуриваюсь, наслаждаясь ощущениями.
Волшебное утро волшебного дня. Сегодня Рождество.
Я просыпаюсь в объятиях самого дорогого для меня человека, но в то же время и самого загадочного. Моего Фифти. Его правая рука уверенно, почти собственнически покоится на моей талии. Я не шевелюсь, боясь потревожить его чуткий сон.
Но вот какой-то звук привлекает мое внимание. Тихий шепот, топот босых ног и возня раздаются за дверями спальни. Очевидно, кое-кто направляется в зал в поисках рождественских подарков…
Удивительно, как эти два неугомонных моторчика не разнесли весь дом. Они стараются не шуметь и не хихикать, дабы не выдать свое нетерпение.

Резкий вдох.
Легкие, едва уловимые движения пробуждающегося человека. Мгновение. И я затылком ощущаю взгляд, сосредоточенный на мне. Кончики его пальцев, лаская, едва касаются моей оголенной кожи. Я рядом. Каждое утро на протяжении восьми лет. И, кажется, так будет всегда.
- Доброе утро, - шепчу я, и он, перевернув лицом к себе, притягивает меня ближе.
- Доброе, - сонным голосом бормочет он, заглядывает мне в глаза и мягко целует. Хорошая традиция каждого утра.
- Дети встали, - отстраняясь, говорю я. – Кажется, кому-то не терпится получить подарки…
И он улыбается мне в ответ.

…Спустя некоторое время я спускаюсь в зал, где в центре комнаты стоит елка, украшенная белыми шарами и красными бантами. Под ней копошатся наши дети: Тэдди и Шарлотта. Со спутанными волосами, неумытые и в пижамах, они неловко перекладывают разноцветные коробки.
Эдвард, примостившийся рядом, помогает разворачивать шуршащие обертки и срывать банты. Он и сам как ребенок. Умиротворенный и безмятежный. Глаза сияют, счастливая улыбка играет на его лице. Я не могу сдержаться и тоже улыбаюсь. Непрошенная слезинка застывает в уголке глаза, но я ловко смахиваю её. Эдвард замечает, что я наблюдаю за ними, и кивает головой, приглашая присоединиться. Так начинается восьмое Рождество нашей семьи.
Когда все подарки разобраны, наступает время праздничного завтрака. Лотта капризничает. Накормить четырехлетнего ребенка - целая наука. Обычно этим занимается Эдвард. Не знаю, какие слова он подбирает, чтобы убедить нашу крошку съесть хоть что-нибудь, но к концу завтрака тарелка обычно пуста.

После мы все отправляемся в парк. Еще одна добрая рождественская традиция нашей семьи. Точно такая же традиция, как наш с Эдвардом обмен электронными сообщениями, когда мы не вместе, точно такая же, как ношение серого галстука каждый вторник и пятницу, такая же, как встреча с родителями на праздники, такая же, как и… и…

Солнце разлилось по искрящемуся снегу, который хрустит под ногами. Воздух пахнет свежестью и первым морозом.

Дети шагают чуть впереди, болтая на каком-то только им понятном языке. Мы с Эдвардом немного отстаем. Он бережно, словно фарфоровую статуэтку, придерживает меня за талию.
- Спасибо за этот удивительный мир, - шепчу я, и он, безусловно, понимает, о чем я.

Лотта и Тедди расшумелись: они играют в снежки и звонко смеются, и для меня это самый дорогой в мире звук. Мы с Эдвардом присоединяемся к игре. Пихаемся, толкаемся, валяемся в снегу, кричим и еще звонче заливаемся смехом.

Мой снежок случайно («Ох, кого ты обманываешь»,- Мисс Подсознание закатывает глаза) летит прямо в Эдварда. Дальше события разворачиваются передо мной словно в замедленной съемке: я поднимаю взгляд на моего мужа - он удивлен, затем его рот растягивается в ухмылке, глаза сужаются и я ловлю на себе тот-самый-фифти-взгляд.
Вот черт!..